Т.И. Калашникова

Запах моря  

В этой части Крыма вечерами было всегда ветрено. С моря тянуло соленой прохладой. Ветер то усиливался, то немного стихал, набираясь сил перед очередным шумным, казалось, колышущим море, выдохом. В эти прохладные, повторяющиеся изо дня в день, ночные приливы ветра и воды она любила прогуливаться по мокрому песчаному берегу моря, пересеянному мелкой галькой. Её ноги слегка углублялись в размытый песок, ветер играл цветастыми складками  юбки, дышалось легко. «Море пахнет йодистой травой и флиртом», – промелькнуло и осело в её, уставшей перебирать воспоминания, памяти. «Море пахнет травой и флиртом», – тихо выдохнула она. Ветер подхватил ее выдох и, теряясь в шелесте морского прибоя, тихо повторил: «Море пахнет травой и… любовью».  

 *  

 После часа бессмысленных поисков местного рынка Георгий хотел уже возвращаться восвояси с твердым намерением в следующий раз без схемы-зарисовки в город не тащиться. Девушка лет семнадцати-восемнадцати с небольшой корзинкой, груженной персиками, быстро перебирала загорелыми ногами булыжник старой мостовой. Оказалось, что рынок совсем рядом, что можно пройти дворами практически по прямой, и все прелести южного, богатого фруктами, базара окажутся к твоим услугам. Георгий несколько раз обернулся вслед миловидному путеводителю с мыслью о том, что «на неё хочется смотреть». Он не сразу узнал её во второй раз, прохаживаясь по пляжу в один из пасмурных дней. Девушка, по-детски выбрасывая ноги, раскачивалась на старых качелях, раскорячившихся  почти у самой воды и издающих сильный скрип при каждом толчке. Её голубая ветровка раздувалась и пузырилась на ветру, широкие штанины серых парусиновых брюк  подлетали высоко до колен, оголяя смуглые ноги девушки. «Удивительное существо. Катается на качелях. Совсем еще ребёнок. О чем с такой можно говорить?». «Что еще нужно этому паше?», – девушка посмотрела в его сторону и быстро отвернулась, встретившись с ним взглядом. Густая шевелюра слегка вьющихся черных волос, нос горбинкой и узкие, аккуратно сформированные, усы придавали внешности Георгия что-то турецкое. 

 

 – А я быстро тогда нашел рынок, благодаря вам. Спасибо.

 – Не за что, – девушка приостановилась, уперевшись босыми ногами в песок.

 – Здравствуйте.

 – Здрасьте, – осматриваясь в поисках сандалий, она стала быстро отрушивать  песок с узких маленьких стоп.

 – Вы, судя по всему, здешняя.

 – А Вы – нет, – что-то неестественное прозвучало в её голосе, едва заметное напряжение, скрываемое за видимой самоуверенностью.

 – Да, я – отдохнуть, подышать. Люблю запах моря.  Георгий, – он слегка наклонил голову в знак знакомства.

 – Холодно сегодня. Я пойду, – девушка кивком головы попрощалась.

 

Изящная фигурка, потерявшаяся в широких одеждах, торопливо удалялась по набережной. Георгий остался один, присел на качели: «Пугливая, как дикий котёнок».

 

 

*

 

 – Почему я не сказала тебе сразу сколько мне лет? – вырвалось у Дины, невольно вслух признавшейся в том, что уже несколько дней непрестанно мучило её.

– Четырнадцать?

– Пятнадцать скоро.

Не сговариваясь, оба тяжело вздохнули.

 

Конечно, ведь Георгию так много лет. Он был такой взрослый и умный, что признаться ему тогда, сразу, в том, что она еще такая «молодая и зелёная», показалось Дине немыслимым. Она на самом деле выглядела немного старше, благодаря высокому росту и почти сформировавшейся фигуре. Только взгляд ее серых невинных глаз и по-детски сложенные губы выдавали еще незрелую, не обремененную взрослыми переживаниями и страстями, детскую душу. Георгий несколько раз допытывался, что же беспокоит ее, о чем она молчит и обещает рассказать непременно, но чуть позже. С тревогой догадываясь в чем дело, он упрямо не желал в это верить. Он берег её, берег её юность, её нетронутое тело. Только спустя неделю, после начала их вечерних прогулок у моря, он решился взять её за руку, поражаясь тому, какое сладостное и трепетное чувство вызвало у него это прикосновение.

 – Ромео-то староват, – шутил Георгий, заглядывая в большие серые глаза  Дины и рассматривая её нежное детское лицо, обрамлённое льняными, слегка выгоревшими на солнце, по-мальчишески короткими волосами. – А что родители?

– Заводятся время от времени? Мне кажется, что они и сами не уверены…

– Это безумие, Дина.

– Что?

– Всё. Тебе так мало лет... Я готов ждать…. Но ты, ты ведь и сама, наверное, не знаешь, что тебе нужно.

Дина немного помолчала. Что-то недоброе закипело в душе Георгия.  

– Нет. Почему не знаю? Знаю. Мы будем ждать друг друга. Ты меня – пока я вырасту. А я тебя – пока… тоже я вырасту, – улыбалась облегченно после тягостного признания Дина.

 

Это была любовь. Та самая, всепоглощающая человека до последней его мозговой клетки, любовь. Как не боролся с собой Георгий, но выдерживать натиск  жажды полной близости с его юной возлюбленной, жажды обладания её стройным бархатным телом для него становилось всё невыносимее. Дина отвечала сдержанной страстью на его объятия и ласки и всё больше допускала его к себе. Когда впервые это произошло, девушка испугалась на мгновение накрывшего её нового чувства сплетения восторга и боли. Георгий ругал себя за неосторожность и несдержанность. Наступил жаркий медовый месяц их любви. Они шли к морю, в сады, на луг… и любили, любили, любили друг друга до исступления, до изнеможения. А потом Дина бежала домой и тщательно скрывала следы ласк, оставленных на её шее и груди. Лето близилось к концу. Георгию нужно было уезжать. Дина грустила и чувствовала себя скулящей собачонкой на коленях покидающего её хозяина.

 – Не плач, миленькая. Мне будет тяжелее, чем тебе. Я буду писать, звонить. А ты мне.

 – Жора, Жорочка, –  жалобно звала Дина, – я буду ждать, буду писать. А ты пиши про всё, про всё, часто-часто. Лучше, наверное, не звони, а то матушка будет доставать….  О чем ты сейчас думаешь?

 – Я думаю о том, что наступит время, ты вырастешь, станешь еще красивее и поймёшь, что я тебе не нужен.

 – Дурачок ты. Что ты говоришь…

 

*

Все в жизни Дины ушло на второй план. Только Георгий, только письма от него, только мысли о нём – больше ровным счетом ничего ее не занимало. Письма приходили каждый день, плотные на несколько страниц, а иногда и по два  одновременно. В них было столько любви и печали, что Дине становилось на короткое время легче, а потом снова приступы безысходной тоски овладевали ею всецело.

Через два месяца, не выдержав дольше разлуки, Георгий приехал в маленький городок, где жила Дина. Ему хотелось кричать: «Бросай всё, школу, это захолустье, приезжай ко мне! Мы будем счастливы!». Но он чувствовал, что не имеет права на такие уговоры. Дина должна сама до всего дорасти.

Время тянулось невыносимо долго. Прошло два года несносной разлуки, бесконечной переписки и неожиданных приездов Георгия. После каждой разлуки Георгий набрасывался на свою любимую с таким неистовством, словно изголодавшийся хищник на долго выслеживаемую им жертву. Поначалу это немного пугало Дину, но со временем стало нравиться, и она даже иногда подыгрывала ему, слегка сопротивляясь, тем самым еще больше его разжигая. Для Георгия его страсть стала болезнью. Каждый раз, по дороге на встречу с Диной, он чувствовал дрожь в ногах, его сердце готово было выскочить из груди от напряжения и нетерпения.  В периоды вынужденных разлук он стал ловить себя на мысли, что раздражается отсутствием Дины, когда звонит ей по телефону, что стоит письму от нее задержаться хоть на один день, он не находит себе места, а в воображении возникают невнятные картины её флирта с молодыми ребятами. О своих мучениях он не рассказывал Дине, считая, что его ревность унизительна для них обоих. Постепенно все эти мысли  стали навязчивым кошмаром. Георгий теперь видел картины измены Дины отчетливо не только в своем воображении, но и во сне.

 

В конце июня он приехал вечерним поездом, намеренно не предупредив Дину. Всю дорогу он молил бога только об одном – чтобы Дина оказалась дома. Он закрывал глаза и представлял себе развевающиеся на ветру складки её платья, приоткрывающие стройные ноги девушки, видел, как она оборачивается к нему, шепчет что-то ласковое своими детскими губами. Когда поезд прибыл на станцию, уже стемнело. Дрожащими от волнения пальцами он набрал номер телефона Дины. Было занято. Опять – снова занято. Его терпения хватало только на несколько секунд, и он снова и снова набирал номер её телефона. Спустя минут десять наконец-то зазвучали длинные гудки.  Дины дома не оказалось. Кровь прилила Георгию в голову с такой силой, что зашумело в ушах и на мгновение потемнело в глазах. В сквере неподалеку от дома Дины он метался от скамейки к скамейке, как лев в клетке. Нужно было действовать, он не мог оставаться на месте и бросился на набережную. Узкий силуэт с развевающимся шлейфом длинной юбки был несомненно Диной. Георгий бросился к ней, несколько раз зацепившись за выброшенные штормом на берег коряги. Дина была слегка ошарашена появлением Георгия и открыла, было, рот с тем, чтобы выразить то ли радость, то ли удивление (она и сама еще не знала).

 

 – Ты… ты… , – задыхался Георгий, – стерва, сука, убью!

 

Дина подумала на мгновение, что Георгий пьян, или с ним что-то случилось. Вернее, она даже ничего не подумала толком, только сумбурные мысли путались в ее голове.

 

 – Жора! Что случило…, – не успела закончить Дина, как оглушительный шлепок пощечины свалил её с ног, и солёная вода захлестнула её лицо.

 

Дина перевернулась на четвереньки, хотела вскочить и бежать, но остолбенела. Георгий навзничь лежал на мокром песке и судорожно хватался за песок руками, так, будто удерживался, чтобы не упасть.

 

 – Жора, что с тобой, что?

 

Тихо жалобно застонав, Георгий утих, распластавшись на песке.

Дина послушала его дыхание. Низкая большая луна бледным светом освещала берег. Георгий медленно перекинулся на спину и тихо просипел: «Прости». Дина посидела рядом еще несколько минут. Она ничего не думала,  не могла и не хотела думать. С набережной доносились веселые голоса и смех. Дина устало поднялась, отряхнула мокрую юбку и медленно пошла прочь.

 

«Море пахнет йодистой травой и болью», – холодно завывал ей вслед ветер.

 

 

© Т. Калашникова, Апрель 2007, Оттава

niw 29.04.2007