ГОРА

 

Горы завораживают – веющим от них вековым покоем, строгой окаменелостью линий. Вырвавшись из земных объятий, они пронзают облака и плывут над ними куполами невиданных храмов. Еще мгновение – и польется небесный перезвон, Божественная Литургия. Кому хоть раз довелось увидеть в окно иллюминатора эту картину – в розоватых тонах заходящего солнца, в слабеющей игре света и тени – тот уже никогда не сможет ее забыть.

О боги! Только вы осеняете эти места. Время здесь будто остановилось – зацепилось утренним туманом за скалы и разлилось по ним неровным глянцем. Лишь по утрам вдруг вспыхнут в клубах убегающего тумана странные образы. Не спугните их! Приглядитесь, и вскоре различите строгие фигуры Олимпийцев. Манеры их неторопливы, от облика веет покоем. Им некуда торопиться. Когда-то, давно, люди поселили сюда богов силой своего воображения, наделили умом, красотой, отвагой – а заодно и вожделенным бессмертием – бремя которого они и несут с тех пор.

Увы, золотой век человечества оказался недолгим. Ушел, оставив нам величественные руины храмов и поэтические образы «утраченного рая», тоска по которому живет во всех религиозных и философских учениях поздних эпох. Живет она и в каждом человеке – в виде подсознательного стремления в мир детства, с его чистотой восприятия и ощущением единства мира. В конце концов, боги – лишь одно из наших отражений в зеркале времени.

 

 

НА ГОРЕ

 

Странные мысли роятся в голове пока, спотыкаясь, я иду к цели нашего похода - вершине Святой Горы[1]. Впереди  покачивается спина моего старого школьного друга Женьки – ныне успешного московского финансиста. Как и я, он с недавних пор одержим Афоном. Позади бодро выступает отец Федор, суховатый, «весь в бороде» мужичок лет сорока пяти, невысокого роста. Он настоятельствует в одном из подмосковных приходов, неподалеку от дачи Евгения. Рассудителен, любознателен, недостаток образования он компенсирует здравым смыслом, настоянном на каком-то очень домашнем, уютном отношении к Богу и православию. Замыкает нашу группу послушник из Св. Пателеймонова русского монастыря Николай - восемнадцатилетний стройный юноша с тихим голосом и пронзительно-васильковыми глазами. Мы наняли его в качестве проводника. Коля прибыл на Афон ненадолго из Казахстана, да прижился в скиту с о. Авраамием, проживая в необустроенной пещере в молитвах и заботах по хозяйству.

Мы стартовали около полудня, когда юркий грек на мощном катере за полчаса перенес нас от Св. Пантелеймонова монастыря до пос. Карилья, где начинается единственная (с западной стороны полуострова) тропа на вершину Афона. Идем уже несколько часов, изредка останавливаясь перевести дух и отхлебнуть из фляги воды, замереть на мгновение перед чарующей красотой природы.

Далеко внизу прилепился к скале монастырь Св. Анны, где всего час назад мы отведали традиционных моченых оливок с хлебом, напились чаю. С этим местом связано первое в этот день острое чувство прикосновения к Тайне. Когда монахи вынесли нам свою главную святыню – нетленную стопу Св. Анны (матери Богородицы), я увидел маленькую, совсем живую, цвета темной слоновой кости вполне «телесную» ножку; она располагалась в серебряном ковчеге и источала тонкий аромат.

Вот и скрылись из виду редкие хозяйственные постройки, крошечные «насыпные» наскальные огородики, невозмутимые груженные сверх меры мулы – главное транспортное средство на крутых каменистых склонах Афона.

Тропа ведет нас все выше, сквозь смешанный (почти подмосковный) лес с вкраплениями тропической флоры, свисающими до земли лианами. Лес становится строже. На редких полянах уже не найдешь алых маков, зато радуют глаз ромашки и лютики, другие, очень знакомые северные цветы. Постепенно деревья сменяет кустарник. Вдруг за поворотом, в страшном далеке, вспыхивает синим и белым цветом огромное МОРЕ. Именно таким, подумал я, видится оно чайкам свысока. И от этой мысли почему-то перехватывает дыхание.

Темнеет. С непривычки идти все труднее. Выручают посохи, которые мы смастерили во время привалов из «подручного материала» - высохших дубовых веток - и сохранили потом на память как дорогую реликвию. Коля, для которого это не первый подъем на Гору - пытается нас приободрить: «Есть поверье, что Святая Гора отпускает столько грехов, сколько раз споткнешься по дороге на вершину». «Пожалуй, я столько и не нагрешил», - в тон ему пытаюсь отшутиться. Шутки, однако, даются все труднее, и все мы облегченно вздыхаем, когда на фоне темнеющего неба видим вдали очертания каменной часовни.

 

 

СТУПЕНИ – ДВОР

 

Мое детство прошло в московском послевоенном дворе. Скромная «двушка» на удобном (без лифта) втором этаже нового дома на южном излете Тимирязевского парка казалась дворцом – после привычной коммуналки. Четыре типовые кирпичные пятиэтажки образовывали идеальный бастион социалистического общежития. Внутри прямоугольного двора, разделенного чудом уцелевшим деревянным (по слухам – купеческим) домом,  происходило множество важных – и не очень – событий, составлявших будни этого современного Ноева ковчега. Начинающий доцент-аграрник Николай Иванович и дворник – татарин Мишка с выводком вечно голодных детишек, Сергей – кудрявый летчик «Аэрофлота» в синей фуражке и молодой прыщеватый бандит Мулюка – все они благополучно уживались в этом небольшом мирке. Каждый занимался привычным делом, а по вечерам – веселились вместе, как могли: пили «за здоровье» и «за упокой», ругались, плакали, смеялись и умирали. В общем, жили одной семьей в четыре сотни душ.

В чреве двора проходила и наша, мальчишеская, жизнь. Зимой – одни забавы: сооружение снежной крепости (снега хватало!), игра в «царя горы» и мушкетерские дуэли на обрубках новогодних елок. Летом – другое раздолье: форсировали глубокие канавы на самодельных плотах, гоняли на самокатах и великах, мастерили рогатки и взрывали бутылки с карбидом – подчас с риском для глаз и рук. В этих, подчас недетских, забавах мы тренировали тело, вырабатывали жизненную сноровку, словно зверята на первой охоте. Был и свой простой «кодекс чести», который превыше всего ставил смелость и презирал предательство и измену. Так двор готовил нас к взрослой жизни. Оттуда – первые, запомнившиеся надолго, жизненные уроки – милосердия (бусинки крови на подбитой из рогатки синице), чести (брезгливость к струсившему в драке) и первой мальчишеской страсти (дразнящий взгляд семиклассницы Тамары из соседнего подъезда).

И книги, книги, много хороших книг. Мы еще не догадывались о «железном занавесе», отделявшем нашу страну от остального мира, и радостно преодолевали в мечтах пространство и время, подражая благородным героям Майн Рида и Фенимора Купера. В запахе книжных переплетов нам чудились ароматы далеких прерий и ночных костров.

В начале 60-х, когда родилась сестра, мы переехали в новую трехкомнатную квартиру на юге Москвы. Восьмиэтажный дом был вытянут в скучный прямоугольник, упиравшийся торцом в Новодевичье кладбище. С седьмого этажа открывался дивный вид на новенький стадион Лужники, и каждые тридцать минут били часы на башне Новодевичьего монастыря. Но в этом доме не было двора…

С тех пор прошло полвека. Большая часть жизни позади. Я объездил мир и многое понял. Стены многих домов помнят мой голос, родной детский и женский смех, а их окна видели меня в радости, иногда – в отчаянии. Но «малой родиной» для меня навсегда останется этот небольшой двор на северо-западе Москвы, на излете Тимирязевского парка. Здесь, апрельским утром, бросив бидон с квасом, я орал «Ура Гагарину!» вместе с пацанами, и, наверное, впервые задумался о космосе и о вечности. Здесь, сидя верхом на снежной горе и отбиваясь от наседавших сопливых «фашистов» я впервые испытал сладость победы – и ее иллюзорность. Здесь впервые и навсегда впечатались в память запахи детства: талого мартовского снега, прелых осенних листьев и самый родной - едва уловимый аромат маминых духов, поселившийся в шерстяном шарфике с пятью разноцветными олимпийскими кольцами. В этот двор я прихожу поздней осенью, побродив по аллеям Тимирязевского парка, чтобы посидеть одному на скамейке и вернуться в детство.

 

НА ГОРЕ

 

Часовня Панагия[2] – небольшая, метров 15 на 15, каменная постройка, аккуратно посаженная на склоне Горы на высоте 1,5 км над синим Эгейским морем. Построена она в незапамятные времена – вокруг колодца, который и поныне скрывается под листом железа в центре просторной прихожей. Слева, в двух шагах, в углу - открытый камин, служащий для обогрева обширной спальни, где на бетонном полу, в спальных мешках умещается до 20-25 человек паломников. Дальняя дверь соединяет прихожую с часовней, убранной также весьма скромно.

По преданиям, Богородица, повинуясь небесному повелению, прожила несколько лет на Афоне, проповедуя учение Спасителя. Монахи и паломники особо чтят места, связанные с пребыванием Богородицы, которая с давних пор почитается Покровительницей Св. Горы. Там, где Ее лодка впервые пристала к Горе, и сейчас бьет источник освежающей родниковой воды – в пяти метрах от соленого средиземноморского прибоя! Крохотная каменная часовенка, оберегающая источник, вся увита мелкими нежно-фиолетовыми цветами и дарит прохладу в самый жаркий день. Часовня Панагия относится к таким же почитаемым местам. Считается, что Богородица провела на этом месте ночь при подъеме на Св. Гору. В память об этом паломники, совершающие восхождение, всегда останавливаются в Панагии на ночлег для отдыха и молитвы.

Неутомимый о. Федор, едва расположившись на новом месте, уже деловито готовится к службе, в которой, помимо нашей компании, участвуют еще два грека-паломника. Помолившись и перекусив наскоро «при свечах» (электричества здесь, конечно, нет), мы с Женей выходим на улицу. Зрелище, которое нам дарит ночной Афон, заставляет на время забыть обо всем. Две вечные земные стихии – море и горы – слились воедино под таинственным светом огромной Луны и мириадов звезд. Стоя на краю отвесной скалы на высоте полутора километров, мы словно парим в воздухе над остывающим морем и скалами.

Под влиянием божественной, будто подгляданной ненароком картины, Женя достает молитвослов и начинает вслух читать акафист Пресвятой Богородице. Замерзающими пальцами я держу фонарик-светлячок, который едва высвечивает в абсолютной темноте одну страницу. Постепенно энергия и музыка песни на малопонятном старославянском языке наполняет пространство и сливается со звуками ночи.

Неожиданно в воздухе тянет влагой и целое облако накрывает нас и все вокруг густым туманом. Нехотя идем в дом. Завтра предстоит ранний подъем и тяжелый труд восхождения.

 

 

СТУПЕНИ – УЧЕБА

 

Мы – дети «оттепели». От родителей, прошедших ад войны, мы унаследовали вкус к жизни и раннюю чувственность; от своего времени – гордую веру в человеческий разум и его волю («покорение» природы, космос, человек на Луне). Мы рано прошли искушение знанием и исповедовали культ науки, при этом физик и лирик комфортно уживались в каждом из нас.

Школа… Здесь, ежедневно впитывая знания, мы оттачивали характеры; шло ежедневное «воспитание чувств». Нам повезло. К жизни нас готовила команда первоклассных, преданных детям, учителей под присмотром строгой директрисы –с  портретом Сталина в кабинете и грозно-птичьим именем – Евгения Львовна Щеглова. Исповедовался педагогический принцип: ученик – не сосуд для хранения знаний, а факел, который надо зажечь, осветив его душу. В результате, мы быстро сбились в дружную стаю. Сострадали булгаковскому Мастеру, читая вслух при свете зеленой лампы «не сгоревшую рукопись» великого романа. Осваивали поэтические миры в Школьном Полифоническом Театре. Ну и, конечно, гоняли в футбол на пришкольной площадке; тут же, за углом, со вкусом потягивали пахучие болгарские сигареты. И влюблялись – кто на час, а кто на всю жизнь.

На фоне эмоционального юношеского накала последних школьных лет, моя институтская жизнь протекала относительно спокойно, вполне в духе «раннего застоя» начала 70 годов. Учеба в «политическом» Институте международных отношений протекала равномерно и идеологически выверено, если не считать мелких историй со стукачами – однокашниками и неожиданными для всех «гомосексуальными отклонениями в комсомольской среде». Мы с нетерпением ждали лета, чтобы рвануть сплоченным коллективом проверенных бойцов ССО[3] на «стройки коммунизма».

Нас объединяло, кроме естественного желания заработать, страсть увидеть и почувствовать мир, примерить его на себя. Люди в стройотрядах проверялись быстро – почти как на войне, и слабые долго не задерживались. Ну а те, кто оставался – сохраняли дружбу на всю жизнь. Моя личная одиссея ССО и «шабашек» (неофициальных строительных отрядов) растянулась почти на десять лет, включая аспирантские годы, и пролегла по Колыме, Ю. Курилам, Северам (Коми АССР), Средней Азии и другим, не столь отдаленным местам. Там мы видели жизнь без прикрас и наивной идеологии - мир, где царят простые и жесткие законы, не имеющие ничего общего с московской суетой. Эти необычные университеты дали очень многое и толкали дальше раздвигать горизонты «моего» мира.

Мне все больше нравилось жить и колесить по этой большой Земле.

 

 

НА ГОРЕ

 

Утром нас ждет новое испытание. Опустившийся ночью туман и не думал рассеиваться к четырем часам утра. «Ночевала тучка-невеличка на груди утеса великана». По местным поверьям, такая тучка на вершине Горы говорит о высоком духовном присутствии Богородицы (что-то вроде поднятого флага на резиденции главы государства). Для нас, между тем, ситуация складывается непростая. Изматывающий дневной подъем накануне, символический ночной отдых и – главное – сплошной туман – все это в какой-то момент ставит под сомнение дальнейшее восхождение. Но желание достичь вершины побеждает усталость и минутный приступ малодушия. Через какие-то полчаса, допив остатки вчерашнего чая, мы выступаем налегке в редеющий туман.

Тропа круто забирает вверх и вскоре далеко внизу остаются одиноко стоящие, будто распятые на ветру, сосны. Тянемся гуськом по вьющейся серпантином, едва заметной, тропе, помеченной – будто кровью – пятнами красной масляной краски на валунах. Местами и она пропадает под слежавшимся почерневшим майским снегом. Тем милей смотрятся выглядывающие тут и там из-под камней редкие бело-голубые, похожие на подснежники, цветы.

Николай смиренно переносит нашу нерасторопность. И все-таки иногда молодость берет свое. Вдруг он уносится почти бегом вверх по тропе - лишь затем, чтобы через пять минут вернуться назад. Он напоминает мне шестимесячного щенка на весенней лесной прогулке.

Так идем около часа. До вершины еще полпути, когда я замечаю, что с Женей творится что-то неладное. Привалившись к валуну, он часто, прерывисто дышит; взгляд обращен внутрь, придавая лицу непривычную незащищенность. Вскоре я догадываюсь, в чем дело: врачи называют это состояние «приступом панического страха», и вряд ли можно точнее описать это чувство. Мой друг заработал его давно, работая в Африке, и знает, что непосредственной угрозы жизни такие приступы не представляют. Однажды ночью и я, один в своей московской квартире, перенес нечто подобное.

«Что делать?» - пульсирует в голове. Таблетка валидола лишь на время выручает. Ясно, что идти дальше в таком состоянии Евгений не может. До вершины – какие-то пятьсот метров по прямой и ужасно обидно возвращаться. Надо принимать решение. И оно приходит совершенно с неожиданной стороны.

«А Вы, Евгений Владимирович, осените сердце крестным знамением – оно и успокоится! Господь милостив!», - говорит Николай, впервые вступая в наши неумелые медицинские рассуждения. Пару секунд требуется моему другу, чтобы он понял смысл сказанного. Он поднимается с камня и – неуверенно поначалу – трижды осеняет крестным знамением левую часть груди. Губы его при этом что-то быстро шепчут. Проходит минута – другая и на наших глазах совершается чудо: дыхание успокаивается, пульс снижается, в глаза возвращается жизнь. Мы ждем несколько минут, все еще не до конца веря происшедшему на наших глазах. Проходит еще немного времени, и мы все вместе продолжаем поход. Женя идет уверенно, будто ничего не произошло. Лишь иногда, незаметно для других, мелко крестит сердце.

 

 

СТУПЕНИ – СТРАНСТВИЯ

 

Мой отец, окончив войну двадцати лет от роду в Берлине, вернулся в Москву едва ли не самым молодым Героем Советского Союза. К жизни он продолжал относиться по-саперски – без права на ошибку. Каждый день надо проживать как последний! Это позволило ему сделать блестящую карьеру, не опасаясь за воспитание детей, которое полностью легло на нашу маму. Кого только не было в 70-80 гг. в доме заместителя министра СССР - от фронтовых друзей до министров, от американского миллиардера Д. Рокфеллера» до кубинского революционера Р. Кастро. Для меня это стало хорошей школой изучения людей и, одновременно, той странной социально-политической системы, которая сложилась в стране к последней трети XX века.

Окончив институт, защитив кандидатскую диссертацию и счастливо женившись, я устроился на работу в Минвнешторг, где достаточно быстро продвинулся по службе.

 В середине 80-х я уже работал в Лондоне в одной из международных организаций. Вернувшись в Москву, продолжал успешно продвигаться по службе, но все чаще, отмеривая с сигаретой шаги в подвале высотного здания на Смоленской, задавал себе вопрос: Зачем? Что дальше? В какой-то момент меня стала удручать запрограммированность моей дальнейшей судьбы, хотя и по очень успешному, казалось бы, сценарию. Это наложилось на семейный разлад и свалившееся на меня одиночество.

К этому времени советская Система уже агонизировала, лицемерие власти и двойные стандарты достигли небывалого размаха. В этих условиях для меня, молодого члена КПСС (этого требовала профессия), оставаться на госслужбе означало перспективу неизбежных конфликтов со своим ближайшим руководством, либо - конформизм, который плохо сочетался с моим дворовым детством. И я решил уйти.

Американский бизнес в те годы уже начал проявлять интерес к экспансии в российскую экономику и объединялся под крылом Американского – Советского Торгово-экономического Совета (АСТЭС). Туда я и поступил на работу. После августовского путча 1991 г. и развала СССР я уехал в Нью-Йорк, где вместе с Нобелевским лауреатом В. Леонтьевым мы создали образовательные курсы по основам рыночной экономики. В середине 90-х гг. обучение здесь прошли тысячи бизнесменов и политиков из стран бывшего Советского Союза, включая будущих президентов и премьеров. А для американцев мы организовывали деловые поездки для ознакомления с перспективными для бизнеса регионами России, устраивали конференции, симпозиумы.

Америке я обязан многим. Она подарила мне верных друзей, научила по-новому ценить человеческие отношения. Перед энергичным человеком Америка открывает много возможностей, но и спрашивает, в итоге «по гамбургскому счету». Далеко не все проходят «испытание Америкой».

Для меня «момент истины» настал одним рождественским утром, когда я получил известие из Москвы о том, что я уволен «по собственному желанию». В одночасье я оказался один, в центре «города желтого дьявола», без работы и источников существования. Теперь, с «Афонских высот» я с благодарностью вспоминаю посланные мне свыше испытания, вызванные предательством московских начальников. Это заставило меня по-новому взглянуть на многие привычные понятия, отношения и, в конечном счете, на самого себя.

 

 

НА ГОРЕ

 

В любом деле самое трудное – это то, что американцы обозначают понятием «последняя миля». Наша укладывается в какие-то двести метров – зато какие! Лежалый обледеневший снег, узкие проходы с рваными каменными краями, изматывающий колючий ветер с дождем. Ноги и руки уже отказывают, но упрямое желание толкает и гонит нас вперед. Мы буквально втаскиваем себя на вершину.

Здесь на каменном пятачке умещается крохотная часовня размером три на пять метров с небольшим двориком, окаймленным невысокой каменной кладкой. Тут же – круглый колодец (на вершине двухкилометровой горы!) и откуда-то взявшийся корабельный колокол. Убранство самой часовни, посвященной Преображению Господа (отсюда ее греческое название – Метаморфозис) аскетически скромно: деревянный алтарь, полтора десятка самый простых икон играют роль иконостаса, да два ряда кресел – по четыре в ряд справа и слева от алтаря. Я заметил несколько шерстяных одеял, аккуратно сложенных в углу для тех редких паломников, кто решается остаться здесь на ночь.

Отец Федор, несмотря на усталость от нашего марш-броска, расторопно облачается в рясу, вытаскивает из маленького рюкзака все необходимое и, несмотря на усталость, начинает службу. Снаружи продолжает лить мелкий холодный дождь, завывает ветер, пытаясь разогнать остатки нависшей тучи. Зато внутри – горят восковые свечи и царит молитвенный покой. Наш маленький, но надежный ковчег плывет на высоте двух километров над всем православным миром под звуки старославянской песни-молитвы. Едва дождавшись конца службы и причастившись малой толикой церковного вина (ай да о. Федор!), я проваливаюсь в беспокойный сон, едва упав в стоящее у стены кресло.

 

 

СТУПЕНИ – МЕТАМОРФОЗЫ

 

Несколько месяцев одиночества в Нью-Йорке: вязы в Центральном парке, улыбчивые американцы, грозы над Манхэттеном… Та дружная весна 1995 года изменила течение моей жизни.

Выживание, успех – нет, этого мне было мало. Но и идеализм юности уже потерял свою привлекательность. «Нужно, что-то другое» - твердил я себе в ритме ежедневных пробежек по аллеям Центрального парка. Для начала я провел «инвентаризацию». Что имеется в наличии – молодость (40 с небольшим), здоровье (приличное), образование (достойное), родители живы-здоровы и т.д. Вполне неплохо в моей ситуации. Разобравшись с этим, осталось ответить на два «простых» вопроса, мучающих в определенный момент каждого человека, особенно – русского, особенно – за границей, а именно: Что ты хочешь? Как этого добиться?

Верно говорят, что Учитель приходит тогда, когда ученик готов слушать. Вот, видно, и мое ученическое время подоспело, и однажды на эти «проклятые» вопросы мне прозвучало эхом: «Не бойся ставить перед собой большие цели – только ради этого стоит жить! Занимайся только любимым делом и стань лучшим! Не отчаивайся! Радуйся успеху близкого и не оглядывайся на чужое мнение! Помогай тому, кто в этом нуждается!» - Эти «наказы возникали в сознании безо всяких усилий, спонтанно, словно шарики воздуха со дна бокала шампанского. И также опьяняли своей простотой и свежестью. Казалось, кто-то нашептывает их и говорит: Следуй этих заветам, и я позабочусь об остальном!

С тех пор прошло много лет, но я продолжаю жить в доме, построенном из очень простых правил, подаренных мне «однажды в Америке». А если жизнь и преподносит мне новую загадку, то я знаю, что ответ не заставит себя ждать. Надо только уметь слушать – это, наверное, самое важное, чему я научился той грозовой весной в Нью-Йорке.

 

Прошло лето. Впервые за многие годы я встречал его в состоянии душевного покоя. Я будто помирился сам с собой, оставив позади годы внутренней борьбы и дискомфорта, питаемого реальными и надуманными причинами. Как проявление новой духовной поддержки, которую я стал ощущать, я воспринял очень лестное предложение вернуться в Москву и продолжить работу с американским бизнесом – на более высоком, официальном уровне.

К этому же времени относится и моя первая поездка на Афон. Непосредственным поводом для этого послужила болезнь моего старого приятеля, который, исчерпав доступные средства, решил обратиться к небесной помощи. Говорили, что исцеление даруют мощи известного христианского целителя Святого Пантелеймона, хранящиеся в русском православном монастыре на Афоне и некая чудотворная икона. Туда мы и решили направиться. Были куплены туристические туры в Халкидики[4], оформлены специальные визы через российское консульство в городе Салоники[5]. И вот, наконец, долгожданный момент: греческий катер, стартовав в старинном городе Уранополис, высаживает нас на пустынной пристани Св. Пантелеймонова монастыря. Три часа, отведенные нам до возвращения, пролетели в одно мгновение. Вспоминается гостеприимство улыбчивого о. Исидора с монастырскими оливками, свежим хлебом и непременной рюмкой «узовки» (от греческого “ouzo” – анисовая водка). Неожиданно, словно из воздуха, возник старец, поведавший увлекательную историю своей жизни, в которой переплелись войны, революции, страсти, знакомство со святыми старцами Афона. Незабываемой была прогулка и знакомство с историей монастыря его окрестностями. Помню хорошо ощущение остановившегося времени. На фоне бушевавших в мире исторических и природных катаклизмов, духовная жизнь Афона протекала, не меняясь, столетиями. Больше тысячи лет жители этого необычного «небесного града», не прерываясь ни на один день, возносят Богу молитвы о спасении мира и всех людей на земле.

 

 

НА ГОРЕ

 

Просыпаюсь я также неожиданно, как и заснул. Смотрю на часы – прошло всего десять минут. Тихо. Подхожу к алтарю и вешаю привезенный из Москвы серебряный медальон с образом Богородицы на одну, особенно приглянувшуюся мне икону. С этого момента еще одна незримая ниточка связывает меня с Горой.

Выхожу во дворик и слегка толкаю рукой колокол. Разбегающийся туман подхватывает резкий металлический звук и разносит его далеко над полуостровом. Я бью  в колокол еще и еще! На этот перезвон камертоном откликается (или мне это кажется?) пятиметровый железный крест, установленный возле часовни еще в конце 19 века русскими паломниками. Медленно подхожу к кресту и умываюсь водой, скопившейся в лунке у его каменного основания.

Туман, немного отступив от часовни, по-прежнему плотно окутывает нас на нашем маленьком ковчеге, усиливает чувство уединения и отстраненности от всего земного.

Во время моих будущих восхождений на Святую Гору мне еще предстоит увидеть и ощутить торжественную красоту Афона. Я еще увижу его при восходе солнца, простирающимся на десятки километров с лесистыми отрогами, разноцветными куполами храмов. Но все это впереди, в будущем, а мое первое «посвящение в Афон» проходит в бесстрастном уединении, и ничто не отвлекает от навеянных Святой Горой светлых мыслей.

 

 

СТУПЕНИ – МЕТАМОРФОЗЫ

 

Вернулся на Афон я через год, уже более подготовленным, и провел целую неделю в Св. Пантелеймоновом монастыре. Этот год вместил в себя многое, в том числе и неожиданный недуг моей мамы. Пожалуй, впервые тогда бессонной ночью я просил Бога о помощи самому дорогому мне человеку. И когда болезнь отступила, я понял, что был услышан.

Помню, еще один странный сон, из тех, что иногда приходят под утро. В нем не было людей, событий, хода времени, одно лишь, не поддающееся объяснению ощущение радости и света. Так бывает в детстве, когда, проснувшись – и даже не проснувшись еще, а только в предвкушении нового дня – ты вдруг чувствуешь, что прикоснулся к Тайне. И долго потом лежишь с закрытыми глазами, стараясь не спугнуть послевкусие этого чувства. В народе говорят: «Будто Боженька босиком по душе пробежал».

Второе посещение Афона было знаменательным по многим причинам. Мы изрядно походили и поездили по полуострову, познакомились с его историей, святынями, провели много часов в беседах с монахами и паломниками, замирали в восторге перед чудотворными иконами, в том числе и самой знаменитой иконой – Иверской Божьей матери – хранительницей Афона. Незабываемое впечатление осталось от участия в многочасовых утренних службах, которые начинались в 2 часа 30 минут утра. «О чем нужно думать?», - задал я наивный вопрос о. Исидору, - «ведь я не знаю старославянского, не обучен молитвам». В этом нет нужды - с обычной своей улыбкой отвечал монах, - «настройся на добро и ни о чем не думай». Я скоро понял мудрость этого совета. В те утренние часы я с внутренним трепетом вдыхал запах воска, ладана, ловил отблески свечей на прекрасных лицах святых, растворяясь в темноте храма и в звуках то затихающей, то возвращающейся церковной песни.

Подходила к концу неделя моего пребывания на Афоне, когда мои спутники, люди православные, поговорив с настоятелем монастыря, предложили мне принять таинство крещения. Сейчас я уже не помню слов молитвы, которую произносил крестивший меня (и еще раньше полюбившийся) о. Исидор. Облачившись в подобающие случаю одежды, и сразу посерьезнев, о. Исидор очень деликатно подсказывал мне, как надо себя вести. Отлично помню дорогу от храма к берегу моря, которую я прошел с горящей свечей. Не забудется никогда и ласковое - на закате солнца - Эгейское море, трижды сомкнувшееся над моей головой в завершение красивого обряда. Уже перед отъездом, я узнал поразившую меня новость. Приняв крещение на Святой Горе, я, в соответствии с местными обычаями, был занесен в книги Св. Пантелеймонового монастыря. С того дня имя мое время от времени звучит под сводами главного русского храма на Афоне, монахи молятся за мою бессмертную душу. Сегодня через тысячи разделяющих нас километров до меня доносятся эти молитвы и помогают жить.

 

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ – УБЕГАЮЩАЯ ГОРА

 

Путешественникам знакомо это странное ощущение. Я назвал его «эффектом убегающей горы»: чем быстрее ты пытаешься приблизиться к какой-нибудь вершине – пешком, на велосипеде, на машине - тем стремительней она от тебя удаляется. Мимо пролетают деревья, люди, машины, а гора словно застыла, не подпускает к себе, оберегает свои пределы от незваных гостей.

Я припомнил все препятствия, которые пришлось нам преодолеть на пути к вершине Святой Горы – от бестолковых греческих чиновников до сюрпризов погоды. И потом, уже при восхождении, как она умело скрывала себя, меняя очертания, пугая своей недоступностью, испытывала на прочность. Убегающий Афон…

Теперь все позади. Мы стоим в тумане на небольшом каменном пятачке и меньше всего ощущаем себя покорителями вершины. Я медленно поглаживаю закаленный ветрами и дождями, кое-где покрытый ржавчиной крест, и думаю о том, что у каждого из нас есть своя Гора. Мы идем к ней, подчиняясь голосу, прозвучавшему однажды в душе. Мы выбиваемся из сил, одолеваемые сомнениями, страстями, болью потерь, но блаженна эта дорога и идущие по ней.

В этот момент порыв ветра бросает на вершину один из последних клубов тумана, и на какой-то момент я остаюсь один - наедине с крестом, со Святой Горой, со всем миром. И тут происходит чудо. Я чувствую, что преграды, разъединяющей нас с Горой, больше не существует. Она исчезла. Растворилась – в боли восхождения, в ледяном дожде, ночных молитвах и глотке монастырского вина после недавнего причастия. Гора перестала «убегать». Впустив меня в свои внутренние пределы, она вошла в мою плоть и кровь. Я понял, что с этого момента мы с ней неразрывно связаны. Отныне все мои мысли, сомнения, поступки, будут проходить через призму этого двухкилометрового магического кристалла в центре Эгейского моря. И еще я понял, что мое настоящее Путешествие только начинается и что в этом заново открывающемся мире мне предстоит пережить много радостных открытий, страданий и надежд, тревог и любви.

 

 

Март 2010