-
|
-
Зимние песни
бронзового ангела
1
Ворошу шуршащий ворох
торопливых слов моих.
Невесомый голос хора
вечность заменил на миг.
Помню говор окаянный,
помню лепет неземной –
то ли Авель, то ли Каин
разговаривал со мной.
И дыханье ледяное,
останавливалось вдруг
между небом и Невою
у моих
застывших рук...
2
А бронзовый ангел поёт
неслышную песню – послушай! –
ему бы крыла и полёт,
но - тяжек карающий лёд,
его караулящий душу.
И долгой бессоницы длань
на нимбе его бес-про-светном.
“Оттаю-оттаешь-оттай” –
он снежно-синайским обетом
клянётся...Парок неземной
порог преступает небесный.
И снова, неслышную песню
поёт он неспешной зимой...
***
Вот тебе – я,
а впридачу – и царство моё,
царский венец, горностай на любимые
плечи.
Пусть полумертвый гонец приплетется
под вечер,
весть принесет. Созовем чаепитное
вече,
поговорим о вселенной, потом ни о чем...
Пусть веселит и тебя, и меня скоморох.
Пусть лебезит, проявляет холопью
смекалку.
Нам без него неуютно, ни шатко, ни
валко,
сумрак и ветер приходят на царский
порог.
Вот – за окном – треугольная птичья
печаль
бьется челом о подножие нечеловечье.
Договорим, дорогой, эти вечно-вечерние
речи,
договорим, дорогой, ибо ночью
пристало молчать.
***
Голос пропал звенящий,
голос пропал, голос.
Наша тропа – волос,
волос на гулкой чаше,
тонкий и ломкий волос.
Руки тяну тщетно. Полно, полынь, полно.
Лот предьявил счёт мне: пямяти вкус
солон.
Слёзы покрыли, слёзы нежное тело
Содома.
Где ты сейчас, росный, что называешь
домом?
Где ты сейчас, где ты?
Волос на гулкой чаше.
Голос пропал звенящий,
голос пропал, голос...
................................................................................
Бью поклоны, стекает душа в желобок,
прорастает пшеницей и нежной
клубникой,
избавляясь от боли, от боли великой,
поджидавшей меня у сплетенья дорог.
Бью поклоны. Прими чужедальний
привет –
причитанья мои. Прочитай, приголубь-ка.
И тогда принесёт серебристую ветвь
под окошко моё молодая голубка.
***
Лене
Аксельрод
На отлетевший звук, на отошедший слог
душа сокращена. Темно. Невыносимо
молчится по утрам. Всё тягостней
залог
бесценного сырья – пегасовых
шерстинок.
Но всё-таки шамань, своих богов зови,
вышёптывай, лелей гортанные созвучья
и, не найдя дверей, по ниточке паучьей,
взбирайся на алтарь врачующей зари.
ИЕРУСАЛИМУ
И. Г.
Я, собственно, к тебе.
А ты – опять – паришь.
Взлетаю, али-я*, закат воркует колко,
и чёрный муэдзин и чёрная ермолка
сливаются в черту над горизонтом
крыш.
Я, собственно, к тебе. Убого лопочу
про питерский колoр, про сфинкса и
наяду,
ты снова "пустяки", ты снова "буду
рядом",
ты облаком – опять – погладишь по
плечу.
*алия – восхождение (например,
к Иерусалиму),
употребляется также
для обозначения репатриации в Израиль.
***
Переливчатой спиралькой над
булыжной мостовой
вьётся нежная голубка – песня
Иерусалима.
Отчего не умираю, ослеплённая Тобой?
–
этим светом от рассвета и – до
сумерек хранима.
Дай протяжное прощанье, дай дыханье и
печаль,
я на подступах заплачу, подставляя
небу плечи,
снова Вечность заиграла, я её узнала,
вечер
умудрился пылью лечь
у Начала всех начал.
Если захотите познакомиться поближе...
|
-
|
