|
|
Отъезд
1
И вот опять срываюсь я на крик:
"Живут же люди! С них и взятки гладки."
А мне -- в эпилептическом припадке
Весь искорежен расставанья миг.
И кажется, сам Бог не все постиг
Еще в творимом Им миропорядке.
Все душераздирающее -- речи.
У милых лиц -- гримасы боли резче.
Безумнее и горше -- взмахи рук.
Орет "Разлуку" хрипло черный кречет,
И ложным обещаньем скорой встречи
Я целование -- иудино?! -- дарю.
Ну вот и все. Застыв в дверях вокзала,
Прости мне, Русь, что сердце вдруг устало
Переживать твой черно-алый бред.
За тщетный бег от бесконечных бед
Прости и знай, что лучше мне не стало.
Какая боль уж только не пытала.
Какой вины на мне уж только нет.
1991
2
Все пройдет, и зима заметет
Там, в России, дома и могилы.
Лишь безумного сердца полет,
Этой птицы больной перелет
Досягнет до Отчизны немилой.
И оно там останется жить
И оставит меня, и обманет,
И заставит опять ворошить
Память ТУ и как-будто бы жить.
А само будет ТАМ сторожить
Улиц глушь да безумие мамы.
ТАМ пойдет колобродить-бродить
По пурге в жути уличных линий,
С безымянской шпаной разводить
Тары-бары "по фене", бродить
И покинет меня, и покинет
На-все-гда. И пустые года
Электричкой пустой пронесутся
И упьются собой вдрабадан,
И уснут, и уже не проснутся
Никогда, никогда, никогда.
А в России зима заметет
И оконые рамы и раны.
И безумного сердца полет
До Отчизны родной досягнет.
И забудет далекие страны
Сердце и без меня заживет,
Вольной птицей больной обернется,
Чей безумен прощальный полет.
И ко мне никогда не вернется.
2001
Поэт в Беэр Шеве
"Ну что, давай, дружище, по одной.
Такая духота!" Окно открыто,
И входит удушающей волной
Весеннего хамсина[1],
пыльный зной --
Как-будто лава в комнате разлита.
А жизнь, как жизнь -- жестока и проста.
С измятого газетного листа
Священные каракули иврита
Оповещают: столько-то убито.
И далее убористым петитом
Идут убитых этих имена.
Исход субботы. Взорвана и смята
Очнувшимся народом тишина.
Сходя с ума от этого стаккато,
Он произносит вслух: "Еще вина..."
И мимо льет, кляня сосуда узость.
Орут соседи, и -- почти война.
Соседей воем ошеломлена,
В окно тайком выпархивает Муза.
И над пустым листом, от зноя пьяный,
Он раздраженно цедит: "Обезьяны."
Мерцают старой почты письмена
Со старого овального экрана:
"Не пишут из России, и она,
Далекая-далекая Татьяна,
Не пишет." Душно. И почти война.
Война -- общенародный сдвиг по фазе.
Опять кого-то замочили в Газе.
А в будущем -- египетская тьма.
А жизнь проста, жестока и напрасна.
Война... Атас! Страна сошла с ума --
Закрыли все веселые дома
И выслали украинок прекрасных.
Увы. И всех в сердцах назвав на "мэ",
Охота сделать жизни резюме.
На Севере, В России, снег, поди,
И до идиотизма -- перестройка.
Куда летишь, родная? Осади!
Валит в веках лихая Птица-Тройка --
Тачанка, паровоз, головомойка,
Истории Олимп, ее помойка --
И ты, как зверь, с дороги уходи,
С привычной болью ноющей в груди.
Все, впрочем, чушь -- соседи, боль, вино.
И Муза, как любая баба -- дура:
Впорхнет назад в открытое окно
И, попросив прощения понуро,
Присядет рядом, как заведено.
И снова застучит клавиатура.
"Однако, как соседи голосят!
И эта там свои топорщит крылья.
Зачем дома веселые закрыли?
Да нешто, делать в руку в пятьдесят!"
Просматривает, пальцами хрустя,
Написанное, кашляет от пыли
И громко вслух: "Да сколько бы ни крыли,
Меня прочтут потомки и простят.
Ведь любят нас потом -- когда зарыли."
2002
Монолог к Ахиллу
Ты обиду забудь, Ахиллес.
О Патрокле подумай, о друге.
Ты -- герой. Твои тяжкие руки,
Как лозу, рубят вражеский лес.
А Патрокл, он -- дитя, Ахиллес,
Храбрый мальчик, что в драку полез.
О Патрокле подумай, о друге.
Я и сам ведь, ты знаешь, Пелид,
Сердцем злую лелею кручину --
Я и сам, наглотавшись обид,
Бросил все, убежал на чужбину
Испытать роковую судьбину.
Жизнь проходит, а сердце болит.
Так нам боги судили, Пелид.
Я, хотя на чужбине тужу,
Волю светлых богов не сужу
И по внутренностям не гадаю.
Я себя, как могу, соблюдаю:
С незнакомыми водку не пью
И с "мимозами" "роз" не рифмую,
За зеленым сукном не блефую,
Грозноликих вождей не пою.
Год сменяет в забвении год,
Да сердечной усталости гнет:
Я устал от убитых людей
И от этого вечного лета.
Ядовитой пыльцой "марафета"
Сушит ноздри хамсин-лиходей.
Как-то так -- ни идей, ни плетей.
Лишь земля, добела разогрета,
Принимает убитых людей.
Жизнь проходит, а сердце болит.
Вознесем всесожженье, Пелид,
Всеблагого Владыку понежим,
Люди, персть мы земная, понеже.
Будто гривы коней вороных,
Вьется дым приношений двойных,
Сердце поедом гложет кручина,
Множит ночью недобрые сны --
На поля иудейской войны
Провожать полурусского сына.
2003
__________________
1
Хамсин (по-арабски -- пятьдесят) : на Ближнем Востоке -- сухой горячий ветер, дует весной и осенью (в среднем, 50 дней в году) с юго-востока, с Ассирийских плоскогорий, и несет с собой мглу мелчайшей коричневой пыли.
Вечное прощание
"...и сколько помнится, прощался."
Б.Пастернак
Бой часов. Осенний мир прозрачен.
Поздно. Бой часов. А осень медлит
Этот год ушедший обозначить
Восковой тоски прозрачной меткой.
Золотом дерев да солнца ложью
Навевает все одно и то же --
То, чем год до тла сожжен и прожит,
Что забыть теперь уж невозможно.
Уходящая моя, моя чужая,
Дни разлук мы точно четки нижем,
Жалуясь, кляня и провожая.
Но, клянусь, никто мне не был ближе.
Никогда, в виденьях горьких множась,
Не росла так память, неизбежна.
Никогда так страстно безнадежность
Не желала светлой стать надеждой.
Не было на белизне бумажной
Строк странней -- прочтешь и удивишься.
Никого я не любил так страшно --
Ты не зря меня, мой свет, боишься.
И не зря ты, поступью незрячей,
Тщишься обойти объятий петли.
Снова ты. Осенний мир прозрачен.
Поздно. Бой часов. И осень медлит.
________________
1980
В. Енокяну в Воркуту
"Во глубине сибирских руд..."
(А.С.Пушкин)
Недонабедокурили мы -- нас и недоказнили.
Ни взлететь, ни упасть после этой недоброй игры.
Жуй молчанье. О, пир захолустной поры --
Пир пустот под мерцанье покойницкой гнили.
Полыхнуло и тлеет под сердцем -- невидимо, глухо.
Пересохшему нёбу чужд змеиный извив языка.
Мудрецы и герои -- на небе. А здесь -- на века --
Понт полярный да вместо цикуты -- сивуха.
И ужасны пространства бездушного душного лета!
В них ни Бога, ни скорби -- только похоть и жар.
Только город в дырявом кармане бессмысленно сжал
Запотевшей ладонью бессмысленный грех пистолета.
Отсидимся пока. Будет осень. А осенью выжить
Много проще, да и смерть несказанно добрей.
Это -- время любви и ухода, когда в ноябре
Остывает огонь и понятливость душами движет.
Это время холодных дождей нам прекрасно подходит.
Мы ж не кошки бездомные, чтобы бояться дождей.
Мы -- бездомные просто. И в нашей бездонной нужде
Оправданье молчанью и крику, и страху находим.
Значит, так -- отсидимся пока. Горечь скоро растает
И осядет в глубоких, как трещины, складках у рта.
Станет некому мстить. Заструится с перстов доброта.
И Господь не оставит тебя. И никто не оставит.
1978
Т.Н.
Я узнаю тебя по выраженью глаз
Чужих, но чем-то все-таки похожих,
И времени снимаю тонкий пласт,
И в прошлое ищу укромный лаз,
Которого, конечно, быть не может.
Я узнаю тебя, я в твой вживаюсь след
И узнаю по ветки мановенью,
По фотографии, которой столько лет,
По памяти (с нее и спроса нет),
По непонятной жажде откровенья.
Я узнаю тебя по первым петухам,
По небесам, роняющим пушинки,
По легким, замирающим шагам,
По нежности, по собственным стихам,
По стуку старой пишущей машинки.
Я узнаю тебя по приступам тоски,
По городам, чужим и нелюдимым,
По нереальной грации руки...
Мы в этом мире так полярно далеки,
Что в высях вечности уже едины.
1978
Периферия
Край мечтаний фарисея --
Связи, грязи, мат да блат.
Полупьяный крик "Расе-ея-а!.."
Увенчает голь бравад.
Лучше опусти ресницы --
Не с кем бросится в разгон.
Невозможно объясниться,
Не срываясь на жаргон.
Лучше памятью согреться,
Чем, играючи в живых,
Затеряться, затереться
В жути лестниц винтовых,
В желтой жути коридоров,
В пыльном празднике углов,
Где не убран труп раздора --
Жалкий кухонный улов
Коммунальных перепалок
Без надежды на разъезд:
"Все пропало! Все пропало!"
Пахнет кошками подъезд.
Пахнут старым жиром плиты.
Дверь плотнее затвори.
Мы -- забыты, "планом"* крыты --
Спим в глуши периферий.
______________________________
*План -- анаша (на блатном жаргоне)
1978
Осень
(из поэмы "Смерть Генсека")
"...и на немые стогны града..."
(А.С.Пушкин)
Она, напившись допьяна
Свинца из Волги,
Тем за себя отмстит сполна,
Что будет долгой.
И осмеяв кумач труда
Багрянцем сада,
Она возляжет, господа,
На стогнах града.
И тут, конечно, все запьют --
Такое время.
Забудут пятилеток труд
И жизни бремя
И выпьют так -- на четвертак,
На дармовщину,
"За чтоб стоял", за просто так,
За годовщину.
И я -- как все. Я погребен
На этих кухнях.
И душит каждым черным днем
Разрухи рухлядь.
Как все, приму я -- полечусь
От жизни яда.
В бреду сгорая, полечу
По стогнам града.
Конечно, страшно, господа,
Но не сгори я,
Я б не узнал тебя, звезда,
Звезда, Мария.
Я не узнал бы, жизнью сжат,
Как губы губят,
Голубят, нежат-ворожат,
Казнят, голубят.
Мне и лютейшие годы --
Как эйфория
С тобою, ласточка, звезда,
Звезда, Мария.
Твой свет высокий, голубой,
Инопланетный
В иную возвращает боль
Из боли этой.
Лет так на семьдесят назад,
А может, ране,
В вишневый сад, кромешный ад --
На поле брани,
Где раскаленный пулемет
Поставил драму.
Где белой конницы полет
Навстречу Хаму.
А это вовсе, господа,
Не эйфория.
Мария, ласточка, звезда,
Звезда, Мария.
1995
Т.К.
Другая женщина -- иного солнца свет,
Иной земли, мне незнакомой, дали,
Бес-крайние, иного счастья бред
Мне сладко лжет, и приступы печали
Иных морей зеленою волной
Нахлынут, не изведанные мной
Доселе, и с полоской острой стали
Приступят к горлу.
Едок и незрим,
Отечества былого горький дым
Ест очи и газетною побаской
Нас мучает, побаской пустомель...
Другая женщина -- за тридевять земель,
Из-за медвежьих хмурых снов Аляски
С печалью тою струи Вашей ласки
Приносит мне иных морей Гольфстрим.
Поверьте, ею я в живых храним.
И даже мнится... мнится, что любим,
Как в прошлом, проклятом, блаженно-ложном,
Как в те года безумных юных странствий,
Где было все не страшно и возможно.
Но перекрыто прошлое таможней.
И дуболомы, пьяные от чванства,
Нам не дадут ни визы, ни гражданства,
Ни yellow-, ни green-, ни credit-card.
Во времени дороги нет назад.
Уж заполночь. И головою вдоволь
Побившись в стену, призываю сон
Вотще в провале черной ночи вдовой,
Сном позабытой, и мечтою новой
О встрече с Вами диких мыслей сонм
Утерянный мне заменяет сон.
По лествице, протянутой с созвездий,
Нисходит некто с запредельной вестью.
И знаменье творит его щепоть.
И тихий шепот: "Властен в том Господь".
2002
О.И.
Как необъявленной войны
Смертельны тайны,
Так сны несбывшейся весны,
Как смерть, случайны.
Молчание почище слов
Необъяснимо.
Ты миражом случайных снов
Проходишь мимо
Там, за пределом -- как он груб! --
Границ, таможен,
Где даже легкий шелест губ
Едва возможен.
Проходишь ты -- хоть пой, хоть вой.
Такая лажа!
И неусыпный наш конвой
Всегда на страже.
Проклятый прошлого конвой
Всегда на страже.
Нечеловечий ночи вой
По-волчьи страшен.
Ищи-свищи, кто виноват,
Ори, аукай.
Кто сдал нас заживо на блат?
Какая сука?
Кто нас обрек на бред вытья
Ночной неволи,
Любви, вина и забытья,
Любви и боли?
29/10/03
|
