3инаида  Миркина

Сказка о Непоправимом и Неразрешимом.
(Публикуется впервые)

- Говорил. И сейчас говорит. А ты что, не веришь? Том посмотрел на Помпончика так грустно, что обычная добрая лукавинка в глазах Помпончика вдруг куда-то подевалась и песенки своей он запеть так и не смог.
- А как можно верить, если случилось Непоправимое? Тима-то больше нет.

Тим был другом Тома с самого раннего детства. Они жили в одном доме, вместе ходили к Озеру, вместе слушали Белого Зайца. Но вот, когда стали подрастать, Тим все чаще стал уходить куда-то один. Том тоже бродил по лесу один и вдруг набредал на Тима. Он сидел босой на охапке сена, в джинсах с заплатой на коленке, закрывал глаза и мечтал. О чем он мечтал, Тим не говорил даже Тому. Но на этот мир он смотреть не хотел. Всё закрывал глаза, и мечтал, мечтал... А когда мечта его не сбылась, не захотел жить. И случилось Непоправимое.

- А Белый Заяц говорил, что все хорошо, - снова повторил Том.

- Ну да, говорил, - тихо сказал Помпончик. - А она ведь Зайцу как верила, так и верит.

- Она? Моя Старая Девочка?

- Ну да, твоя любимая Девочка и сейчас верит Зайцу.

- Верит, ты говоришь? Да, я сам знаю, что верит, но как же это можно?..

- А ты у нее спроси.

- Ах, Помпончик, мне страшно.

- Тебе? Ты ведь был таким бесстрашным.

- Мне за Нее страшно. Очень. Я вдруг понял, что Она - старая. Ну да, все так и зовут Ее Старой Девочкой, потому что Она живет дольше, чем все мы в этой стране, но Она как была Девочка, так и осталась. Но я и не обращал никакого внимания на то, что Она — старая. И вдруг... у меня так и застучало в висках: "старая, старая, старая..." Я понял, что с Ней тоже случится Непоправимое. И, может быть, скоро. А я без нее жить не смогу. Не смогу и все.

- Но ты ведь столько мог. Ты же научился жертвовать всем ради...

- Не продолжай. Я все знаю. Может, я не разучился ничему, но... Как тебе сказать... Один раз пожертвовать всем можно. И на смерть решиться. На свою? Пожалуйста. Но... остаться жить без нее ... Так вот, день за днем - без Нее... Этого я не смогу. Не смогу и все.

Знаешь, однажды я стоял около Нее, смотрел на Нее и дрожал от страха, что Ее может не стать. И... Ее не стало. Она вдруг сделалась совершенно прозрачной. Нет Ее! А сквозь Нее проступил Свет. Какой Свет! Если б ты мог это увидеть! На мгновение мне показалось, что кроме этого Света мне ничего и не надо. Но тут я вспомнил, что Ее-то нет. Мне стало очень страшно, и я закрыл глаза. А когда открыл. Света уже не было.

- А Она?

- Она была. Она снова была передо мной. И я опять почувствовал, какая Она старая и хрупкая, и что Непоправимое стоит совсем рядом с ней... Помпончик, ну скажи мне что-нибудь. Почему ты молчишь? Ты ведь всегда что-то знаешь. Что? Что Непоправимого нет? Этого ты знать не можешь. Этого никто знать не может. И все-таки, скажи мне что-нибудь. Почему ты молчишь, как Оль?

- Потому что, что бы я тебе сейчас ни сказал, ты не поверишь. Знаешь. Том, пойди к Олю. Я всегда говорил, а он молчал. А сейчас будет наоборот. Оль тебе что-то скажет.

- Да? Ты думаешь?

- Не думаю, а знаю. Иди.

И Том пошел в лес. К тому самому Озеру, над которым свешивалось огромное Дерево. Дерево Оля. А, может быть, Дерево-Оль? Ведь их совсем нельзя было разделить. Непонятно - у Дерева были руки, или у Оля - ветки? Что там - длинные, запутанные волосы Оля, или переплетенные листья? А глаза? Ну, конечно, это глаза Оля. Но ведь и дерево смотрит этими же глазами. Том это ясно чувствовал. И у Озера эти же глаза. И весь лес ими смотрит. На всех - одни глаза. Они находятся на лице у Оля. Но они не только ему принадлежат. И потому эти глаза так спокойны... И рядом с Олем удивительно спокойно.

Чуть плещется Озеро. Шуршат листья. Глядит Оль. Он такой неподвижный! И вот потому-то, что он такой неподвижный. Том различает какое-то неразличимое движение. Да, различает неразличимое. Оно есть. И как еще есть! Что-то движется неостановимо, все время. И никому не мешает, никого не сбивает с ног. Это... Это Дерево растет - догадался Том. Можно проследить, как Дерево растет. И почему-то от этого такой покой! И страх куда-то подевался. Но ведь есть же Непоправимое. Оно-то никуда не девалось.

Как только Том вспомнил об этом, снова зашевелился страх. Он был все время рядом, но когда Том чувствовал, как растет Дерево, страх был скован, а когда Том перестал это чувствовать, страх зашевелился и стал расти.

- Оль, скажи мне, - начал Том и почему-то испугался звука собственного голоса, и сбавил тон почти до шепота. - Скажи мне, что делать, когда делать ничего нельзя? Что делать, когда пришло Непоправимое? Ты не будешь молчать? Ты мне ответишь?

- Молчать не буду, но не отвечу. Я просто расскажу тебе одну историю. Хочешь послушать?

- Говори, что хочешь. Только не молчи.

- Ну слушай. Жил на свете один человек по имени Зуся. Не удивляйся. Всякие имена бывают. Кого-то зовут Макар, а его - Зуся. На него, как на бедного Макара, все шишки сыпались. То есть - все беды. Кажется, не было такой беды, которая бы его миновала. У него отнимались ноги. И семь лет он не мог ходить. А потом встал. Передвигался еле-еле, а все-таки зарабатывал на жизнь и семью кормил. А в свободное время добредал до Храма и сидел на его ступеньках. Тихо так сидел и чему-то улыбался. И около него людям было спокойно.

- Как около тебя?

- Не знаю, может быть. Но слушай: был у него Учитель, учил его и других людей мудрости. И вот однажды к Учителю этому пришли ходоки издалека и спросили: "Как это так - в Писании сказано, что надо принимать плохое как хорошее, горькое как сладкое. Как это возможно?"

Учитель сказал: "Я не могу вам ответить на это вопрос. Пойдите к Зусе, и спросите у него." И пришли ходоки к Зусе, который сидел на ступеньках Храма, и задали ему этот вопрос. А Зуся улыбнулся очень виновато и сказал: "Простите меня, я не могу вам ответить. Поищите кого-нибудь другого. - Со мной никогда в жизни ничего плохого не случалось".

- Так и сказал?

- Да. Так и сказал.

- Ну, этого я уже никак не понимаю. Как это ничего плохого не случалось, когда ты говорил - нет такой беды, которая бы его миновала? Оль, а ты-то сам это понимаешь?

- Понимаю. Но я не в счет. Я - деревянный.

- Ты - деревянный? Да ты самый живой на свете!

- А ты думаешь. Дерево - мертвое? Дерево и вправду самое живое. Это вы, люди, говорите "Дерево", а думаете "деревяшка". Ну да, у дерева нет глаз, и вы думаете, что оно не видит. У Дерева нет голоса, и вы думаете, что Оно - не говорит. А Дерево и видит, и говорит. Только Оно видит Того, Кого вы не видите, и говорит с Тем, Кого вы не слышите. Вот если бы ты хоть раз увидел Того, на Кого смотрит Дерево, и поговорил бы с Ним, как Дерево, ты больше бы ни о чем не спрашивал. Том задумался и молча смотрел на Оля. А потом тихо спросил: - А ты видел такого? Нет, не такого, как ты сам, - ты ведь и человек, и Дерево, - а просто человека, обыкновенного, как я, но который встречал бы Того, на Кого смотрит Дерево и с Кем Оно говорит? Ты такого видел?

- Видел. Ну, Зуся тоже был из таких, но Зусю я сам не видел, только слышал про него. А есть такой, которого я сам видел. Это самый обыкновенный человек. Когда он был мальчиком восьми дет с ним случилось необыкновенное горе. Он ослеп.

- Совсем?

- Совсем. Он упал, ударился лицом и ослеп. Вместо глаз - одни зашитые веки. Том вздрогнул. А Оль продолжал:

- Но он встретил Того, на Кого смотрит Дерево.

- И у него открылись глаза?! - спросил Том с огромным волнением.

- Нет. Не открылись. По-прежнему были только зашитые веки.

Том глубоко вздохнул.

- Ну так о чем же ты говоришь? Значит, есть Непоправимое. Никуда от него не деться.

- А ты не спеши. Слушай дальше. Ведь у дерева тоже нет глаз, а Оно видит Того, Кого вы не видите.

Том молчал и ждал. Оль продолжал:

- И мальчик увидел. Его. И засветился. Он не видел света глазами, но он сам стал Светом.

- Как это?! - изумился Том.

- А ты забыл, что на вопрос "как" волшебники не отвечают? - и, помолчав, Оль добавил:

- Послушай, Том, ты ведь говоришь со мной, и все время думаешь о Ней, о своей любимой Девочке. Ты очень тревожишься за Нее. Ну так иди к ней. Тебе пора. А мы с тобой еще встретимся и поговорим.

А Том и вправду все время думал о Ней. Он посмотрел на Оля раздумчиво и простился с ним. Медленно пошел он из леса в ту самую страну Детства, где светились огоньки, слышались голоса - в страну, которую создала Она, его Любимая; но управляла этой страной совсем не Она. Ему говорили, что так всегда бывает: те, кто создали страну, не правят ею. А правят... но об этом - потом. Сейчас он совсем не думал о тех, кто правит страной. Он думал о Ней и очень тревожился.

А между тем огоньки стали мягкими, не слепящими глаза. Уютные домики точно подмигивали ему своими окошками, как будто они что-то знали, как Помпончик, а, может быть, были уверены, что "все хорошо", как Белый Заяц.

"И как можно быть в этом уверенным, когда есть Непоправимое?" - подумал Том. Но огоньки его успокаивали, и на душе постепенно становилось так, как в детстве. Когда еще не знаешь, что на свете есть Непоправимое... А когда показалась избушка на курьих ножках с заснеженной крышей, с приоткрытой ставенкой, за которой чуть мерцал красный огонек, ему стало совсем так, как в детстве. Говорят, когда-то в этой избушке жила Баба-Яга. Наверное, она тогда была совсем нестрашной, почти что игрушечной. А с тех пор она давно выросла и ушла куда-то. Люди шептались между собой о том, что она стала самым приближенным лицом к Правителю страны...

А избушка как была, так и осталась маленькой. И в ней живут очень маленькие гномы, и они как-то успевают следить за тем, чтобы у жителей Страны Детства было всегда хорошее настроение. И ... наконец, раздался тоненький, как звон колокольчика, голос. Это запел свою песенку гном у камина. Значит, ты уже действительно в этой самой волшебной Стране. И не просто в этой Стране, а совсем близко к Ней - Той, кто эту Страну создала. А около Нее всегда хорошо. Даже если тебе плохо, то все равно около нее - хорошо. Том не вдумывался в то, как это может быть. Просто сердце его прыгало от радости, что Она рядом, что сейчас он Ее увидит. Потом опять придет тревога, придет тоска. Но сейчас - радость! Радость!

- Здравствуй, моя любимая, моя самая-самая любимая на свете, моя ... старая-старая Девочка.

- Здравствуй, Том. Здравствуй, мой дорогой. Только почему ты два раза повторил, что я старая? Раньше ты просто называл меня Девочкой, а про то, что я старая и вовсе забывал. А теперь назвал меня старой, да еще два раза. Почему это?

- Потому ... потому, - запнулся Том, - что на свете есть Непоправимое. Я чувствую, что Оно стоит у тебя за спиной. И мне страшно.

- Так ты уже не веришь Белому Зайцу? Его серебряной скрипке? 

Том молчал.

- А, может, ты просто давно не слышал его скрипки? - продолжала Она.

- Но ведь я наизусть знаю все ее мелодии. "Все хорошо, все очень, очень хорошо..." Ну как это может быть, когда на свете есть Непоправимое?

- Ты говоришь, как все, кто слышал скрипку когда-то, но не слышит ее сейчас. Том, я очень прошу тебя, послушай. Вот сейчас послушай. Не вспоминай, а снова услышь.

И вот около Старой Девочки появился Белый Заяц с пушистыми ушами и со своими огромными глазами, куда заглядывать опасно - провалишься. Серебряная скрипка была, конечно, при нем. И смычок, разумеется. Но его смычок - это точь-в-точь Ее волшебная палочка. Как будто Она ее на время отдает ему, а сама застывает и слушает.

И Том стал слушать. Постепенно он совсем замер, и показалось, что на свете ничего нет, кроме этих звуков. Звуков и ... света. Ведь прямо тут же из звуков скрипки родился свет. И какой! Почти такой, какой он видел тогда, когда Она сделалась прозрачной. И сквозь Нее ... Нет, нет, это еще не такой свет. Но он - как дорога туда. Еще чуть-чуть, еще немножко, и приведет туда, где нет Непоправимого... О, только бы не кончался это удивительный Путь! Все неважно, - что было раньше, что будет потом. Есть только этот Путь, только бы он привел куда ведет! Только бы не кончался, не оборвался внезапно! Играй, играй, большеглазый скрипач! Еще! Еще! Провалиться в твои глаза- это счастье. Только не кончай! Не кон...

Всё. Музыка замолкла. Свет погас. И ... как же, как же теперь жить? Все прежние вопросы опять застучали в голове. Сердце заныло.

И тут раздался Ее тихий голос:

- Том ... ты слышал? Ты видел?

- Да. И слышал, и видел. Но ведь это кончилось. А я ведь так просил, чтобы Оно не кончалось! Так просил! Говорят, если очень попросишь, если очень горячо молишься, то будет тебе по просьбе. Ну, куда, куда ж горячее, чем я просил? И - не исполнилось...

- Милый мой Том, так ты не знаешь, куда уходят звуки, когда кончается музыка? Не знаешь, куда девается Свет, когда гаснет светильник?

- Нет, не знаю. Мне кажется, что я ничего сейчас не знаю и ни во что не могу верить. Меня ведь никто не услышал. На мою мольбу никто не откликнулся. Почему это, если в самом деле "все хорошо"?

Она молчит. Ее не слышно, но ... и не видно. Где она? - "Где Ты?!" О, как он раскаивался сейчас! Она была перед ним, а он на что-то жаловался, чего-то еще хотел... Ну куда же куда Она пропала? "Где, где, где Ты?!" - опять закричал он и услышал в ответ:

- Чего раскричался? Кого зовешь?

Перед ним стояла старуха... Наверное, надо бы сказать высокая, но она была не высокая, а длинная, точно ее кто-то вытянул, вот взял за голову и ноги и - вытянул. И нос ей вытянул. И - метлу. Ну да, он видел ее когда-то. Все это уже было... Он знает - сейчас его кто-то будет ругать за то, что он метлу не называет шлейфом, а старуху не величает... Как ее надо называть? Кажется, "вашей просветленностью" или "вашим всеведением". Здесь ведьму называют великой ведуньей. Но ведь это ведьма, Баба-Яга. В этом не было никакого сомнения. И тут он вспомнил, что Баба-Яга стала теперь самой приближенной к Правителю особой. Но как она посмела очутиться на месте его Любимой? Как из-под земли выросла. И вела себя так, как будто она была здесь всегда, а никого другого не было и быть не могло.

- Баба-Яга, отойди, ты заслонила мне Старую Девочку! - вот что сказал Том, а в ответ посыпалось:

- Баба-Яга!! Да как ты смел так называть меня?! Саму меня?! Бунтовщик, крамольник, не верящий Белому Зайцу! Вот ты кто!

У Тома закружилась голова. Баба-Яга обвиняет его в том, что он не верит Белому Зайцу?! Теперь Яга верит Зайцу?! Или мир перевернулся?

Но вот — мягкий и вкрадчивый голос Кота в Сапогах. Он размахивает своей широкополой шляпой, важно водит хвостом из стороны в сторону. Он - старый дипломат.

- Том, ты проявил невежливость и невежество. Ты назвал нашу первую леди Бабой-Ягой. Но она ведь Баба-Йога. Правитель велел называть ее только так. Ты не знал?

- Это самозванство. - тихо, но твердо сказал Том. Кот не расслышал или сделал вид, что не расслышал, и продолжал:

- Ты, вероятно, не знаешь, что Правитель издал Указ: всем поголовно верить Белому Зайцу и каждое утро, и каждый вечер хором провозглашать: "Все хорошо. Все очень-очень хорошо в государстве нашего Правителя".

- Но Заяц ничего, ничего не говорит про Правителя, - почти простонал Том.

- То есть как это - не говорит?! - пробасила самозванная Баба-Йога. - Если все хорошо, то прежде всего - у нас. А все хорошо только потому, что у нас есть такой Правитель.

- И такой духовный наставник, как ее всеведенье, Баба-Йога, - прибавил Кот, и разгладил усы.

Том чувствовал, что его морочат, что вместо света разливается какой-то вязкий мрак, но никак не мог выпутаться из морока, и замолчал.

- Не смущайся. Том, - продолжал хвостатый дипломат. - Ты еще не веришь, что все хорошо, только потому, что не услышал нашей великой певицы - ученицы Белого Зайца, далеко превзошедшей своего учителя. Как только ты ее услышишь, ты все поймешь, и, конечно, запоешь вместе с нею, вступишь в наш хор.

- Прошу вас, ваше сладкогласие, ваша громоподобность, - обратился он к стоявшей рядом Гусыне. Она была в розовой мантии, в розовом накрахмаленном чепце, стоявшем на голове, как корона, и шея ее была так вытянута, точно она хотела перерасти саму первую леди.

Гусыня подняла клюв и ... начала: