ЯЗЫК, ЛИНГВИСТИКА И ЦИВИЛИЗАЦИЯ

А.Н.Барулин
Всем, конечно, известно, кто изобрел паровую машину, телефон, некоторые, может быть, даже чувствуют легкую некомфортность по тому поводу, что они не твердо знают, кто изобрел зеркальный телескоп, многим из нас наверняка уже становилось досадно, что науке, видимо, никогда не будет известно, кто изобрел каменный топор или колесо. А теперь давайте признаемся себе, что мы не испытываем особого дискомфорта от того, что не знаем, кто изобрел первый дошедший до нас искусственный язык (им не был эсперанто и, стало быть, я имею в виду не Замменгофа, им не был и воляпюк и, следовательно, речь идет не о патере Шлейере). Это какой-то уж слишком специальный вид знания, не общезначимый, в лучшем случае энциклопедический. Мы можем успокоить свою совесть: сведений об этом невозможно найти ни в одной из наших энциклопедий. Продолжая свои догадки о парадигме наших социально-психологических ценностей, смело предположу, что большая часть просвещенного человечества еще не успела пожалеть о том, что науке, наверное уже никогда не удастся узнать имя человека, изобретшего форму стихотворения, документа, сюжета сказки. Хотя это все не менее сложные инженерные конструкции, чем зеркальный телескоп. Тот же аббат Мерсенн трудился не только над изобретением зеркального телескопа, но и над искусственным языком, однако, как автор такового он все же остался нам не известен. Меня давно уже интригует вопрос, почему гении грандиозных ментальных конструкций всегда оставались в тени, почему историки не занимаются эволюцией ментального конструирования, ментальных инструментов, ведь с их помощью построено все, чего достигло человечество, в том числе и сложнейшие сооружения и конструкции, лишь воплощенные в камне, дереве и металле. Всем им предшествовали мысль, проект. По непонятным для меня причинам на периферии когнитивных ценностей находятся и самые главные науки о ментальных инструментах - лингвистика и семиотика. Основы этих наук даже не включены в систему школьного образования! Мне кажется, что во всем этом полезно разобраться не только лингвистам и семиологам. Вопрос о том, почему та или иная дисциплина занимает важное место в системе знаний или, наоборот, периферийное - общечеловеческий, если угодно философский, поскольку место это в системе знаний наука занимает благодаря каким-то доминантным устремлениям, доминантной нацеленности культуры как целого, как системы.
Попробуем пойти от обычного взгляда на вещи, по которому ценность науки определяется ценностью объекта, который она изучает.
"От каждой науки, которая желает получить признание, - писал в рукописи лекций по сравнительной грамматике индоевропейских языков великий швейцарский лингвист Ф. де Соссюр, - можно требовать только того, чтобы ее предмет был достойным серьезного изучения, то есть чтобы он бесспорно играл важную роль в делах Вселенной, под которыми подразумевается прежде всего деятельность человечества; и ранг, который получит эта наука, будет пропорционален важности ее предмета в общей совокупности исследований. Далее, можно ли считать, что языковая деятельность является в этой совокупности фактором, достойным внимания, или нулевым фактором; можно ли считать ее значительной величиной или совсем ничтожной? От этого (и только от этого) зависит справедливость и авторитетность суждения о значимости изучения языковой деятельности в общей совокупности знаний. Какими бы яркими ни были лучи света, которыми язык может неожиданно осветить другие предметы исследования, они будут иметь лишь совершенно эпизодическое и побочное значение для исследования самого языка, для внутреннего развития этого исследования и для целей, которые оно преследует." (Ф. де Соссюр. "Заметки по общей лингвистике" М. 1990, стр. 35 - 36 ). Из этой длинной цитаты следует как раз то, о чем было сказано выше, - что ценность науки о некотором объекте для человечества зависит напрямую от ценности самого объекта. Но что-то здесь не так, что-то кажется странным в этой цитате, в смысле этого высказывания. Логически оно представляется совершенно верным. Но практика всегда расходится с логикой. Логика это то, как надо думать, а не то как мы думаем на самом деле, так же, как грамматика это правила, по которым мы должны говорить, а не правила, которыми мы руководствуемся, когда говорим. Попробуем разобраться в этом подробнее. Это поможет нам, возможно, заодно найти ответ на интересующее нас "почему". Испытаем приведенную выше идею Ф. де Соссюра на лингвистике. Для этой цели вначале вспомним "заслуги" языка перед человечеством, затем рассмотрим место лингвистики в иерархии наук и сравним положение науки и положение объекта ее изучения в системе европейских когнитивных ценностей.

1. Мысль о том, что именно благодаря языку человек из гоминида превратился в homo sapiens высказывалась еще И. Гердером, ее развивал В. фон Гумбольдт, относительно недавно в несколько измененном виде ее высказали К. Леви-Строс и Р. Якобсон, назвавшие язык в числе двух основных факторов, отличающих человека от животного. Правда, эти и многие другие ученые даже в качестве гипотезы не высказывают мысли о том, как же собственно так получилось, что язык дал человеку возможность выйти на новую ступень развития и короновал его на царство в мире всего живого. В этой связи, как кажется, следует обратить внимание на гипотезу о различиях в соотношении мышления и речи у человека и животных, которую высказал еще в тридцатых годах нашего века выдающийся советский психолог Л.С. Выготский. Исследуя поведение высших животных, он пришел к выводу о том, что, хотя у них, как и у человека, имеются и интеллект, и система речевого общения, "зачатки интеллекта, т.е. мышления в собственном смысле слова, появляются у животных независимо от развития речи и вовсе не в связи с ее успехами." (Л.С. Выготский. "Мышление и речь". Цит. по кн. "Хрестоматия по общей психологии. Психология мышления", стр. 157 - 158). Из этого следует, что "мышление и речь имеют генетически совершенно различные корни" (там же, стр. 157 ). "Антропоиды не обнаруживают характерного для человека отношения - тесной связи между мышлением и речью" (там же, стр. 160 ). И "мышление ребенка в своем развитии проходит доречевую стадию". "В филогенезе мышления и речи мы можем с несомненностью констатировать доречевую фазу в развитии интеллекта и доинтеллектуальную фазу в развитии речи". (там же, стр. 160 ). Из этих наблюдений с очевидностью следует, что главным событием в жизни гоминида, которое привело его к выделению из ряда антропоидов, было объединение двух ранее разделенных систем - мышления и речи - в одну речемыслительную систему, в рамках которой оба эти теперь уже компонента начали обогащать друг друга. В результате этого процесса в системе ритмов дыхания появился новый режим, связанный с ритмами мышления, появился механизм, координирующий ритмы мышления и ритмы дыхания. На некотором уровне конструирования языковых единиц эти два ритма сливаются в один. (В русском языке, например, дыхательные ритмы управляют образованием метрических единиц - звук => слог => так называемое фонетическое слово (например, влесу, накрыше и т.д.) => такт (речевой отрезок заключенный между двумя смежными паузами) => предложение; ритмы мышления, напротив, управляют образованием единиц, обладающих смыслом - звук/ смысловой компонент => морфема => так называемое грамматическое слово - в, лесу, на, крыше и т.д. => словосочетание => предложение). Интересно при этом, что языки мира по-разному решают вопрос о том, на каком уровне должны сливаться дыхательный и мыслительный ритмы. В русском языке, как мы видели, таким уровнем является предложение. В древнекитайском обязаны были совпадать уже границы морфемы и слога. В языке бру (ванкьеу) совпадают границы грамматического и фонетического слова.
Далее, в речи появилась членораздельность (то, что вскоре должно было стать человеком, перестало говорить неделимыми блоками, равными по коммуникативной структуре предложению. В речи появился набор стандартных, комбинируемых по определенным правилам звуков, набор морфем, слов), многоуровневый механизм комбинирования ее единиц, возможность именования не только команд и эмоциональных состояний, но и объектов мысли, а главное - моделей предметов реального мира, моделей классов ситуаций и т.д. Мышление же обогатилось эмоциональным компонентом, коммуникативными конструкциями и, наконец, самым главным - возможностью точного и сложного взаимодействия с разумом другого человека.

2. Подключив речь к мышлению, человек получил возможность моделировать все мыслительные объекты с помощью речевых единиц и использовал это новое свойство речи для передачи фрагментов своего знания другому человеку. Родилось самое главное изобретение человека - речевая коммуникация.

3. Это позволило homo sapiens выйти за пределы одного человеческого разума, за пределы одного внутреннего мира, а позже начать строительство новых типов человеческих общностей, основанных уже не на генетических отношениях, а на единстве языка. Функции языка тем самым обнаруживают сходство с функциями генетического кода, оба они выступают в роли объединяющего социального механизма.

4. Вторым следствием появления у человека речевой коммуникации явилось образование коллективного разума, коллективной памяти. Вместе с ними появилась возможность разделения интеллектуальной деятельности.

5. "Погляди на стадо, которое пасется около тебя, - с гордостью за человека писал Ф.Ницше, - оно не знает, что такое вчера, что такое сегодня, <...> тесно привязанное к столбу мгновения и потому не зная ни меланхолии, ни пресыщения. Зрелище это для человека очень тягостно, так как он гордится перед животным тем, что он человек..." (Ф. Ницше. Сочинения в двух томах. Т.1. М. 1990, стр 161). Закрепление опыта и знаний в речевых формах позволили человеку передавать их от поколения к поколению. Речь тем самым и здесь стала играть роль, сходную с ролью генетического кода. Она связала в единую общность все поколения людей.

6. Объединившись с мышлением в один речемыслительный механизм, язык стал одним из главных инструментов в построении картины внешнего и внутреннего мира, полностью определяющей все поведение человека в конкретных ситуациях. Язык стал помогать человеку строить все более и более сложные программы как индивидуальных, так и коллективных действий. Язык стал играть роль банка интерпретаций объектов и явлений. Передаваемый по наследству, язык предоставлял ребенку первую классификацию объектов и тем самым первую философию, первую интерпретацию еще неизвестного ему универсума.

7. Появилось письмо. Речь начала играть роль хранилища духовных и когнитивных ценностей человечества, форм, в которые отливались системы социальных отношений, нормы социального поведения. Усложнив язык и вполне с ним освоившись, человек научился строить и текстовые модели личной и социальной жизни, с помощью которых он начал составлять большой учебник жизни, популярный банк идей и идеалов. Появилась литература.

8.Став главным ментальным инструментом, язык стал определяющим фактором всего интеллектуального развития человека. Речь стала материалом, в котором фиксировались все продукты интеллектуальной деятельности, язык же - тем резцом, с помощью которого ваялись модели исследуемых объектов, формы мысли. Мыслители выступали и в роли инженеров ментальных конструкций. И так же, как любой инструмент, взятый совместно с материалом, который им обрабатывают, определяют пределы сложности и яркости мысли, которая может быть выражена ими, так же и язык и речь, которую он порождает, определяют теперь пределы сложности и яркости того, что может вообще понять человек.

9. Постепенно усложняясь, язык, складывающийся из словаря и грамматики, стал дробиться на подъязыки по территориальному, социальному, профессиональному, возрастному и другим принципам, отчасти сдерживая или ускоряя темп развития социальной структуры общества соответственно тому, насколько система подъязыков отвечала существующей социальной структуре.

10. Усложнение задач познания, усложнение требований к точности моделирования исследуемых с помощью языка объектов привели к созданию искусственных языков с заранее заданными свойствами и строго очерченным кругом задач моделирования. По важности создание первого искусственного языка (XII - XIII вв., Рупертбергский монастырь близ Бингена в Германии, аббатиса Хильдегарда) можно сравнить только с созданием первых систем письма. Создание искусственных языков, в частности, подготовило компьютеризацию европейского сообщества.

11. Язык и речь являются своеобразным мостиком между различными психическими и физиологическими механизмами человеческого организма. Они связывают сознание и волю с подсознанием, эмоциональным компонентом психики, в речи можно обнаружить ритмы различных подсистем организма, так, речь координирует ритмы мышления, выходящие на смысл языковых знаков, и ритмы дыхания, с которыми связано произнесение звуков речи, с этим связано двойное членение языковых единиц: на метрические (слог, фонетическое слово, такт, период) и сигнификативные (морф, грамматическое слово, словосочетание, предложение). Восточные традиции издавна пользовались речью как проводником воли в закрытые для нее подсознательные системы управления человеческим телом. Овладение многими из них построены на речевых ритмических упражнениях. В европейской культурной традиции на речевом воздействии основывается приведение человека в гипнотическое состояние.
Даже если остановиться теперь в перечислении списка услуг, которые оказали язык, речь, мышление человечеству, становится понятным, что они должны быть поставлены в иерархии человеческих ценностей на первое место. По Соссюру первое же место в иерархии наук должно принадлежать лингвистике. В европейской цивилизации это, конечно же, не соответствует создавшемуся положению вещей. Средний европеец вспоминает о лингвистике, лишь когда речь заходит о правильных способах выражения мысли, правилах орфографии и пунктуации и изучении иностранных языков. Языка же, на котором он говорит с утра и до поздней ночи, он просто не замечает. Лингвистика в Европе не удостоилась даже быть включенной в состав школьных предметов! Почему же в нашей иерархии ценностей появилось такое поразительное расхождение между тем, что кажется очевидным при рассуждении и реальным положением дел? Может быть, лингвистика еще слишком молода, как отрасль знания? Нет, современная лингвистическая традиция Европы восходит к шумерским пособиям для писцов (третье тысячелетие до нашей эры), т. е. ей уже четыре с половиной тысячи лет. Встает резонный вопрос, существовала ли какая-нибудь другая культура, в которой бы лингвистика занимала подобающее ей место в системе знаний? Ответ - да, существовала. Это - индийская культура. И в ее наиболее древнем индоевропейском ядре, и в ее более поздних ипостасях - индуизме и буддизме речь была одним из наиболее почитаемых священных объектов. В некоторых интерпретациях ведийской мифологии богом истинной речи считался один из главных богов ведийского пантеона Варуна. Существовали богиня речи - Вач, богини священной речи - Сарасвати, Бхарати, создание речи по одной из версий приписывается создателю богов Брихаспати или Брахманаспати. Он создал ее с семью певцами - риши собственной мыслью:

  "О Брихаспати, первое начало Речи (возникло)
Когда они пришли в действие, давая имена (вещам)
Что было у них лучшего, незапятнанного,
Что было скрыто в них, стало проявленным с помощью любви.

Когда мудрые мыслью создали речь,
Очищая (ее), как муку через сито,
Тогда друзья познают содружества:
Их приносящий счастье знак нанесен на Речь"		  
 

(Ригведа, Х, 71).

 

Ведийские мифы передавались устно и "божественному характеру текстов соответствовала особая роль речи и памяти, противостоящих забвению и нечленораздельному хаосу" (В.Н. Топоров). Центральному положению речи в мифологии соответствовало и центральное положение системы знаний о ней в общей системе знаний. Процитирую мнение специалиста. "Язык для индийской цивилизации явился исторически первым предметом специализированного теоретического знания; навсегда он остался и одним из главнейших его предметов, - писал замечательный петербургский индолог А.В. Парибок. - Исключительную важность грамматики для традиционной индийской культуры прекрасно выражает следующая строфа "Трактата о предложении и слове" (Vakyapadiya), принадлежащего перу крупнейшего лингвофилософа Индии Бхартрихари (VI в.): <...> "Она (т.е. грамматика) есть врата к бессмертию, целебное средство от загрязнения речи, освятительница всех знаний. Она светится в каждом знании." Ему вторит Анандавардхана, автор "Света дхвани", знаменитого трактата о поэтике (IX в.): "Из ученых первые - грамматисты, ибо грамматика есть основание всех [прочих] наук". Наконец, подобное же высказывает и современный европейский исследователь: "Грамматический метод Панини (гениальный индийский лингвист и философ - А. Б.) был исторически столь же основополагающим для индийской мысли, сколь геометрический метод Евклида - для западной мысли".(Staal F.J. Twee metodische richtlijnen voor de filosofie (цит. по:Renou L. Panini. - Current Trends in Linguistics, v. 5, 1969, p. 497)). (А. В. Парибок. О методологических основаниях индийской лингвистики. - История лингвистических учений. Л. 1984, стр. 155). Годы жизни Панини приходятся приблизительно на IV век до р. Х. Опережая развитие европейской лингвистики на две с лишним тысячи лет, Панини уже в античный период создал то, что сейчас в европейской науке называется интегральной моделью языка. В европейских странах идея интегральной модели появилась лишь в шестидесятых годах нашего столетия в связи с созданием систем автоматического перевода. Когнитивная конструкция творения Панини претендовала на то, чтобы служить универсальной формой, в которой можно отобразить знание любого типа. Труд его назывался veda:na:m. veda т. е. веда вед. "Веда" же означает 'знание'. Таким образом, перевод названия труда Панини должен звучать как 'знание знания' или 'абсолютное знание'. Не случайно поэтому, как показал в цитированной выше статье А.В. Парибок, один из основных буддийских канонических текстов - сутры - построен по той же схеме, что и "Восьмикнижие" Панини. Панини понял, что конструкция языка в целом повторяет конструкцию памяти, конструкцию системы человеческих знаний. Ясно это было и другим ученым, работавшим в русле индийской научной традиции.
У двух выдающихся философов двадцатого века можно найти по отношению к классификации цивилизаций практически одну и ту же мысль, к которой они пришли независимо друг от друга. У К. Г. Юнга есть идея, по которой цивилизации могут быть разделены на экстравертные и интровертные. Классическим типом интровертной Юнг считал индийскую цивилизацию. Европейскую же цивилизацию он считал экстравертной. Вот как характеризует он европейский способ мышления: "Наш ум воспринимает вещи, наш глаз, как говорит Готтфрид Келлер, "пьет то, что удержали ресницы от златой полноты мира". Мы делаем выводы относительно внутреннего мира на основании полноты внешних впечатлений. Мы даже выводим содержание внутреннего из внешнего согласно принципу: "нет ничего в рассудке, чего ранее не было бы в чувствах". В Индии этот принцип, кажется, не работает" (Юнг 1994, с. 8-9). И вот главное различие между индийской и европейской цивилизациями: "Для нас действенно то, что связано с миром явлений, для индийца действительна душа. Мир для него - видимость, его реальность близка тому, что мы называем сновидением" (там же, с. 10).
У Макса Вебера мы находим идентичную мысль. Эта мысль объясняет, как мне кажется, и расхождение в оценке лингвистики индийской и европейской культурными традициями, и то, почему, например, Панини удалось так опередить европейскую лингвистику. Вебер считал, что типология культур может быть построена на основе противопоставлений, связанных с отношением человека к внешнему по отношению к нему миру, и с отношением его к миру внутреннему. "М. Вебер считал возможным выделить три самых общих типа, три способа отношения к "миру", заключающие в себе соответствующую установку, предопределяющую направленность (жизне)деятельности людей, вектор их социального действия. Первый из них он сопрягает с конфуцианским и даосистским типом религиозно-философских воззрений, получившим распространение в Китае, второй - с индуистским и буддистским, распространенным в Индии, третий - с иудаистским и христианским, возникшим на Ближнем Востоке и распространившимся в Европе (а впоследствии и на Американском континенте). Первый из них М. Вебер определил как приспособление к миру, второй - как бегство от мира, третий - как овладение миром. В каждом из этих способов отношения к миру уже заключен, как в зародыше, соответствующий "образ" и "стиль жизни" людей - этически определенная модификация формы их существования. Им же, этим изначальным мироотношением, обусловлен и соответствующий тип рациональности, задающий общее направление (и "темп") последующей рационализации - как в пределах картины "мира", так и в нем самом." (Ю.Н. Давыдов. "Картины мира" и типы рациональности. - М. Вебер. Избранные произведения. М.1990, стр.761 - 762).