 |
Баба-Яга слушала спокойно и торжественно. Кот млел от удовольствия. - Ну, ты слышал? Ты видел? - обратился он к Тому. "Он просто передразнивает мою Любимую..." - подумал Том и разозлился, что с ним нечасто случалось. - Разумеется, слышал, не глухой. А что я должен был видеть, кроме Гусыни? |
||
- Как что?! То есть как что?! Ты не видел сияющего блеска нашего Правителя? Кро-ко-ди-лис-си-мус! Это значит - светлейший! Сияющий! И ты не видел его сияния? Тома передернуло. - Нет, не видел. - отрезал он. - Я говорила, я говорила, что это бунтовщик, еретик, - начала Длинная, но Кот поднял мягкую лапу. Он все-таки был дипломат. - Ваше всеведенье, не надо слишком быстрых решений. - Это ты называешь быстротой? В прежние времена его сожгли бы на костре. Но сейчас есть другие санкции. И мы их применим! - А как же права человека? - пропищал какой-то нарядный мышонок с цветком за ухом и с резной тросточкой. - Мы за права человека! - Есть еще и права Крокодила. Прошу не забывать о них, - грозно сказала Длинная, а Кот снова смягчил (Том видел, как он при этом облизнулся): - Мы за мир. Мы прежде всего за мир, у нас общая религия. Мы все чтим Того, Кто сказал: "блаженны миротворцы". - Но он же сказал: "Не мир, но меч." - вставил Том. - Сказал. Да, сказал. И у Него были противоречия. Мы Ему это прощаем, и выбираем главное, то, что так нужно сегодня. - А завтра вам будет нужно другое, и вы всем будете рубить головы? Впрочем, вы, кажется, и сегодня готовы это делать. - Ax, Том, ты все упрощаешь. Сегодня мы хотим мира. И предлагаем тебе еще раз послушать нашу великую Певицу и запеть вместе с нею, влиться в наш хор. - Он не согласится. Нужны санкции! - отрезала Баба (или Баба - Тому это было все равно). Но тут Кот шепнул ей на ухо: "Санкций ему не избежать. Я хочу только соблюсти форму". И - снова к Тому: - Если ты разрешишь противоречие и объяснишь, как это один и тот же человек мог сказать, "блаженны миротворцы", да еще "взявший меч от меча и погибнет" - и в то же время "не мир, но меч" - если ты объяснишь, как это возможно, для тебя будет сделано исключение, ты будешь свободен петь или не петь в нашем хоре. - Ты с ума сошел, дипломат! - вмешалась Яга, но Кот снова шепнул ей: "Успокойтесь. Еще никто и никогда не разрешал неразрешимых противоречий". И - снова к Тому: - Ну, а если нет - пеняй на себя. Но не лучше ли петь в хоре, чем... Том не дослушал: - Все, что угодно, лучше, чем петь в вашем хоре, - крикнул он. - Подожди, подожди, не так резко, сейчас ты услышишь... И Том услышал... Но не Гусыню! Нет! И она, и Кот, и Длинная - все это расплылось перед глазами. Сначала стали видны огоньки домов, которые эти особы заслоняли собой. Потом и огоньков не стало видно, и проступили звезды в ночном небе. Они запутывались в ветках деревьев, наклонялись очень близко к Тому, точно хотели ему что-то сказать. Или они тоже прислушивались к песне, так непохожей на гусынину. К совсем другой, такой родной песенке:
- Помпончик! Это ты ?! Ты?! Вот кому Том стал подпевать с такой охотой, - просто с наслаждением:
- Почему ты так долго не пел свою песенку? - спросил Том. - Что-то говорил мне раньше, а песенки не пел. - Просто ты этой песенке раньше не обрадовался бы, потому я и не пел. - Не обрадовался бы? Твоей песенке? Тому казалось сейчас, что это невозможно. Но ... кто знает? Просто он был так счастлив, что слышит эти родные слова, видит белый помпон на зеленой шапочке друга и не видит Гусыню, не слышит ее хвалу Крокодилу, что он тихо сказал: - Помпончик, мне кажется, я сейчас очнулся от какого-то кошмара. Мне как будто снился страшный сон. Скажи, это был в самом деле сон? Их, вот тех, - он кивнул в сторону, где только что была вся честная компания, возглавляемая Бабой-Ягой, - их нет в самом деле? - Как тебе сказать, - улыбнулся Помпончик. - И да, и нет. Где-то они есть, только ты теперь не там. Ты очнулся? Ты в самом деле очнулся? Том прищурился, как бы посмотрел в подзорную трубу в обратную сторону, и вдруг рассмеялся: где-то далеко-далеко копошились малюсенькие фигурки и так важно размахивали руками, шляпой, хвостом, как будто они были центральными фигурами в мире. - Очнулся, очнулся! - Том продолжал смеяться. А потом вдруг притих, глубоко вздохнул и прибавил раздумчиво: - Кажется, да. Очнулся. - Ну тогда вспомни, что тебе в самом деле надо. Кого тебе надо найти? Вспомнил? - Вспомнил... Вспомнил... - Ну вот, иди туда, сам знаешь куда. Найди тех, кому не до помех,
Над лесом мерцали звезды. Деревья были подсвечены луной и казались еще выше, чем на самом деле. Но и на самом деле они были такие высокие, такие спокойные!.. А те, с которыми было так тихо, что тише уже не бывает, сидели под огромной елью у костра и молчали. «Они всегда молчат», - вспомнил Том. - «То есть нет, они говорят, но так, что не нарушают молчание. Да, да, именно так. Они никогда не говорят друг с другом, а только со звездами. В их тишину доносится звон со звезды, и они на него отвечают.» И вот раздался тонкий звон, чем-то похожий на голос серебряной скрипки. «Может, скрипка Зайца оттуда? Может, на звездах в самом деле нет Непоправимого, и они хотят, чтобы и на Земле также было? Но Земля ведь - это Земля,» - с тоской подумал Том. И вдруг услышал голос первого гнома:
Первый гном затих. И опять - звон со звезды. И - голос второго:
Том глубоко задумался. «Вздох наш каждый, и каждый волос на счету»? А как же Тим? Он ничего не понимал. Но ему очень хотелось слушать этот голос, почти как раньше — скрипку Белого Зайца. Хотелось - и все. И почему-то он был уверен, что здесь всегда звучат эти голоса, так же, как звоны со звезды. Есть, есть такое место, где они звучат всегда. Это он сам - то здесь, то не здесь. А это - всегда здесь. И - опять звон. И голос третьего:
«Гораздо глубже ада»? Том задумался. И опять его прервал звездный звон и голос четвертого:
«В начале - музыка, в начале - музыка», - повторял про себя Том, и слезы сами собой текли и текли, как будто что-то попало в самую глубину и выталкивало их оттуда. «Белый скрипач, твоя скрипка в начале, а все, что случается, - это потом. Надо вернуться к началу... В начало». То тут вслед за звездным звоном раздался еще один голос:
«Есть свет. И все. Этого достаточно... Неужели, если бы я тогда не пожелал ничего другого, если бы не закрывал глаза и досмотрел свет до конца... До конца? До конца... А есть ли конец? Вот ведь я не закрывал глаз, когда лился свет от скрипки Белого, но ...» -Он вдруг ясно понял, что душа его и тогда не была открыта до конца - что-то в нем захлопнулось, иначе, бы он почувствовал бы, куда уходит свет, когда гаснет светильник, и куда уходят звуки, когда кончается музыка. Его затопило чувство вины, захотелось просить у кого-то прощения. И кого-то благодарить, благодарить... Что с того, что он не знает, у кого просить прощения и кого благодарить. Есть кого благодарить! Есть у кого просить прощения! Это он так ясно чувствовал сейчас! Он поднял голову к звездам и ... сам заговорил с ними, точно так, как гномы у костра. Заговорил без слов или почти без слов, но это было все равно. Звезды его слышали, и он их слышал. И это было так удивительно, что в первый раз после того, как случилось Непоправимое, он опять поверил Белому Зайцу. Ну да. Понять этого невозможно. А поверить - можно. Нельзя не поверить! Ему захотелось посмотреть в глаза гномам у костра, но ... когда он опустил взгляд от звезд на землю, то не увидел ни костра, ни гномов. «Значит я незаметно для себя отошел от них и потерялся в лесу», - понял Том. Но совсем не испугался. На душе было так хорошо, что этого, кажется, ничем нельзя было разрушить. Он стоял совершенно один под звездами на берегу озера. «Далеко же я отошел», - подумал он. - «Озера там не было. Удивительное ночное озеро! И звезды удивительные. Какие удивительные!» Он стоял совершенно один в лесу под звездами и вдруг услышал какой-то глухой вздох рядом. Глухой, глубокий. «Да нет, наверное это показалось. Никого же здесь нет.» Он сказал это вслух и услышал в ответ: |
|||
