езнравственное является несовершенной степенью нравственности, точно так же, как всякая ложь содержит небольшую долю истины, иначе она не могла бы быть ложью. Слепой вовсе не видит, но видящий неверное видит несовершенным образом.

Эгоизм человека - это начало познания некоторой связи и некоторой цели в жизни, чтобы действовать согласно, он требует способности самообладания и порядка в образе жизни. Человек эгоистичный охотно переносит заботы ради своего я. Он безропотно принимает труды и лишения, зная, что заботы и страдания, рассматриваемые с точки зрения короткого промежутка времени, являются противоположными, если на них смотреть в более широкой перспективе. Таким образом, то, что составляет потерю для низшего я, доставляет пользу высшему я и наоборот. 

Для человека,  который живет для идеи, для своей родины, для блага человечества, жизнь имеет широкое значение, и благодаря этому значение страдания умаляется. Жить для добра значит жить мировой жизнью. Удовольствия человек ищет для своего я, но благо благо касается счастья всего человечества и навсегда. С точки зрения блага значение удовольствия и страдания изменяется до такой степени, что появляется желание избегать удовольствия и испытать страдания, причем смерть, повышая ценность жизни, является желанной. С этой высшей точки зрения основы добра, радости и страдания теряют абсолютную ценность. В истории это доказали мученики, и мы ежедневно это доказываем в своей жизни, в наших мелких испытаниях. Кувшин воды, почерпнутый из моря, имеет известный вес, но когда мы сами окунемся в воду, содержание тысячи кувшинов проносятся над нашей головой, и мы тяжести не ощущаем. Чтобы поднять кувшин, содержанием которого служит наше личное я, нам приходится потратить нашу собственную силу. Таким образом, если в области эгоизма радость и страдания имеют определенный вес, в области нравственности тяжесть облегчается до такой степени, что человек, достигший такого состояния, является нам сврехчеловеком по терпению, с каким он переносит самые тяжелые испытания, с каким он встречает злобные гонения. Жить в полном согласии с истиной значит осуществить свою жизнь в беспредельности. Это самое широкое понимание жизни, какое нам доступно, благодаря нашей прирожденной способности нравственного прозрения целостности жизни. Учение Будды направлено к тому, чтобы развить эту нравственную силу до высшего предела, доказывая нам, поле нашей деятельности не связано с узкой областью нашего я. Это видение царства небесного, о котором говорит Христос. Когда мы достигаем мировой жизни, которая и есть нравственная жизнь, мы освобождаемся от уз удовольствий и страданий, и место, освобожденное от нашего личного я, наполнятся неизреченной радостью, источником которой является безграничная любовь. В этом состоянии душевная деятельность повышена, но двигательной силой являются не одни желания, но чувство радости. Это и есть Карма-Йога, о которой говорится в Бхагавад-Гите, указывая путь, по которому можно достигнуть единения с бесконечной деятельностью, поступая бескорыстно ради блага.

Когда Будда размышлял о том, каким образом освободить человечество от оков страдания, он пришел к следующей истине: когда человек достигает своего высшего назначения, жертвуя своим индивидуальным  я для всемирного я, он освобождается от ярма страданий. Рассмотрим подробнее это положение.

Один из моих учеников рассказывал мне свои переживания во время бури, жалуясь на чувство угнетения, охватившего его при мысли, что природа в своем волнении обращалась с ним, как с горстью пыли. Он сознавал, что его личность, одаренная собственной волей, не имела ни малейшего влияния на происходившее вокруг него.

Я отвечал, что если бы соображения о нашей личности могли заставить природу изменить свой путь, личности пришлось бы наиболее пострадать.

Но он продолжал сомневаться, говоря, что не следует игнорировать чувство "я существую". Наше я ищет индивидуального отношения к себе.

Я отвечал, что существует отношение я к  не-я. Таким образом, мы должны иметь среду, общую для нас обоих, и безусловную уверенность, что она одинаково относится к я, как и к не-я.

Вот что здесь приходится повторить. Мы должны помнить, что наша индивидуальность по своей природе вынуждена искать всемирное я - наше тело может умереть, стараясь питаться собственным составом, и наш глаз теряет смысл своего назначения, если он только видит самого себя.

Мы знаем, что чем сильнее воображение, тем менее оно довольствуется воображаемым, тем более оно стремится найти гармонию в истине. Точно также мы видим, что чем сильнее наша индивидуальность, тем более она стремится к всемирному, ибо величие личности заключается не в ней самой, но в ее содержании, которое всеобъемлюще. Глубину озера определяют не по величине его объема, но по глубине его воды.

Итак, если признавать за истину, что наша душа стремится к реальности и что наша личность не может удовлетворяться фантастическим миром, ей самой созданным, то для нее, очевидно, лучше, чтобы наша воля, распоряжаясь предметами, следовала их закону и не могла ими распоряжаться по собственному усмотрению. Эта незыблемая стойкость действительности иногда ставит преграды нашей воле и нередко ведет нас к погибели, точно также, как твердость земной коры неизменно причиняет боль ребенку, когда он падает при первых попытках стать на ноги. Тем не менее, эта твердость, причиняющая ему боль, дает ему возможность ходить. Однажды, проезжая под мостом, мачта моей лодки застряла в одном из брусьев. Если бы на одну минуту мачта наклонилась вершка на два или свод моста раскрылся бы, как пасть зевающей кошки, или река углубилась бы, я бы отлично справился. Этим объясняется, почему я мог пользоваться рекой и плавать по ней с помощью мачты и почему я смог причалить к мосту в случае неблагоприятного течения. Предметы остаются тем, что они есть, мы должны их познать, чтобы ими пользоваться. Мы можем их познать, так как они не подчинены законам нашего желания. Это знание радует нас; знание можно сравнить с руслом, по которому мы вступаем в сношения с предметами вне нас: знание нас с ними сближает, расширяя пределы нашего я.

На каждом шагу мы должны принимать в расчет кроме нас самих и других. Только а смерти мы остаемся одни. Поэт лишь тогда является настоящим поэтом, когда он способен передать свое личное радостное чувство остальным людям. Это было бы невозможно, если бы не существовало среды, общей всем его слушателям. Эта общая речь имеет свои собственные законы, которые поэт должен открыть и им следовать. Поступая таким образом, он остается верен истине и достигает бессмертия в поэзии.

Итак, мы видим, что индивидуальность человека не есть высшая истина для него: в человеке есть нечто мировое. Если бы ему пришлось жить в мире, где его собственное я являлось бы единственным фактором, заслуживающим внимания, он бы оказался в самом тяжелом заключении, какое можно себе представить, ибо величайшая радость для человека в возможности все большего развития путем все большего единения со всеми. Это, как мы видели, было бы невозможно при отсутствии одного общего закона для всех. Лишь открыв закон и следуя ему, мы можем стать великими, осуществляя мировое я. Но пока наши личные желания вступают в конфликт с всемирным законом, мы страдаем и остаемся ничтожны.

Было время, когда мы просили особых привилегий в ожидании, что закон природы можно держать в повиновении для собственного нашего удобства. Но теперь мы знаем более. Мы знаем, что закон устранить нельзя, и в этом знании мы утвердились. Этот закон не есть нам нечто чуждое - это наш собственный закон, он станет нам поперек дороги, когда мы слабы, когда мы идем против течения событий; но он нам станет помогать в том, в чем мы сильны, когда мы действуем в единении с мировым я.

Таким образом, с помощью науки мы приобретаем власть по мере того, как мы ближе познаем законы природы; мы стремимся составить одно всемирное целое. Наш орган зрения, наши органы передвижения, наша физическая сила объемлют весь мир. Пар и электричество заменяют нервы и мускулы.

Таким образом, признавая в нашем физическом организме существование начала соотношения, в силу которого мы можем признавать все тело нашей собственностью и распоряжаться им как таковым, мы признаем во всем мире присутствие начала беспрерывного соотношения, в силу которого мы можем считать весь мир за расширение нашего организма и соответственно им пользоваться. И в этом веке науки мы пытаемся вполне установить наше право на я всего мира. Мы знаем, что вся наша бедность и наши немощи объясняются нашим неумением осуществить это законное наше требование. Действительно, нет предела нашей власти, ибо мы не находимся вне пределов мировой силы, которая есть выражение мирового закона. Мы готовимся преодолеть старение и смерть, побороть страдание и нищету. Благодаря нашим научным знаниям мы на пути к осуществлению всемирного я в его физическом аспекте, и по мере нашего прогресса мы узнаем, что страдание, болезни и бессилие нельзя считать за нечто безусловное, что они являются лишь следствием нашего неумения согласовать наше личное я со всемирным я.

То же можно сказать относительно нашей духовной жизни. Когда наше индивидуальное я восстает против законного права всемирного я, мы нравственно понижаемся и должны испытывать страдания. При этих условиях наши успехи являются нашими величайшими заблуждениями и, выполняя свои желания, мы оказываемся беднее. Мы гонимся за личными выгодами, желая пользоваться преимуществами, которых никто не может с нами разделить. Но все абсолютно исключительное должно постоянно бороться против всеобщего. В таком положении войны человек постоянно живет за баррикадами, и во всякой цивилизации, отличающейся себялюбием, наши семьи - не настоящие семьи, но искусственные барьеры, нас окружающие. Мы, однако, жалуемся, считая себя несчастными, как будто природа вещей по своему существу может нас делать несчастными. Мировой дух готовится венчать нас радостью, но наш индивидуальный дух этого не принимает. Себялюбивая жизнь нашего личного я возбуждает повсюду противоречия и осложнения, она нарушает равновесие общества, порождая всякого рода несчастья. Она доводит дело до того, что для поддержания порядка мы должны создавать искусственные меры принуждения и организованные формы тираний, допуская существование адских учреждений в нашей среде, ежеминутно уничтожающих человечество.

Мы видели, что, подчиняясь законам Мировой Силы, мы можем властвовать, убеждаясь на деле, что эта сила наша. Так, для того, чтобы быть счастливым, мы должны подчинить нашу индивидуальную волю верховной власти Всемирной воли, чувствуя на деле, что это наша воля. Дойдя до того состояния, когда приспособление предельного в нас к беспредельному достигает совершенства, наше страдание является ценностью. Оно становится мерилом, указывающим настоящее значение нашей радости.

Наиболее важный урок, которому человек научается в жизни, состоит не в том, что существует страдание, но в том, что от человека зависит воспользоваться им во благо, превращая это страдание в радость. Этот урок не был потерян для нас, и нет ни одного живого человека, который добровольно уступит свое право испытать страдания, так как этого его право как человека. Однажды жена одного бедного крестьянина горько жаловалась мне, что ее старшего сына отправляют на время в дом богатого родственника. Ее более всего поразило доброе намерение облегчить ее заботы, так как материнские заботы по неотъемлемому праву любви принадлежат ей одной, и она не соглашалась от них отречься ради личной выгоды. Свобода человека состоит не в том, чтобы избавиться от забот, но быть свободным считать заботы своим благом, превращая заботу в элемент своей радости. Это может свершиться, когда мы познаем, что наше личное я не выражает высшего значения нашего бытия, что в нас существует бессмертное мировое начало, которое не боится смерти или страданий, рассматривая страдания как обратную сторону радости. Познавший это убеждается, что для нас, как существ несовершенных, страдание - истинное приобретение, что оно делает нас великими и достойными занять место среди совершенных. Он знает, что мы не нищие, что каждая ценность в этой жизни оплачивается на чистые деньги - ценность власти, мудрости и любви, что страдание - символ бесконечной возможности совершенства, вечное откровение в радости; человек, не способный испытывать радость страдания, опускается все ниже и ниже до последних пределов нищеты и уныния. Лишь когда мы ищем в страдании самоудовлетворения, оно превращается в зло и мстит за оскорбление, ему нанесенное, ввергая нас в нищету.

Страдание можно сравнить с весталкой, посвятившей себя служению бессмертного совершенства: когда она занимает свое настоящее место перед алтарем бесконечности, она сбрасывает мрачные покровы и является перед взором зрителя как откровение высшей радости.