Защищаться могут только варвары. Ницше Скверное исключение из дурного правила Животные борются, но не ведут войн. Среди приматов только человек уничтожает себе подобных планомерно, в массовых масштабах и даже с энтузиазмом. Война относится к числу его самых замечательных изобретений. Способность заключать мир — по-видимому, достижение более позднего времени. Древнейшие письменные памятники человечества, его мифы и саги повествуют главным образом об убийствах, как умышленных, так и не очень. Стремление схватиться в рукопашную объяснятся не только примитивностью оружия. Психология человека такова, что ему доставляет больше удовлетворения выместить злобу на тех, кого он хорошо знает, то есть на своих ближайших соседях. Напрашивается вывод, что гражданская война не только старая привычка, но и первичная форма всех коллективных конфликтов. Свое классическое выражение она нашла уже две с половиной тысячи лет тому назад. С тех пор Пелопоннесская война является в этом деле непревзойденным образцом. Война между государствами, напротив, относительно поздно созревший плод. Она предполагает существование касты воинов-профессионалов, постоянных армий, деление на военных и штатских и ведет к возникновению сложных ритуалов — от объявления войны до капитуляции. В XIX столетии взаимная резня подверглась своего рода рационализации: с одной стороны — благодаря введению всеобщей воинской повинности и техническому прогрессу она достигла колоссальных масштабов, с другой стороны — государства попытались подчинить ее положениям международного правa. Впервые эти положения были зафиксированы в 1907 году в Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны. Гражданская же война выглядит исключением из правила, спонтанным конфликтом. В своем капитальном труде по военному искусству Клаузевиц даже не упоминает ее. Толковой теории гражданских войн нет и поныне. Сумбурная реальность перечеркивает не только отточенные дефиниции юристов. Перед Новым Мировым Беспорядком, знамением которого являются гражданские войны, пасуют даже генеральные штабы с их детально разработанными стратегическими и оперативными планами. Новое и старое образуют при этом взрывоопасные смеси. Иначе выглядят и традиционные проблемы антропологии. Что менее логично: уничтожать знакомых людей или противника, о котором у тебя нет ни малейшего представления, даже, может быть, ложного? Для экипажей бомбардировщиков во время второй мировой войны противник был чистейшей абстракцией. И солдаты, сегодня еще ждущие в бункерах на ракетных позициях команды «пуск!», изолированы от восприятия ее последствий — ситуация настолько парадоксальна, что в сравнении с ней самая абсурдная гражданская война кажется почти нормальным явлением. Вероятно, этo не исключение, а правило, что человек уничтожает ненавистное ему, а ненавидит ж обычно соперника на своей территории. Между ненавистью к ближнему и дальнему своему прослеживается загадочная связь. Неприязнь испокон веков обычно вызывал сосед, и лишь с образованием крупных сообществ врагом объявляется иноплеменник, человек по ту сторону границы. S Suhrkamp Veriag Frankfurt am Main 1993 П Причины те же, а воюет —- сброд С окончанием «холодной войны» пришел конец и идиллическим настроениям Запада, уповавшего на свою силу. Гнетущего равновесия Pax atomica больше нет. До 1989 года две ядерные сверхдержавы непримиримо противостояли друг другу, а на стыке конфронтации находилась разделенная Германия. Страхи, порожденные этим состоянием, уже наполовину забыты. На смену им пришли другие. Нагляднее всего о разрушении биполярного мирового порядка свидетельствуют гражданские войны, ведущиеся сегодня во всем мире. Точное число их назвать невозможно, ибо хаос не подсчитаешь. Однако все говорит о том, что в будущем оно не уменьшится, а увеличится. Никто не предвидел столь радикальной перемены. Все обескуражены. Возможно, политика перешла в новое агрегатное состояние. Чтобы оценить его, необходимо оглянуться на гражданские войны прошлого. От самой изнурительной и длительной в своей истории Германия, видимо, так никогда и не могла оправиться. Считается, что Тридцатилетняя война унесла жизни двух из каждых трех жителей страны. Однако ее развязали и вели государственные структуры. Это характерно и для большинства крупных гражданских войн Нового времени — между Югом и Севером в США, белыми и красными в России, фалангистами и республиканцами в Испании. Во всех этих войнах имелись фронты и сражались регулярные армии. Командные инстанции из своих ставок стремились четко руководить войсками и планомерно выполнять стратегические замыслы. Наряду с военным имелось, как правило, политическое руководство, преследовавшее ясно сформулированные задачи и выступавшее при надобности в качестве партнера на переговорах. Если, однако, классические войны имеют тенденцию к концентрации власти и всемерному укреплению государственного аппарата, то в гражданских войнах всегда таится опасность развала дисциплины и распада военных формирований на вооруженные банды, действующие на свой страх и риск. Их главари нередко заявляют о своей полной самостоятельности. Министерства обороны теряют военный, а правительства — политический контроль над противоборствующими группировками. Тем не менее гражданские войны в США, Мексике, России, Китае показывают, что обе стороны были еще в состоянии пойти на переговоры, добиться победы или капитулировать. Во всяком случае, эти войны заканчивались консолидацией нового режима и центральной власти, которая становилась хозяином положения. Может ли быть такой финал у гражданских войн в современном мире? Эпоха империализма не знает ни одного внутреннего конфликта, который сразу же не принял бы международных масштабов. Следствием так называемой политики «здравого смысла» было то, что пламя любой гражданской войны раздували и регулировали внешние силы. Конфликтующие стороны служили пешками в большой игре. Великие державы стремились к расширению сфер влияния и своих колониальных империй. Достаточно напомнить о неоднократном вмешательстве европейцев и американцев в китайские дела, об интервенции после октябрьского большевистского переворота или ожесточенной схватке на Пиренейском полуострове, которую историки не без оснований считают генеральной репетицией второй мировой войны. Еще в 70-х годах сверхдержавы придерживались именно такой стратегии. Используя своих марионеток, они вели в Африке, Азии и Латинской Америке множество войн и вмешивались в любой внутренний конфликт, не требовавший особого риска, но суливший изрядные дивиденды. Балансируя на грани третьей мировой войны, они прилагали максимум усилий для эскалации подобных конфликтов. Лишь с окончанием «холодной войны» и распадом Советского Союза эта форма внешней политики приказала долго жить. Не только в Москве и Пекине, но и в Вашингтоне стали поговаривать, что затраты на братскую помощь значительно превышают прибыль от нее. В экономическом выигрыше оказались страны, не участвовавшие после второй мировой войны в этой игре. Руины имперского мышления, унаследованного от XIX века, — вот результат прежней политики «здравого смысла». Она не котируется сегодня на мировом рынке. Война, которая была простейшим средством обогащения, стала убыточным гешефтом. Капиталисты убедились, что кровавые бани, учиняемые в государственном масштабе, не приносят достаточно высоких доходов. Воодушевление, которое все больше вызывает политика мира у правительств промышленно развитых стран, объясняется, конечно, не внезапным нравственным прозрением, а этим вполне трезвым расчетом. Капитал в роли миротворца — это уже ново! Некоторые из его фракций, несомненно, по-прежнему связывают с войнами надежды на получение солидных барышей. Однако экспорт вооружений составляет сегодня всего 0,006% мирового торгового оборота. Продажа оружия превратилась в побочный источник доходов, который, не исключено, может быть частично перекрыт. Страны, где идет гражданская война, не сулят нескончаемого потока прибылей. Их подвергают санкциям, лишая инвестиций. Запоздалое осознание этого процесса находит политическое выражение в миротворческих акциях ООН. Сегодня гражданские войны вспыхивают стихийно, изнутри. Пламя их разгорается без поддержки извне. Еще недавно они пытались выглядеть как национально-освободительные движения или революционные восстания. И лишь с окончанием «холодной войны» показывают свою истинную суть. Яркий тому пример — война в Афганистане. Пока страна оставалась оккупированной советскими войсками, ситуацию в ней можно было толковать по схеме разделенного на две половины мира. Обе стороны использовали конфликт в корыстных целях: Москва поддерживала своих наместников, Запад — моджахедов. Казалось, последние боролись за национальное освобождение, оказывали сопротивление захватчикам, угнетателям, «неверным». Но едва оккупанты ушли, разразилась настоящая гражданская война. Идеологическая завеса тут же рассеялась. Стало ясно, что иностранное вмешательство, целостность нации, истинность веры были лишь предлогом. Началась война всех против всех. Подобные мутации можно наблюдать везде — в Африке, Индии, Юго-Восточной Азии, Латинской Америке. Ореол героизма, окружавший партизан, бунтарей, повстанцев, померк. В доспехах из высоких идей, имея мощных союзников за рубежом, герилья и антигерилья одно время выглядели явлением исторического порядка. Сегодня они — вооруженный сброд. Все эти самозваные национально-освободительные армии, народные движения и фронты превратились в банды мародеров, и от противников их уже почти не отличить. Нелепые наборы букв, которыми они украшают себя — FNLA или ANLF, MPLA или MNLF, — никого не могут ввести в заблуждение: у них нет общей цели, общего плана, общей идеи. Их объединяет только стремление грабить, насиловать, убивать. Ш Эмбрионы войн, культ беспринципности Открыв атлас, отыщем районы, где идут гражданские войны. Облегченно вздыхаем: орудия стреляют, взрывы грохочут далеко от нас, чаще всего в странах «третьего мира». Что ж, понятно: отсталость в развитии, перенаселенность, религиозный фундаментализм. Нам кажется, что от полей сражений нас отделяют тысячи километров. Но это иллюзия. На самом деле гражданские войны давно пришли в большие города Запада. Метастазы этой опухоли поразили не только Лиму и Йоханнесбург, Бомбей и Рио-де-Жанейро, но и Париж, Берлин, Детройт, Бирмингем, Милан, Гамбург. И ведут здесь гражданские войны не только террористы, спецслужбы, мафиози, «бритоголовые», торговцы наркотиками, «эскадроны смерти», неонацисты и «черные шерифы». Это и неприметные, законопослушные граждане, которые вдруг превращаются в хулиганов, поджигателей, одержимых, убивающих первого встречного и все крушащих на своем пути. Так же как и участники гражданских войн в Африке, эти оборотни становятся все моложе. А мы-то думаем, что за окошком мир, потому что возвращаемся утром с горячими булочками, не получив в затылок пулю из-за аккуратно подстриженной живой изгороди. Гражданская война не приходит извне. Она не вирус, занесенный иностранными туристами, а эндогенный процесс. Начинает ее обычно какое-нибудь меньшинство. Чтобы сделать цивилизованную жизнь определенного человеческого сообщества невозможной, достаточно, по-видимому, чтобы каждый сотый из нас захотел гражданской войны. Однако в промышленно развитых странах еще много людей, предпочитающих мирную жизнь, и они составляют значительную силу. Массы у нас пока не вовлечены в гражданские войны, потому что войны эти находятся в эмбриональной стадии. Но как показывает пример Лос-Анджелеса, пожар может каждую секунду вспыхнуть и охватить обширную территорию. Но можно ли сравнивать тех с этими? Четника с торговцем подержанными товарами в Техасе, который вдруг взбирается на водонапорную башню и открывает огонь из автомата по толпе? Главаря банды в Либерии с «бритоголовым», разбивающим пивную бутылку о голову безобидного пенсионера? Автонома из Берлина с красными кхмерами? Чеченскую мафию с боевиками «Sendero luminoso»* ?И все это с упорядоченным бытом маленького городка в Германии, Швеции, Франции? Не делаем ли мы обобщений на пустом месте, не сеем ли панику, говоря о гражданских войнах? / *Светлый путь (исп.) — террористическая организация маоистского толка в Перу. (Здесь и далее— прим. перев.)./ Боюсь, что при разных числителях знаменатель общий. И тут и там бросается в глаза, во-первых, аутичный* характер действующих лиц, во-вторых, их неспособность отличить разрушение от саморазрушения. Гражданские войны сегодня напрочь лишены легитимации. Насилие больше не нуждается в идеологическом обосновании. /*Аутизм (здесь) — отрыв от реальности, уход в свой мир, сверхранимость, неадекватность реакции./ В отличие от нынешних, раньше люди, о которых идет речь, были верующими. Они убивали и умирали во имя неких идеалов. Они «железно», «фанатично», «непоколебимо» придерживались того, что прежде называли мировоззрением, даже если оно было просто гнусным."Евангелия" от Гитлера и от Сталина сторонники этих вождей читали с горящими глазами, ради «дела» они были готовы на любое преступление. Еще в 60-х и 70-х годах повстанцы и террористы считали необходимым оправдывать и идеологически обосновывать свои действия, разбрасывая листовки, распространяя прокламации, обнародуя катехизисы или выступая с исповедями, пусть и на казенном языке. Продолжателям их дела сегодня это кажется излишним. Отсутствие всяких убеждений — вот их самая характерная черта. В Латинской Америке партизаны хладнокровно убивают крестьян, за освобождение которых они, по их словам, борются. В союз с баронами наркобизнеса и спецслужбами они вступают без зазрения совести. Ирландские террористы используют пенсионеров в качестве «живых бомб» и взрывают коляски с младенцами. Особенно охотно любители гражданских войн приносят в жертву женщин и детей. Не только какой-нибудь четник гордится тем, что вырезал пациентов целой больницы. Жажда отправить на тот свет людей беззащитных чувствуется повсюду. Если у тебя на груди нет автомата, ты не человек, а вошь. В партизанских отрядах и бандформированиях подвизаются в основном молодые мужчины. Их поведение показывает, как выхолостилось понятие патриархата. В число его древнейших традиций входило стремление мужчин объединяться в союзы. Накопившаяся в молодых мышцах энергия направлялась на выполнение определенных ритуалов. Таким же образом утолялась жажда крови. Мужающий юноша должен был доказывать свое бесстрашие перед публикой в бою с ровесниками. При этом требовалось неукоснительно соблюдать кодекс чести. Самураю и ковбою, отъявленному преступнику и благородному бунтарю полагалось мериться силами с как можно более сильным и опасным, по меньшей мере равным соперником. Сегодняшним насильникам все это чуждо. У возмужалости ныне другие показатели. Может, мачо нашего времени почитают за честь быть трусливыми? Нет, поверив в это, мы их переоценим. Им просто не хватает мозгов, чтобы отличить бесстрашие от трусости. И это тоже признак аутизма и культа беспринципности. Эти, на первый взгляд, странные дефекты заметнее всего там, где предпринимаются попытки как-то обосновать свои действия. Например, в ходе гражданских войн, истинной подоплекой которых являются национальные распри. Из костюмерной кладовой истории извлекают тогда полуистлевшее, пропахшее нафталином платье. Люди, прибравшие к рукам власть, предпочитают прямо-таки опереточные наряды. Пропагандистский антураж тоже изрядно подержан. Идеологический мусор, производимый, например, Сербской академией наук, должен, по мысли авторов, создавать впечатление выстраданных убеждений, но даже беглого взгляда на события в бывшей Югославии достаточно, чтобы понять: воюющим между собой бандам он не нужен. Стоит, видимо, напомнить, что сражения, приведшие в XIX веке к образованию современных национальных государств, были не только бездумным пролитием крови. Спору нет, здесь была изрядная доля отвратительного шовинистического угара, но нельзя недооценивать конструктивной роли, которую сыграл европейский национализм старого образца. Ему мы обязаны демократическими конституциями, отменой крепостничества, эмансипацией евреев, созданием правовых государств, провозглашением всеобщего избирательного права. У главарей нынешних бандформирований напоминание о таких творческих актах способно вызвать разве что презрительную усмешку. Свежеиспеченным националистам нужна деструктивная сила, заложенная в этнических конфликтах. Под правом на самоопределение они понимают право определять, кому они сохранят жизнь на определенной территории, а кому нет. Уничтожать людей, «недостойных» жить рядом с ними, — вот вся их философия. Молодчикам, ведущим гражданские войны в Анголе, Сомали, Камбодже, наплевать на судьбу соплеменников. Они грабят их, косят автоматными очередями и выдают на заклание противнику без малейших угрызений совести. Гораздо более шаткой, чем полагают на Западе, является и основа исламского фундаментализма. Каждый образованный мусульманин скажет вам, что это течение не имеет ничего общего с вероучением, возникшим почти полтора тысячелетия тому назад. Просто его радикально настроенные адепты так реагируют на стремление приспособить основные принципы, провозглашенные пророком Мухаммедом, к новым условиям. Саддам Хусейн в позе правоверного мусульманина — разве это не кощунство и не карикатура на ислам? Недалеко от него ушли и многие деятели такого ранга в странах Магриба и Ближнего Востока. Объявив Западу негласную войну, они связывают с Западом же свою сокровенную мечту: заполучить самые смертоносные достижения его цивилизации — атомные бомбы, ракеты, боевые отравляющие вещества. Но перерезать глотку члены разнообразных фундаменталистских сект, фракций и боевых отрядов хотят прежде всего своим единоверцам. Значит, и здесь не настоящие убеждения, а всего лишь их имитация. Серьезных причин для гражданских войн, находящихся в стадии утробного развития, нет в больших городах Запада. Постоянные стычки между бандами в гетто североамериканских мегаполисов не объяснить классовыми противоречиями. Не годится больше для объяснения вспыхивающих здесь конфликтов и разный цвет кожи. Жертвами грабежей и разбойных нападений становятся преимущественно сами чернокожие. Участники недавних эксцессов в Лос-Анджелесе не громили виллы богачей, а подожгли учреждения собственной community*, в том числе старейший книжный магазин Америки, владельцем которого был негр, и офис самого воинственного местного политического деятеля. В войнах банд не бывает победителей — в проигравших стреляют проигравшие. А теперь поговорим об участниках войны, которая идет на молекулярном уровне в нашей собственной стране. Их называют правыми радикалами, неонацистами и полагают, таким образом, что знают, как к ним надо относиться. Но и здесь идеология не более чем ширма. Послушаем, что говорит о мотивах своих действий юный бандит, убивший несколько беззащитных сограждан: «Я ни о чем при этом не думал. Мне было скучно. Знаете, иностранцы мне чем-то (!) неприятны». Вот и все. О национал-социализме он ничего не знает. История его не интересует. Свастику и «Хайль Гитлер!» ему заменяет любая бутафория. Он одевается на американский манер, слушает американскую музыку, смотрит американские видеофильмы. Имперский штандарт он носит вместе с джинсами и футболкой. Он гордится тем, что называет себя английским словом — skinhead**.Средством общения с приятелями единомышленниками ему служат банда***, компакт-диск и модем. "Deutschtum"**** - лозунг, лишенный какого-либо содержания, он лишь заполняет пустоты в мозгу. С такой же легкостью, что и турка или вьетнамца, наш герой может "размазать по стенке" инвалида, бомжа, дебила, ветхую старушку, школьника, а накачавшись пивом, шнапсом и тяжелым роком - и взрослого немца, хоть в Саксонии, хоть в Тюрингии, хоть на берегу Рейна. Если ему придется выбирать между Родиной и мотоциклом, почитанием предков и дискотекой, он, не колеблясь, выберет последнее. Поскольку собственное будущее его нисколько не заботит, до лампочки ему и судьба страны, в которой он живет. То же можно сказать о правом радикализме как политическом течении. Ликование по поводу краха коммунизма заглушает голоса тех, кто объясняет, что дело экстремистов этого толка давно проиграно. Как только какая-нибудь радикальная партия правого направления оказывается вблизи от рычагов политической власти, сразу же выясняется, что концепции у нее нет. То, что лидеры движения выдают за программу, не более чем мираж, который исчезает при свете экономических реалий. Промышленно развитые страны — неотъемлемая часть мирового рынка и всецело зависят от него. Национальная автаркия, замкнутость по расовому или этническому признаку, сольные проходы по политическому полю привели бы к тому, что жители этих стран умерли голодной смертью. Не менее абсурдным явлением оказался бы и правый интернационализм. Поэтому так называемые новые правые не способны проводить в Европе даже мало-мальски конструктивную политику. Лозунг «Германия — только для немцев!» — дик не только по своей направленности. Если принять его всерьез, пришлось бы экспроприировать все иностранные предприятия и компании и закрыть, к примеру, франкфуртский аэропорт. Лидеры правых наверняка сами понимают, что блефуют. Их прежнее «мировоззрение» испарилось. Осталась тупая агрессивность. * Община, общество, общность (англ.). ** Бритоголовый. *** Рок-группа. **** Национальная самобытность немцев.
|
