| |
СНЕЖНАЯ ЭФЕМЕРА
Товс! Асе'ти дгис хареба'м лурджи
Да дага'лули сизмрит да'мтова.
Рогорме' замтарс ту гада'вурчи,
Рогорме' карма ту мима'това.
(Шестая строфа)
День теряет бело-лиловое
голубиное оперение.
Снегопад - сырое безмолвие,
как любовь - слепое терпение.
Дорогая!, сердце заснежено,
под полой позёмки запахнуто.
Старюсь… - что ей? - Родина вежливо
холодна под выпавшим бархатом.
Сам январь во мне узнаёт себя -
обзавёлся мной, будто зеркалом.
Так живу: лишь облачный воск любя
рук твоих, захваченных севером.
Хлопья держат их, как мечту, в тисках.
Дорогая!, вот я спасаю их,
упуская… в панике, в сумерках,
в сутолоке стай горностаевых.
Но… люблю пейзаж фиолетовый,
сонм снежинок, падких на искусы:
таять всласть иль пышными пледами
обнимать полёгшие ирисы.
Но люблю… сквозь боль! О, хотя б на миг
перестало бить белым молотом!
О, хотя бы вихрь у виска затих!,
пестуя перстов твоих облаком.
Но - за картой карту игральную
я сдаю компании призраков,
мы играем в оттепель раннюю
с белизной спасительных признаков:
в - белый май, в - берёзовый ствол в слезах,
в - беглых гамм парящие клавиши,
в - рай, в - ромашку белую в волосах
расплетённых.., с ними не ладишь ты…
Ты… Тобой терзаясь, тебя ища
между книжных строк, между ломких льдин,
меж домов, как нищий - пристанища,
я в игре с собой - одинок, один..!
Буен снег, взбешён, как на рее - шёлк.
Сплющенный, чужой, ложный обликом, -
хоть бы город ожил!, а ветер - смолк!,
обогрев перстов твоих облаком.
СИНЯЯ ЭФЕМЕРА
Цхе'нта шеджибре'базе! Цхента шеджибребазе!
Цхента шеджибребазе га'сцит, лу'рджа цхе'небо!
(Последняя строфа)
1
Я ль их гнал? - мои мустанги мчали резвой рысью,
не касаясь трав наскальных, безопорной высью -
я.., лишь я их понукал войти в воспоминанье
первым шквалом Ниагары, канувшим в преданье.
Зорче прочих - я, единый, - нощно зрил и денно
в зорях - новые рубины новых карфагенов.
Мне души моей дороже - клин в пылу атаки,
цвета взбухших вен под кожей - на лету - мустанги.
Фантом-хищник, вслед за мной он рыщет на свободе,
кличет "Гей!.. Галакти-о-н!..", ищет - не находит.
Где в сплошную лаву канут гроздья винограда,
волшебству во славу встанут - мрамор, крест, ограда.
Цепь бессчётных караванов по отрожным тропам
развернётся осторожно, огибая пропасть.
О, во мне икапли крови не грузинской нету!
нити нерва нет во мне, не свойственной поэту!
Вы, глаза завистливых, приберегите пламя!
Интервал в полмира в беге между мной и вами.
2
Вот так кони! - скакуны вне страха и упрёка.
Родины дремотной сны листаю издалёка.
Молнии сшептались: жечь, окатывать водою,
ослеплять Кавказ; как печь - обугливать бедою.
Поиск, друг, упрись в тупик!.. Безумные пейзажи…
Кто, утяжелив секунды, ночь к луне привяжет?
Скорость жжёт, но в рвенье шалом к новым баррикадам,
сгустки звёзд мы разрушаем плотно сжатым стадом.
Что за метка, там, в зените - иероглиф краха?
Отличима ль смерть от жизни в круге Зодиака?
Ввысь и вдаль!, в разгадку тайны пыточно-насущной!,
чей чудовищен масштаб.., но помощи - не нужно:
до опеки вашей рьяной - с детства недосуг мне.
Дали рдеют рваной раной.., тлеют, будто угли…
В Грузии туманы грёз - забава сонных башен.
Космос, как питомник роз, кровав, но я - бесстрашен.
На ладонях спеет явь, самоизбытком маясь.
На побегах бытия - самоубийство Мая.
3
Устоявшему на гладких ледниках планеты,
мне смешны - с иных галактик дующие ветры.
Как наследник миллионов, щедро в мир швыряя
зёрна мщенья всем и вся, я жажду урожая.
Мнениям досужим мщу. С проклятьем мчу к высотам.
Там - бессмертие ищу непонятым красотам.
Без меня меридианы повернулись плавно.
Гибель мне - клянусь! - желанна, исчезать - забавно!
Ваши, вогнанные в бледность, жизнь роняет лица
на пути моём последнем, как аллея - листья.
Лишь… меж хижин и скворешен, чуждых редкой доли, -
тенью, стаявшей, сгоревшей от нездешней боли,
люди!, теплите ж меня в игре, в любви и в бунте!
Солнца - оргия, Селены - магия, - пребудьте!
Стань же, найденная тайна, - праведная вера!
Правь же мной, как смертник Май обяжет, эфемера!
Ввысь и вдаль, мои мустанги! Синие мустанги!
Были стадом - стаей стали. Будьте неустанны!
УПРЁК - ЭФЕМЕРА
Ра амо'дзравебс кипари'сис тманс,
Чуми шри'али са'идан а'ри?
Кари а'ра счанс, кари а'ра счанс:
Маинц мцве'рвалебс э'деба ка'ри…
1
В чём разгадка шороха нервного
кипарисовых чутких веток?
Ветер? - нет его… Ветер? - нет его!..
Но вершинам чудится ветер.
О, молчание - рать стоокая,
стерегущая боль и кару.
Оттого, что она - высокая,
и безветрие гнёт чинару.
Как с чинарами - так с поэтами:
высота - снедает недугом.
Одинокий и оклеветанный
сильным недругом, слабым другом,
он - высок..! Во имя поэтово -
клёкот стай колокольных вещих!!!
Ветер? - нет его… Ветер? - нет его!..
Есть: вершин касается ветер.
2
Был Париж. Был мираж. Был палевым
кряж. Был план… Ничем не предвещана -
верхним "ля", плечом, платья пламенем
в жизнь поэта вметнулась женщина.
Жесть ногтей, жала шпилек… Пал мираж.
Вещи взмыли взамен, но вещь - смешна.
Как судёнышко, взяв на абордаж
сердце, - сердцем сражалась женщина.
В глыбы мшистые бился лбом камыш.
Сник Мерани у края трещины.
Бог ты мой! - ни души.., за гробом - мышь… -
ни одной рыдающей женщины.
Что любовь за химера-гарпия..?
Молния! - раз молва изменчива, -
злясь, черкни вдоль скал кромкой гравия,
мол, поэта убила женщина.
|
| |
НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ В ПЕТРОГРАДЕ
Та'н асе впи'кроб: э'с бавши ти'рис!
Ме' ки, радга'нац га'мдзарцвес гу'шин,
Га'вкиди га'зетс, га'вкиди и'рисс,
А'нда рево'льверс да'вицли гу'лши!
(Последняя строфа)
Бурка убийцы дьявольской злобой
взви'та в лазурь и скошена навзничь -
буря устало птицей лиловой
пала на город крыльями настежь,
с проседью в гуще пуха и перьев,
в блёстках парчовых, в глянце атласном,
чёрная кровью! - кости деревьев,
воя, ломает ветром ненастным -
оборотень… Но шепчущим криком
на' ухо - чу! - смычок незнакомца
уличного, с собачонкой-скрипкой,
в детской привязанности клянётся -
мне?.. О, забыться бы сном валунным
где-нибудь у нездешних околиц,
переиначив жизнь наобум, ниц
вжавшись в ухаб… - уймись, незнакомец!,
вот уже хлёстко треплющий нервы
твари ручной дурным пиццикато
рядом с плечом моим, вмёрзшим в скверы,
ноты презрев, играя с плаката.
Лошадь обидчиво бьёт подковой.
Колокол, лопнув, ноет надсадно.
Я - и ноябрь, и - чадо Петрово!,
усыновлённое мной внезапно.
Перечеркнув мириады планов,
так я влюбился в хищную стужу,
что баррикадам местных туманов
отдал отсёкшую корни душу.
Пламя колышет Лавру во мраке.
Пьяные ловко топчут жестянки
нищих слепых, чей пляшущий факел
манит в тепло чужой перебранки.
Где экс-министр И. Церетели?
Экс-председатель где Н. Чхеидзе?
Был я собой… - воронка метели
сводит на нет призвания жизней.
Снегом одеты кроны-скелеты.
Уж не молясь о себе, о друге,
и'рисы, Господи, и газеты
мне продавать бы в глухой Калуге.
Плачем ребёнок мстит непогоде.
Питер насквозь обобрал пришельца.
Лишь револьвер мой при мне, на взводе,
дулом навстречу - трепету сердца.
В НОВОМ АФОНЕ - В АХАЛИ АТОНИ
А'к хилул о'цнебас
Та'н сдеван джа'дони:
То'лиа корса сцвли'с
А'рцивс - иа'дони.
О'р сацхиссс и'нахавс
А'хали а'тони -
А'к гули мо'наа
Да' танац ба'тони.
(Первая строфа)
Чередование
актов с антрактами,
чёрного с белым,
коршунов с чайками,
не угадаешь
в А'хали А'тони,
то ли владыка -
сердце.., слуга то ли…
Ветки оливы
в паре с миндальными,
волны морские
с рифами скальными,
смерч кружит с пальмой,
суженной в талии,
то ли владыка -
сердце.., слуга то ли…
Чонгури - тише! -
раны оплакали
и усыпили
скованных латами,
манит мальчишек
галечник лаковый,
то ли владыка -
сердце.., слуга то ли…
чёрствые догмы,
ложь и так далее -
здесь уступают
так, без баталии,
чем с панталыка
нас не сбивают ли?
Ты ли владыка,
сердце..?, слуга ты ли..?
|
