“Товарники” справедливо не любили “реальный социализм”. Но совершенно несправедливо провозглашали себя марксистами. Успехи прикладной математики и вычислительной техники породили соблазн “научного ценообразования”. Но в условиях безупречно обоснованных, но по-прежнему незыблемых цен товарно-денежные отношения немыслимы, согласно любой экономической теории да и просто здравому смыслу. Поэтому заведомой ложью выглядели утверждения “товарников” о возможности и даже необходимости рынка при социализме.

Собственно говоря, “при” социализме, т.е. рядом с ним, рынок оказался неистребимым даже самим Сталиным, сохранившись, например, в форме так называемых “колхозных рынков”, артелей инвалидов или комиссионных магазинов. Но абсолютно невозможен, абсурден рынок “в” социализме. Он социализму противоположен, проще говоря. Доказательством тому – провал “косыгинских” и, гораздо позже, “горбачевских” реформ. Лукавые “товарники”, теоретизируя в печати о рыночном социализме, на самом деле показывали кукиш социализму реальному, а мы, благодарные читатели, кукиш узнавали и понимали правильно, примерно как “Долой КПСС!”. Сомнительный “марксизм” этих теоретиков объясним цензурными обстоятельствами, но лгать все-таки грешно, а читать заведомую ложь все-таки противно.

Получив-таки документ с гордой надписью “преподаватель политической экономии”, я с юношеской пылкостью, достойной Герцена с Огаревым, торжественно поклялся никогда впредь не заниматься этой гадостью. Крепкой и непоколебимой держалась клятва моя: почти двадцать лет ни политэкономия, ни вообще какая-либо преподавательская деятельность не допускалась мною даже в самые страшные сны на профессиональную тему. Тем более, что и при желании преподавать не смог бы я преодолеть негласный запрет на выход к студентам для беспартийных обществоведов. Так и по сей день пробавлялся бы я случайными, в общем-то, занятиями, не начнись пресловутая перестройка, порушившая очень много запретов и клятв.

Выступая на XIX партконференции, товарищ Рыжков Н.И., глава советского правительства и член Политбюро ЦК, говоря проще, начальник всего нашего тогда еще немалого хозяйства и один из верховных коммунистов СССР, рассказал мне по телевизору поучающим тоном о преимуществах акционерной собственности как одной из форм собственности общественной и, соответственно, по Рыжкову, - собственности социалистической.

Вот тут-то у меня, выражаясь по-старинному, “взыграло ретивое”: это как прикажите понимать? Выходит, самый главный управляющий советской экономикой, построенной якобы на принципах марксизма, не только не читал самого Маркса, но и прогуливал в свое время обязательные занятия на курсах политпросвещения для номенклатурных работников аппарата? Однако верховная власть принадлежала другому “марксисту”.

Личный вклад М.С.Горбачева в дело уничтожения реального социализма в ретроспективе выглядит решающим: все подвиги столь великих и разных антикоммунистов, как Сахаров и Солженицын, Рейган и Ельцин, меркнут перед разрушительной мощью горбачевской перестройки. Парадоксальным образом Горбачев был и остается убежденным сторонником социализма, очищение и совершенствование которого он провозглашал и, похоже, искренне считал главной целью своей политики. На деле перестройка обернулась рядом не вполне осмысленных, непоследовательных и довольно суетливых движений, результатом которых стал стремительный обвал главных институтов и принципов советского бытия. Но когда под вдохновенное и многословное, но маловразумительное “камлание” генсека пошла в жизнь воплощаться его экзотическая политэкономия, экономист, а точнее, марксист, дремавший во мне почти двадцать лет, пробудился окончательно.

Да и как могло быть иначе? Ведь так называемые кооперативы, реализующие по договорным ценам продукцию, изготовленную из сырья, закупленного по ценам государственным, в цехах государственных опять же предприятий, - одни лишь только эти удивительные заведения, невиданная доселе форма хозяйствующих субъектов, производили очень сильное впечатление.

Дальше – больше: верховные партийные начальники, во-первых, благословили прямые выборы заводских и фабричных начальников их же непосредственными подчиненными, а во-вторых, - практически освободили этих руководителей социалистического производства от социалистического директивного планирования. В сущности, прозвучал к ним призыв: мастерите хоть что-нибудь, сдавайте в аренду площади и оборудование, открывайте кооперативы и обогащайтесь любым способом, только, ради Бога, не закрывайтесь. Сказано – сделано: новоизбранные директора принялись за работу по выполнению решений трудовых коллективов. Результаты ждать себя не заставили. В условиях продолжавшейся антиалкогольной кампании они оказались особенно впечатляющими.

Оказавшись у власти в конце 1917 года, российские большевики в считанные месяцы практически полностью разрушили народное хозяйство своей страны под лозунгами пролетарской диктатуры. Спустя семь десятилетий, в куда более вегетарианскую эпоху, они сумели повторить этот “подвиг”, завершая свое правление под загадочным призывом “больше демократии – больше социализма”. Эпилог трагедии в экономическом смысле оказался не менее эффектным, чем пролог; на сей раз обвалилась советская коммунистическая экономика, детище самих властвующих доморощенных марксистов. Тотальный, беспросветный дефицит, нормирование потребительских продуктов и натуральный обмен производственными фондами, - свидетельства всеобщей хозяйственной катастрофы, - сделали поэтому пресловутый капитализм, отвратительный как начальству, так и населению, абсолютно неизбежным сюжетом нашей дальнейшей истории.

Советское общественно-экономическое устройство, так называемый “реальный социализм”, оказалось немыслимым без опоры на два всеобъемлющих принципа. Это, во-первых, сплошная ложь и, во-вторых, - насилие. Народное хозяйство, естественно, также построено и функционирует на этих двух принципах, причем, их последовательность здесь неслучайна. Если некоторое смягчение первоначальной свирепости социалистических производственных отношений не приводит, как оказалось, автоматически к их отмене, то лишь самая малая толика правды о них и об обществе в целом довольно быстро разъела как социальную структуру советского государства, так и его экономические порядки.

Но привычка к постоянной лжи как способу общественного бытия советского человека, жестоко в свое время привитая сталинскими селекционерами – мичуринцами и взлелеянная их последователями в новых поколениях нашего народа, осталось, похоже, еще надолго. Эта, мягко говоря, вредная привычка служит главным препятствием на пути к иным, не менее многозначным и емким принципам социально-экономического устройства: к свободе и частной собственности. Защищенные законом, оба эти принципа означают не более и не менее, чем капитализм, а переход к ним - не более и не менее, чем к революции.

Однако, крепка привычка. Вот уже десять лет, как узаконены в России эти принципы. Десять лет идет борьба за полноценную их реализацию в качестве фундамента некоммунистической экономики, движение прочь от “реального социализма” даже его сторонниками признается необратимым. Но по сию пору простое слово “капитализм” не выговорил ни один из верховных начальников страны, включая всех президентов и премьер-министров. Очень страшное слово оказалось. Ведь почти целый век людей изводили миллионами, чтобы только не было его вовсе, а оно вот опять, тут как тут, извольте выговаривать. Не выговаривается. Приходится поэтому выражаться проще, например, “смешанная многоукладная экономика” или “социально-ориентированное рыночное хозяйство”, или, еще загадочнее, - “экономика переходного типа”. Да сколько же еще требуется “переходить” после десятилетнего перехода? И, вообще, не существует, строго говоря, такого типа, потому что переход означает всего лишь смену одного типа производственных отношений, способа производства, согласно Марксу, другим типом. Сам же переход не порождает сколько-нибудь устойчивых специфических отношений, он не может длиться вечно и называться, опять же согласно Марксу, революцией, как уже отмечалось выше. Именно, революцией, а не какими-то лукавыми “рыночными преобразованиями”.

Капитализм вернулся в Россию 2 января 1992 года. Это случилось в момент освобождения цен, когда советские рубли, привычные своей практической бесполезностью, волшебным образом превратились в деньги и мало-помалу начали функционировать чуть ли не всеми своими знаменитыми функциями, так славно описанными все тем же Марксом. В известной степени его можно считать поэтому провозвестником современного монетаризма. Среди невесть каким образом появившихся товаров оказалась иностранная валюта, и вдруг рубли стали конвертабельными. Чудо оказалось необъяснимым: ведь не один год лучшие умы отечественной экономической науки тщетно пытались “теоретически” конвертировать советские деньги. Предлагались разные модели перехода. Иногда – довольно остроумные. Вспоминается, например, идея П.А. Медведева и других отделить рубли, уплаченные потребителями за конечную продукцию, аккумулировать их на специальных счетах и сделать конвертабельной лишь эту часть денежной массы с “удостоверенным” товарным обеспечением. Кому теперь интересны подобные придумки? Все произошло само собой, гораздо проще и лучше, так что действие статьи 88 УК России, касающейся валютных операций, пришлось срочно приостанавливать.

Должен признаться, что был в свое время буквально очарован главной книгой основоположника. “Капитал” привлекал стройностью, логикой и даже некоторым литературным изяществом. Беда только, что сама теория казалась чистейшей схоластикой, совершенно отвлеченной от реальных обстоятельств советской экономической жизни.

Но по мере становления и укрепления рыночных порядков абстрактная вроде бы марксова премудрость постепенно прояснялась, на глазах оживали полузабытые страницы “Капитала”, иллюстрируемые все новыми и новыми сюжетами и персонажами нашей нескучной неокапиталистической действительности.

Зависть, к сожалению, имеет корни в отечественном народном сознании. Этот массовый грех дал в свое время общественную поддержку большевистским экспроприациям и раскулачиванию, “отстрелу” разнообразного начальства при Сталине, показательным казням “не по чину” разбогатевших – при Хрущеве и Андропове. Ну, и сейчас поэтому самым популярным сюжетом стала приватизация, по-нашему, или первоначальное накопление, по Марксу, а самыми популярными персонажами - так называемые олигархи. Проклятия в их адрес уже стали общим местом, а даже робкая попытка их социального оправдания или хотя бы объективной оценки приватизации и “приватизаторов” неизбежно глохнет в негодующем хоре искателей справедливости.

Громче всех в этом хоре звучат голоса “профессиональных”, так сказать, марксистов: партаппаратчиков, бывших и нынешних, ну, и нашего брата, обществоведа- преподавателя, вкупе с экономистами из академических кругов, слышно хорошо. Это чрезвычайно удивительно, потому что автор “Капитала” не только неоднократно подчеркивал неизбежно криминальный характер первоначального накопления, но и доказывал сию печальную истину в качестве всеобщей и объективной закономерности перехода к рыночным отношениям в любых исторических обстоятельствах. Ведь и в самом деле, не феодальная иерархия, ни социалистическое общество не оставляли потенциальному предпринимателю никаких легальных способов серьезного обогащения: нетоварные отношения в экономике имели соответствующую правовую защиту, поэтому первоначальный капитал никогда нельзя заработать, его можно только украсть. Это не оценочное суждение, а научный факт, честь открытия которого принадлежит Марксу. Он, в частности, никак не оправдывая кровавый промысел королевских пиратов елизаветинской эпохи и самих злодеев-каперов, убедительно объяснял историческую неизбежность чего-то подобного объективными потребностями первоначального накопления в “капитализирующейся” Англии XVI века. Точно так же малосимпатичные, вороватые на вид и всеми ненавидимые участники отечественной приватизации не только не заслуживают этой ненависти с точки зрения непредубежденного марксиста, но выглядят настоящими “пассионариями” социально-экономического прогресса у нас в стране. Рискуя нередко собственными жизнями, нувориши-олигархи уже практически сокрушили “реальный социализм”, они персонально олицетворяют рыночные отношения в народном хозяйстве и раздвигают границы свободы в нашем обществе, руководствуясь, правда, при этом обычно корыстными и неблагородными, а иногда и преступными мотивами. Вот она, знаменитая “невидимая рука” Адама Смита, так высоко ценимого основоположником марксизма.

Еще один сюжет. Сердцевиной экономической теории Маркса, ее зерном является известное противоречие между потребительной стоимостью товара и его стоимостью. Эта недлинная словесная формула в испуганных глазах советского студента, смею думать - не только в моих, выглядела безнадежной абракадаброй. Во-первых, почему “потребительная стоимость”, а не просто “полезность”? Наверное, специально, чтобы запутать читателя “Капитала”. Сейчас-то я подозреваю, что дело тут просто в туповатом переводе большевика Степанова, бездумная “калька” с немецкого первоисточника. Во-вторых, и по существу: в чем, собственно говоря, противоречие?  У нас, в советских магазинах, на советских предприятиях и в институтах ничего такого нет. Денег вот не хватает, очереди есть, а противоречия нет. Да и на Западе как-то не заметно этого противоречия ни по телевизору, ни в кино, ни из книжек. А в газетах наших-то уж точно про него бы написали да позлорадствовали. А так – ничего. Непонятно…

Чудо реанимации этой полузабытой и вроде бы никому не нужной марксистской зауми состоялось в самом начале 90-х годов. Времена уже стали другими, и я работал преподавателем в одном скромном учебном заведении. Среди моих студентов- вечерников довольно много было молодых рабочих-станкостроителей. В ту пору некоторые московские заводы еще по инерции работали, а студенты на семинарах дружно недоумевали, обращаясь ко мне: “Как же так, Михаил Петрович? Мы вкалываем по восемь часов, так что новыми станками все дворы на заводе завалили, а их почему-то никто не берет. Станки ведь хорошие, на ВДНХ выставлены, всегда были нарасхват. А теперь нам зарплату месяцами не дают. Проклятый Ельцин, что наделал…”.

Ну, что тут скажешь? Читайте “Капитал”, господа студенты, пока не выбросили его из библиотек усердные не разуму “демократические” чиновники. Только при социализме-коммунизме ваш труд был скудно, но гарантированно вознагражден, потому что имел он непосредственно общественный характер, а никакой стоимости вообще не было. Она появляется вместе с рынком и деньгами, именно ее надо произвести, чтобы подтвердить общественный характер своего труда и получить за него вознаграждение: мало сделать станок хорошим, надо сделать его недорогим, чтобы купили. Пресловутое противоречие между стоимостью и полезностью находит здесь наглядное подтверждение реальным экономическим сюжетом: не вполне понятная абстрактная формула вдруг стала теоремой, теорема была доказана.

Карл Маркс определенно не Господь Бог. Карл Маркс даже не Адам Смит. “Коммунистический манифест” не делает чести Марксу-экономисту, а сомнительная идея диктатуры пролетариата – Марксу-гуманисту, так что большевики не только искали, но и находили у Маркса оправдание своим делам. Но в истории экономической мысли XIX века, не бедной на громкие имена, рядом с ним поставить, пожалуй что, и некого. В лице Маркса великий экономист-теоретик обнаруживает уникальное сочетание с крупнейшим социологом своего времени. Тем не менее, на взгляд из века XXI, именно экономическая теория Маркса представляется главной его заслугой, а “Капитал” выглядит не столько фундаментом родимого марксизма- ленинизма, как принято, к сожалению, считать, сколько подлинной вершиной классической политэкономии, дальнейшим развитием идейного наследия Адама Смита.

Вместе с тем, теория Маркса не является вполне универсальной и тем более вечной. Ее жизнь, хронологически и функционально, ограничена эпохой промышленного капитализма и обессмысливается по мере перехода к постиндустриальному обществу: современное западное хозяйство никак не соответствует марксовым представлениям и схемам. В ретроспективе, однако, впечатляет как глубина его анализа западной экономики свободного рынка, так и провиденциальная точность в определении ее исторической судьбы.

В связи с этим еще раз хочется вспомнить “великую депрессию”, которая могла-таки закончиться не “новым курсом”, а чем-то вроде диктатуры пролетариата, а мировой экономический кризис вылиться в мировую революцию, в строгом соответствии с предсказанием основоположника. Предпосылкой серьезной возможности такого развития событий можно считать стремительную радикализацию в те годы политической борьбы как в Америке, так и, в особенности, в Европе. И важнейшим обстоятельством, воспрепятствовавшим осуществлению этого сценария, представляется пугающая правда о бесчеловечной практике социалистического строительства в СССР, крупицы которой попадали за границу. Великие российские жертвы предостерегли Запад от революционного соблазна, а наш “реальный социализм”, своего рода исторический недоносок, стал тем страшным уроком, который Россия преподала миру и за который он должен быть ей благодарен. В этом гипотетическом сюжете научный прогноз Маркса о судьбе капитализма свободной конкуренции парадоксальным образом перекликается с мистическим прогнозом другого великого пророка, Достоевского, относительно грядущей миссии России в мировой истории.

Что касается судьбы в России самого марксова наследия, то без преувеличения можно утверждать, что марксизм, теория вполне западная, нашел здесь свою вторую родину, серьезно растревожив наше общественное сознание в конце XIX – начале XX века и породив на русской почве целый ряд крупных мыслителей. Речь здесь не о Ленине, Сталине или о других большевистских правителях-самозванцах, считающихся последователями Маркса лишь по трагическому недоразумению. Настоящими марксистами были в разное время такие значительные фигуры русской науки и общественной жизни, как экономисты Н. Зибер и М. Туган-Барановский, философы    С. Булгаков и 
С. Франк, Н. Бердяев и П. Струве, ну и, конечно, Г. Плеханов – самая многогранная и яркая звезда отечественного марксизма: историк, философ, экономист. Все они – цвет нашей интеллигенции, национальная гордость России. Не следует забывать об этом современным ниспровергателям Маркса.

Тем не менее, хочется надеяться, что в наступившем веке вечно молодой российский капитализм благополучно переживет-таки промышленный этап в своем развитии, экономика России станет, наконец, постиндустриальной, а теория Маркса, отыграв как инструментальную, так и провиденциальную свою роль, займет окончательное и достойное место во всемирной истории экономических учений.

NIW-2002 22.02.02 Все права защищены. При перепечатке ссылка на niworld.ru  обязательна.