Антон Нестеров


 СТЕЙН МЕРЕН

ИЗ ПЕРЕВОДОВ К ГОТОВЯЩЕЙСЯ К ИЗДАНИЮ КНИГИ

Перевод с норвежского Антона Нестерова
(смотри также еще одну подборку в «Образах мира» и в журнале «Иностранная литература» )

Поэт и художник Стейн Мерен родился в 1935 году. Его первый сборник, «Сквозь тишину ночи» вышел в 1960 г ., но уже в этой дебютной книге различимы все черты, свойственные поэтике Мерена, - сознательно ограниченный словарь, в котором присутствует ряд особо нагруженных слов: свет, тьма, изменение, детство, смерть; использование синтаксических повторов, создающих своеобразные «грамматические рифмы»; обращение к мифологическим архетипам.

В начале 60-ых годов Стейн Мерен был в норвежской поэзии чужаком, потому что выступал как поэт «книжности», а не «реальной жизни», казался слишком «высоколобым». В 70-ые годы, когда тон в культуре стали задавать рассерженные молодые бунтари из университетов, Мерену пеняли на то, что от социальной борьбы и злобы дня он бежит в мифотворчество… В 80-ые годы новое поколение стало обвинять Стейна Мерена в многословии, старомодности и «натужной серьезности» - он сохранил верность высокому модернизму и в эпоху, когда в моду стали входить постмодернизм и дух отстраненной игры со всем, чем можно… Но уже сам спектр этих обвинений говорит о том, что «мешать» стольким и стольких «раздражать» может только поэт с неповторимым голосом, верный себе вопреки всем и вся…

Собственно, «книжность» и «мифологичность» Стейна Мерена есть лишь способ смотреть на настоящее через призму вечности, стремление сквозь прозрачный (а порой, увы, и мутный) поток времени различить дно…

В 70-ые годы Мерен всерьез пробует себя в прозе. Надо заметить, что это в принципе довольно характерно для Норвегии, где нет жесткого деления на поэтов и прозаиков - скорее, к норвежскому писателю уместнее применить слово «литератор» в том значении, в котором оно бытовало в пушкинскую эпоху. В 1971 г . Стейн Мерен включает в книгу «Королевская игра» наравне со стихами небольшие прозаические тексты и версеты – стихотворения в прозе. Годом позже он публикует довольно резкий и злободневный роман «Неясность» (1972), отчасти продолженный книгой “Титаны” (1974), в подзаголовке которой стояло “Европейский роман” - что-то вроде норвежского “Ожога” В. Аксенова (правда, в более “интеллектуализированном” варианте): о крахе бунта 60-ых. Одновременно с романом выходит книга эссе “Усилия художника и новое пуританство” (1974) - своеобразный ответ поэта ангажированным литераторам, забывшим за политическими перипетиями о том, что такое по-настоящему писать.

С 1993 года Стейн Мерен активно занят не только поэзией, но и живописью, - его полотна не раз экспонировались на многочисленных выставках, причем профессиональная художественная среда приняла его на равных, а не как живописца-любителя.

Некоторые из живописных работ Стейна Мерена:

 

 

ИЗ СБОРНИКА «СКВОЗЬ ТИШИНУ НОЧИ», 1960


СКВОЗЬ ТИШИНУ НОЧИ

Ночь, где холодно и звезды, и в ней – ветер
Но откуда он, никто скажет…
По-над полем – но трава недвижна
В кронах – но лежат спокойно тени
Ветер – в сердце, ветер, что невидим 

Ночь дыханье затаила, вслушивается, – будто
за спиной шаги звучали да вдруг стихли
Это сдвинулась и задышала тишина
Темнота плеснулась в темноте. И звезды
вздрогнули, словно продуло ветром их 

Ветер, тот который веет льдом сквозь тишину
ночи, ветер, как сквозняк из дальней дали
Звезды колыхнулись и придвинулись – и стали
ближе, чем далекий низкий гул из города
Я мерзну, будто ночь дохнула на меня

И шепчу я: Отче. Одинок и неприкаян. Льдистый свет
дрожит, как музыка и ночь ночей во мне ей вторит
Ночь, которую я знаю всем нутром – ту тьму
что во тьме ворочается, тот ночной Гольфстрим
в котором дышит ночь а в ней мерцают звезды

Сквозь тишину ночи, ветер, что невидим – 
веет над всем: быть может, это Бог, Он открывает небо
в вечность, непохожую на холод-бесконечность-свет
которые мы называем космос – на это одиночество 
средь звезд, которому обречены мы на земле

ИЗ СБОРНИКА «ВОЗРАСТ ВРЕМЕНИ», 1966

ИЗ ГЛУБИНЫ НОЧНОЙ

Апрель приходит светом и срывает
печати, на пригреве зерна бросает в жар и образы
стремятся в рост… В глубине земли
зерно вдруг начинает когтить тьму, царапаться – 
чтобы в потомстве продолжиться, пробившись
через лавину лет и времен года

Солнце – ведь оно весенняя звезда,
солнце-зерно
в ночи
сияющей, что отделяет это небо от другого
- А время – тьма. Из глубины 
ночной свет стихотворенья


ИЗ СБОРНИКА 
«СТИХИ ДЛЯ ВСЕХ, КТО ДЕРЗАЕТ», 
1973

ДОМ В ЛЕСУ

Была зима
Затянутое небо, ветер, птицы, нагое
взморье. Лес и дом в снегу…

Мы открывали дверь - хотели
вернуться в детство. Ни следа:
бутыли с гнилой водой. 
Мертвые птицы на полу. Паутиной
затянут кран на раковине

В той, забытой, комнате свет лился 
Сквозь океан листвы. В другой искрилось 
солнце на полу. Память - годовые кольца бревен. 
Тучи ветер птицы скалы на взморье
Снег и лес


МИФ

Мы ведь старше, чем слова и мысли
В наших венах, будто реки, – ток тоски 
Праморя с их пеной образов, их снами
про грядущее – в потоке этом плещут,
ищут узнавания приметы… Голуби

Голуби всемирного потопа за плечом кружат 
Птицы, канувшие в глубь такую
нашей памяти
что являются нам только
в снах нежданных и мечтах, дождем омытых

Сотворенье мира непрестанно 
в нас и всюду происходит Мы не выбираем
наши мифы Мифы выбирают нас Из мифа
голуби летят с масличной ветвью через бездну
в нас распахнутую


ИЗ СБОРНИКА «ЗИМНИЙ СОЛНЦЕВОРОТ», 1979

ЕГИПЕТ

Ляпис-лазурь, камень-напоминанье: есть смерть
и есть – вечный рассвет
Камень, вобравший себя темную синь неба
и тронутый белесой пеной звезд

От самых дальних гор, через пустыню, шли караваны,
чтобы зодчим неба его доставить:
на своде пирамиды играет золото лучей по синеве 

И скарабей из ляпис-лазури – в нем тихонько
ночь шелестит, как будто птица летом
чуть повела крылом, когда дохнуло утро

ЗИМНИЙ СОЛНЦЕВОРОТ

Где исток времени и куда утекает оно 
где то время, что не прейдет – но пребудет, время, 
которое победит сам ход времени; время – которое хлеб: 
преломляем его, и время – нам снящийся сон, 
время, что временем скрыто и время превыше времен,
- сотни мгновений кружатся в нас водоворотом, впадают
во время: мы отворачиваемся к стене, – время длится

Все сущее – ловушка: круг времен года,
сетка зодиака, и мы исходим криком изнутри
рождения и смерти, их судорог, 
мы – зерно, что мелют мельницы: их жернова
влекут нас сквозь орбиты, сердцебиенья старости,
дни, ночи, когда потери подступают к горлу, – имя этому
есть время. Жизнь, которую не источило время, – 
впустую прожита… И не впустую

Все, что мы есть – лишь наши отраженья, 
которые преследуем, чтоб стать заложниками их
И с каждым утром – в поте лица хлеб свой
мы добываем, – всякий раз, бунтуя, низвергаем в пропасть 
кумиры, и не понимаем почему, не ведаем 
различья меж добром и злом. Захлебываясь болью,
толкуем, путаясь, о времени, не зная:
мгновенье может стать ключом к судьбе

Время и вечность таинственно смешались
у нас в крови, вскипая пламенем желаний, –
желаний, заставляющих метаться. Начало и конец 
погружены в водоворот единой тайны… все сцеплено во времени
Но в день солнцеворота, когда и солнце цепенеет от холода,
родился – столь непостижимо – Бог. Бог, пришедший в мир младенцем!
Бог родился человеком, чтобы непостижимо родился Бог-в-нас!


ИЗ КНИГИ «ВЕЧННОСТЬ, НАША ТЕКУЧАЯ СУБСТАНЦИЯ», 1994

НЕБО

В городе живешь и забываешь
что есть звезды, а на окраину 
выйдешь к кладбищу – стоишь и видишь: 
разгораются во тьме, а тьма живая
Или это умершие ночь 
нараспашку держат перед нами
чтоб понятно стало, как внезапно
Бездной
небо перед ними распахнулось

ИЗ СТИХОВ 1999 ГОДА

ЭТОТ ГОРОД

Этот город полон голосами
Но молва одна в нем:
Та, в которой мы запутались на пару
Та, которая о нас судачит
Та, которая выносит приговор

ИЗ СБОРНИКА «ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ТЕХ, 
КТО НЕСЕТ ОГОНЬ», 
2002


ПАМЯТЬ СТРАНСТВИЙ 

Что помнишь ты из странствий, Одиссей?
– Побоище и стоны раненых? Не помню. 
Циклоп, которого мы ослепили –
тоже стерлось… Помню, в детстве я играл
с тряпичной куклой, так она была без глаза…

Троянский конь? Что-то было – позабыл….
Помню, в детской была лошадь-качалка… 
Солнце помню и какие-то 
светила там вдалеке, во тьме… 
И тьму, где все сгорит…

Помню парус на ветру,
и это чувство: я же сын царя,
и в детстве меня звали:
Достославный… А дальше… 
Дальше помнить нечего… Пришла 

толпа сказителей, слепцов, 
которые все знают – им видней. 
В памяти осталась
лишь жажда странствий… и тоска по дому,
и они слились в одно…

Я помню тени мертвецов: там, на краю
земли. Я видел будущее, где
своей могилы не смог отыскать.
Только вот… Луна, по небу кружит, белая: 
похожа очень на надгробный камень 


ДОРОГИ В РИМ

Говорят, все дороги приводят в Рим
Но указатели на перепутьях мира 
на них совсем другие имена: 
им следовать – идти кружным путем
или брести, пытаясь выиграть время,
до той поры, покуда все пути вольются в темный
водоворот путей, ведущих к Риму.
И, может статься, Рим – всего лишь имя недостижимого.
Ибо все известные пути кружат,
круги сужаются все больше, приближаясь
к той точке, где их все поглотит великий Рим. 
Этот город – название его на каждом перекрестке
А те пути, что разбегаются от нас –
они исчезнут там, на горизонте.
Все эти пути, в конце концов, приводят 
к нам. Тем, кто уже в Риме.


ИЗ СБОРНИКА «ИМПЕРИЯ: ЗАКРЫТИЕ СЕЗОНА», 2004

ЧЕРНЫЕ ДОСКИ 

Доски, что черным черны
во тьме кромешной, доски
черные как камни Вавилона
Письмена, на них начертанные,
Ночи лишь и внятны: Опозорен

Все еще мне снятся 
Доски в школьных классах. Черная
игра вслепую… у доски стою
не знаю, что писать, 
и все смеются в классе

Пораженье изнутри 
клеймит нас: пишет
нам условия наших жизней
Тень его – хохочущий во тьме 
Класс, невнятно различимый 

Вывожу жизнь на доске,
Как школьник мелом. Лоб 
в испарине, лицо горит позором 
Ключ к истолкованью – 
В снах, в провалах

ИЗ СБОРНИКА «В ДОМЕ БЕЗМОЛВИЯ», 
2007


СОЛНЦЕ И ЛУНА

Солнце. Каждый день восходит - юным
юным, непохожим на Луну,
вечно старую – спроси любого,
тут же скажет, кто из них старее
Ведь Луна – не память, но – воспоминанья, 
о забытом: и пытаешься припомнить, что там было 

Солнце – с ним совсем иначе
Солнце – корень в мифах о творенье:
Бог-творец, как гвоздь, забил звезду, – 
пусть пылает там, где жизнь и смерть

Не дано Луне знать – что ждет в грядущем,
но идет по небу и сияет, 
повернувшись к нам одной щекою
А под утро – исчезает-тает, –
будто в обморок взяла да и упала


КАЛЕЙДОСКОП

Всюду в мироздании – следы, 
что оставило Творенье. Танец знаков:
формулы, язык, таблица 
элементов – как узор калейдоскопа


Будто Бог – на многих языках
говорит с Собою разом, ливень 
символов – смывает лишнее 
с Творенья

А осколки, что остались от Творенья,
мы привычно называем – небом, 
ночью: свет, как в роднике,
бьется в темноте, чье имя – время


ИЗ СБОРНИКА «ЗАПОВЕДЬ», 2008

МОРЕ ЗАБВЕНИЯ

А те, кто выжил из ума – под старость позабывали 
слова. Пытаются нашарить мысль, что где-то там, 
в сознании – далекую, как дым на горизонте.
Где некогда бурлил поток – теперь стоячая
вода. И вглядываясь вглубь себя, 
находят сказанное прежде: оно всплывает 
как взгляд из прошлого, что кануло 
в море забвенья, – и волна сама с собой играет в прятки


   niw 03.09.2009 
   (с)2009  Антон Нестеров, перевод