| |
|
ТРИПТИХ
1.
ничего нет ярче приснившейся боли
поцелуй уходящего дня долговечен
зелёные линии на жёлтом поле
стручок фасоли очеловечен
наяву жить прекрасно не умирая
ветерок освежает ночное раздолье
никакого другого не надобно края
кроме этого краешка жёлтой фасоли
не визги летящие вдоль полушарий -
запомнился август обласканный светом
да разве ж повинен хоть кто-нибудь в этом
что верили в чудо и так оплошали?
2.
в том бывшем пространстве ни смысла ни толка
хоть сны были с нами так сладко так долго
пребудут со мною и лики и лица
хоть всё что ни вспомню рябит и струится
с тобой ли с другой доживали как будто
до яркого снега и доброго утра
3.
мрамор в заснеженных дебрях памяти
не живут в такие холодные зимы
родные всё-всё что вы мне оставите
сохраню потому что неповторимы
сны ваши вещие запомню и вещи
и ещё посажу лимонное дерево
прямо в доме в кадке с русской землёй
не беда что морщины длиннее и резче
ваши лица как слепки с доверчивой древности
как далёкие звёзды над мраморной мглой
1996
ПОЧТИ СОНЕТ
Всё больше тех, кого уж нет.
Всё меньше тех, кто рядом с нами.
Тень бабочки на школьной раме
из прошлых, невозвратных лет
внезапно шевельнёт крылами,
пролив на раму дивный свет...
Гляди, как бабочка легка!
В ней невесомость поплавка
ушла в графический рисунок.
Изгиб крыла её так тонок,
что чётко различим во мгле...
Мы жили-были на земле.
1997
ЧЕРНОВИК
Триптих с послесловием
1.
снег в полусне
утро прячется розово
белые точки в сером платочке
катя морозова
и не так уж темно
у большого сугроба
под зелёной луной
мы с ней ростом с микроба
рано ещё
мы дежурим по классу
и всё надо сделать по первому классу
мир так прекрасен
когда первоклассен
ты сам
то есть в первом классе
раздаётся школьный звонок
это катин звенит позвонок
у меня раздаётся в ушах
катин шаг
2.
Каньон Топанга. Озеро Бальбоа.
И небо - в рифму - только голубое,
конечно же. Да и по сути так!
Печаль неведомых доселе птах:
у них перо - как детства чёрный штапель.
Ещё вокруг от солнца и воды
мерцают статуэтки белых цапель.
Остаток белой облачной гряды
уже исчез в воде и над водою.
Да и меня, похоже, тоже нет,
как будто я, обёрнутый слюдою,
туда отправлен, где колхоз "Рассвет"
вопит над обвалившимся пространством,
над соцсоревнованием и пьянством,
над жизнью уцелевших на войне -
на той, священной... Я не о вине,
а только о надежде с чёрной метой.
От той могильной пустоты до этой -
лишь океан длиной в авиасон.
3.
Я помню, что когда-то был спасён
в осмеянном и осаждённом граде,
где брат восстал на брата Бога ради.
Но в храме, спину горестно согнув,
молился Ягве мальчик-стеклодув,
один среди всеобщего кошмара...
Его ладони, красные от жара,
касались лба и чуть прикрытых глаз.
За городской стеной в который раз
вопят с холмов распятые евреи.
Но в городе никто не стал добрее.
Со мною поминальная еда
из чечевицы,
в ивовой корзине.
Они не отказались от гордыни.
И мальчика лицо как никогда
прозрачно, как киппадокийский камень.
Он еле слышно произносит: "Амен",
молитву распевая по слогам.
Что может Рим? Нас предают свои же.
Всё ближе час, когда в кровавой жиже
от гнева и огня погибнет храм.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
о том
что случилось потом
я расскажу кате
на закате
возле жизни короткой
как ящерицы прищур
возвращаться пора
в основанье в исток в город ур
где никто не слыхал о кремле или римской тунике
но ещё различимы аврама и сары следы
мы пустые страницы таинственной глиняной книги
слепки слепые русской беды
2001
ЛУНА В САН-МАРИНО
Откидного сиденья перина...
Я глаза на минуту прикрыл
и уснул в городке Сан-Марино,
и увидел сквозь росчерки крыл -
как из небытия фотокадра,
проявляясь, плывут на меня
очертания гор Сьерра-Мадре,
отделившие ночь ото дня.
Ветерок, по-домашнему вея,
отдыхал на полотнах реклам.
И горящие фары фривея
проносились, подобно шарам.
А ещё, выходя из неволи
чьей-то памяти полубольной,
за фривеем зелёное поле
возле гор освещалось луной.
В неживом фиолетовом свете,
достигающем горы едва,
мы играли с тобою, как дети,
говорили друг другу слова.
Ни печали на лицах, ни боли -
вечной радостью лица полны.
Кто бы глянул - два ангела в поле.
Это всё из-за света луны.
Не упомнить во сне все детали.
Неуклюжие, помню, смешно
длинноклювые птицы летали,
не клевали с ладоней зерно.
Мотыльков голубых фотовспышки
над высокой прозрачной травой.
Спящий ангел в коротком пальтишке,
тихий ветер и свет неживой.
Сон минутный недолго продлится.
Исчезает предательский свет.
Мотыльки улетели и птицы.
Слава Богу, что нас больше нет.
6 октября 2002
НОВООРЛЕАНСКОЕ ТАНГО
Рубиновогорлый колибри
живёт восточней Миссисипи,
на крылья лепестки налипли,
в цветах немыслимых, как хиппи.
Он пьёт нектар из чайной розы,
в неё вторгаясь гордым клювом.
Он крошечный совсем колибри,
с рубином в горле, говорю вам.
Когда на солнце он летает,
в восторге целый мир немеет:
один колибри в целом мире
летать вперёд хвостом умеет.
Он мудрость древнюю природы
в прозрачном воздухе читает -
поэтому вниз головою
не падает он, а летает.
Рубиновогорлый колибри -
миниатюра ювелира,
пять с половиной сантиметров -
а тоже вольный сын эфира.
Трепещет лёгонькое тельце -
два грамма или три, к примеру.
Но самое большое сердце
(в процентах к общему размеру)!
Так сладко, так отрадно взору,
когда в тишайший час прилива
летит себе он к Лабрадору
вдоль Мексиканского залива.
Зелёный берег Миссисипи.
Красивый штат Луизиана.
Горит рубиновое горло.
Незаживающая рана.
ДИПТИХ
Марику Грину
1. НОЧЬ
Благословение Творца
на всём. И если мир безлюден -
анфас куриного яйца
так трогательно изумруден.
Душа свободна от обид.
В кармане пусто - нету фиги.
И омолаживают быт
в стране, где люди любят книги.
Три дела сходятся в одном:
пить водку, любоваться небом
и жить размолотым зерном,
не ставшим ни землёй, ни хлебом.
2002
2. СОБАКА
Когда умрёт моя собака,
то я вослед за ней умру.
И вот, без имени и знака,
летим, как пепел на ветру.
Но где-нибудь за чёрной тучей
найдутся белые сады.
Я дам еды ей самой лучшей,
налью божественной воды
и, поклонившись, честь по чести,
скажу собаке: "Ангел мой,
споткнулись мы на ровном месте,
но всё равно пришли домой".
29 мая 2003
ОЗЕРО ЭДУАРД
I.
Озеро Эдуард поживает в бассейне реки Нил.
Весь Нил - от истока Про до сдвоенного устья суффиксов Ов и Ер -
образует систему Прониловер,
которую никто ни в одной школе не проходил.
Это озеро открыл усатый Джон Роулендс - журналист, путешественик и американец.
Он дважды пересёк Африку из одного конца в другой конец.
Он также служил бельгийскому королю
и захватывал земли у реки Конго.
(А звался-то - исследователем! Вон оно как...)
Поэтому я его не люблю.
Это озеро высоко в тектонической впадине,
куда не добраться ни одной гадине.
Из него вытекает река Семлики,
впадая в озеро Альберт, или Мобуту-Сесе-Секо.
Там красиво. Много ягод разных и земляники.
И ни одного человека.
Рыбой богато озеро Эдуард и бегемотами,
на спинах которых (пользуясь льготами
или - бери выше! - по тутошнему обычаю)
бакланы высматривают добычу,
а буйволовые птицы с красными клювами и золотыми глазами
находят и склёвывают клещей
и прочую дрянь.
Всё живое на озере овладевает азами.
Ни денег, ни власти, ни вещей.
Одна нетронутая природа, куда ни глянь.
II.
Озеро на границе Заира и Уганды.
Однажды старое имя удалили, как гланды,
и новое дали. С 1973 года -
Иди-Амин-Дада.
Точного нет перевода,
но вроде как Иди-Блин-Туда-
Сам-Не-Знаю-Куда.
Вторая строчка, отсутствуя в оригинале,
присутствует в энергетике первой,
как нераскрывшаяся почка, которую ещё не едали
черви.
Иди был генералом и каннибалом
с огромным, как лужа, хлебалом,
был таким диктатором-провокатором,
на земле нет места которым.
Он так нагадил в Уганде,
как во сне лишь бывает и в пропаганде.
Конечно, можно встретить диктатора,
по ту и по эту сторону экватора,
который не дик,
и зовут его, может быть, даже Эдик...
Он даме подарит букет из тюльпанов и рыжих гвоздик,
а ребёнку - электрический стульчик или велосипедик.
Раёк мой должности не в упрёк,
тем более что Иди этот впоследствии Сбёг,
а озеро опять стало Эдуардом.
Закончился дурдом.
III.
При чём же тут, скажете, система Прониловер?
Зачем весь этот с префиксами-суффиксами фейерверк?
Да не при чём, если честно.
Сроду не видал этих мест, но
как прочёл про Нил - так приспичило (не оттащишь силком!)
всю фамилию целиком
прикрепить к имени собственному, к Эдуарду.
Как орден к кителю или к фуражке кокарду.
Ну а с другой-то стороны, ведь всё внутри этой самой системы:
и факты все, и все темы.
Май 2004
ДАНА-ПОЙНТ
Ире
1.
Это Бабочкин Сад
в Дана-Пойнт.
Каждой бабочки взгляд
будет понят.
Дерева да трава,
да ромашки.
Вылетают слова-
первоклашки.
Говорю: "Улетай-
те, нас бросьте.
Вы же с неба случай-
ные гости".
Жёлто-красный закат
в небе тонет.
Это Бабочкин Сад
в Дана-Пойнт.
2.
Дана-Пойнт. Раным-рано.
Луч бежит наискосок.
Белой пеной океана
ярко выбелен песок.
Луч зелёный, в воду канув,
освещает водоём.
Мимо спящих пеликанов
мы по берегу идём.
Магнетические волны
полнят жизни каждый миг.
Я забыл их разговорный -
да и письменный - язык.
Но, прислушавшись к их гулу,
мы увидим над волной
в пятнах радужных акулу,
хвостик рыбки золотой.
Спит хозяйство Наутики -
всем особый отдых дан,
потому что это Тихий,
самый тихий океан.
3.
Белеет парус одинокий
М. Ю. Лермонтов
Я щёлкнул, и застыло в кадре
кафе "Счастливый Дровосек".
Играют музыканты кантри
на свежем воздухе для всех.
На белых стульчиках уселись
Он и Она преклонных лет.
- Ах, Даг, послушай, что за прелесть!
- Конечно, прелесть, Вайолетт.
Сидят себе, как на гравюре.
Он: "Вайолетт..."
Она: "Ужо".
Бог даст, не будет больше бури.
Бог даст, всё будет хорошо.
10 - 11 июля 2004
Дана-Пойнт, Калифорния
ХОВРИНО
Феликсу Прониловеру
Вот жизнь моя. За нею - жизнь чужая.
Они спешат, меня опережая.
Я вижу моря пенные валы
и тут же слышу песенку пилы.
По горлышко мне во дворе крапива.
Из горлышка отец глотает пиво.
Отец готовит на зиму дрова.
Я вспоминаю: на дворе трава...
Я вспоминаю вслух скороговорку
и с ней вхожу в бездомную каморку,
где дыры на обоях голосят и
при свечке тает год шестидесятый.
За окнами скрипит лиловый снег -
уходит на работу дровосек.
И звук пилы в печном прохладном соре:
- Отец, когда же я увижу море?..
Но он молчит, пока звенит пила.
Отец и раньше мне не делал зла,
и нынче огорчать меня не хочет.
Не знает он, что к морю путь короче
ультраметража между ним и мной...
Но ничего не видно за волной
сквозь толщу и бесформенность планктона...
Искал канон. И не нашёл канона.
Я приобрёл, живя среди людей,
единственное знанье: я - еврей.
И, пасынок ветхозаветных знаков,
крылом касался омертвелых злаков,
как бабочка в обугленном овсе
кружа по среднерусской полосе...
Но непонятно мне, чего я трушу,
коль Богу завещал мой пращур душу,
коль Богом на распятьи был спасён?
О, как забыть, избыть как, Боже правый,
тот страх перед физической расправой,
завещанный с непамятных времён?..
Забыть. Избыть. Иль встретить Моисея.
Он скажет: "Не народ, а ум рассеян.
Я вижу не пустыню, а пустырь.
Несчастлив трижды будет поводырь,
хотя потом в груди уснут обиды,
недвижны, как Египта пирамиды.
Мы под одной звездой с тобой горим.
Исхода нет. Но горы Эфраим
зовут к себе потомков Авраама
избавиться от ужаса и срама..."
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
И всё ж - избыть. Ведь отложенья мглы
сковали золотистые стволы.
И потому, как в детстве, сбитый с толку
пытаюсь вспомнить я скороговорку...
Но это мука - вечером, тайком
беседовать с безумным стариком,
который разлучает наши семьи.
Ведь здесь - Европа. Здесь - Нечерноземье.
И коль ни чёрт не нужен, и ни Бог -
так это климатический итог.
Пойми, что не библейская эпоха -
довольно своего переполоха.
Ты - третий лишний со своей бедой.
Уколот я совсем другой звездой.
Скорее мне нужна теперь больница,
а родиной... уже не соблазниться,
хотя о ней ещё жива мечта,
твоим горам прекрасным - не чета.
Я знал её - и не во сне, а въяве.
Она была беднее сада Яхве,
но там я слышал песенку пилы.
Ещё я помню капельки смолы
на тёплой крутобокой древесине...
Я - пасынок. А ты мечтал о сыне.
Мне бесконечно жаль твоих седин,
и всё же каждый должен быть один.
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
Запорошённый снегом, мой посёлок
затеплился от новогодних ёлок.
Карикатуры лужиц подо льдом.
Отец узнал и приглашает в дом.
Коллекция жуков. Учебник Бонка.
А рядом - фотография ребёнка.
Одни на свете сжаты кулачки.
Темнят зрачки - почти что старички.
Он видит массу лиц полуистёртых.
Коллекция людей. Живых и мёртвых.
Уже нам эти судьбы не смягчить
и мёртвых от живых не отличить.
И всё же они выглядят прелестно,
хотя им всем отнюдь неинтересно,
что я себя к строке приговорю
и проживу не по календарю.
И только слышно в невозможном хоре:
- Отец, когда же я увижу море?..
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
Последним в дом заходит дровосек.
Снимает шапку. Стряхивает снег.
И, в угол ставя праздничную ёлку,
бормочет про себя скороговорку:
"На дворе трава, на траве дрова..."
23 сентября 1979
niw 25.09.2004
поэма
РУБЕН
(фрагменты )
|
