- Зимним
вечером по вокзальной площади
прохаживался господин в длинном
пальто и с модным саквояжем. Подошел
к старушкам, торгующим жареными
семечками и арахисом, наклонился,
оглянувшись, и пошевелил орешки
рукой в перчатке.
- - Бери, милок, -
сказала старушка, - только что
нажарила – свеженькие. Это не
смотри, что снегом припорошило, я
тебе изнутри насыплю, теплых.
- - А что, бабка, -
сказал господин, - тут у ваших
квартиру можно снять на ночь?
- - Это я не знаю, -
удивилась та. – Вот Любка, разве что.
Люба! Иди сюда!
- Женщина в конце
ряда поднялась со стульчика и
подошла.
- - Тут вот гражданин
интересуется ночлегом.
- - Не, ну куда ж я его?
Да вы б, господин хороший, шли в
гостиницу. Тут недалеко.
- - Мне надо к
частнику, - ответил тот и опять
оглянулся.
- - Ну, не знаю, -
сказала Любка. – Тут новый год на
носу, опять же, хлопот всяких… А
сколько ж заплатите? Если не
побрезгуете комнату разделить.
- - Пятьдесят баксов.
- - Это сколько ж? –
Женщина прищурилась и пошевелила
губами, но так и не сосчитала. –
Доллар этот, я слышала, падает все
время. Да и незнакомого мужчину…
- - Ну, семьдесят, -
предложил он. – Это ж почти как в
гостинице. А у вас далеко?..
- - Ой, два шага!
Давайте хоть две тысячи, а то ж я не
знаю, постояльцев не держу. Одинокую
женщину всякий может обидеть.
Хлопоты, опять же…
- - Хорошо, – сказал
он, – пусть будет две. А бояться меня
глупо. Я тебе на фиг не нужен, ты мне
– тем более. Переночевал, утром на
поезд и уехал. Идем?
- Она собрала свои
сумки и стульчик, он напоследок
окинул вокзальную площадь
осторожным взглядом и пошел за ней.
- Идти пришлось
недалеко. Поднялись на второй этаж,
она долго ковырялась в замке, он
ждал, морщась на кошачий дух в
подъезде и прислушиваясь. Квартира
оказалась однокомнатной хрущовкой;
женщина сразу прошла на кухню, он
разулся и, не снимая пальто,
прошелся по комнате, заглянул в
кладовку и на крохотный балкончик,
где домашний хлам покрыло слоем
мягкого белого снега.
- - Вот диван, -
показала она, - годится? Меня Любой
звать. Как вас величать прикажете?
- - Обойдемся без
имен. Ну, Федей зови… Только ты меня
не знаешь, если что. И никогда не
видела. Да ладно, не пугайся, это я на
всякий случай.
- Раздевшись в
прихожей, он выложил из саквояжа на
стол маленький дипломат, раскрыл
его, воткнул в розетку вилку и
положил рядом мобильный телефон.
Пощелкал клавишами, и на экране
появились картинки. Хозяйка
хлопотала на кухне.
- Один раз она вышла
с ложкой в руке и посмотрела на него
подозрительно, когда гость
закашлялся, но он был увлечен
работой. Из кухни в комнату потянуло
жареной картошкой.
- - Можно в душе
обмыться, - сказала она. – Ванна там
драная, а душем можно. Сейчас
полотенце найду чистое.
- Когда гость был в
ванной, она услышала, как мобильник
вдруг заиграл мелодию. Любка
подошла, посмотрела на
переливающиеся огоньки, оглянулась
на ванную, не выдержала и взяла
телефон, догадавшись нажать зеленую
кнопочку:
- - Алё, вам кого?
- Тут хлопнула дверь
ванной, подскочил мокрый постоялец
с полотенцем на бедрах, выхватил у
нее мобильник и закрыл, а Любку
оттолкнул.
- - Ты что хватаешь?
Тебе кто разрешал? Блин моржовый! Ты
соображаешь, что натворила?!
- - Простите, -
растерялась она, - простите, я
нечаянно… Подумала – вдруг что-то
очень нужное.
- - Никогда не хватай
больше! Вообще, забудь про него,
поняла? И ни до чего здесь не
докасайся!
- Он вернулся в
ванную и вскоре вышел оттуда одетым,
молча присел к компьютеру и сердито
сопел, стуча по клавишам. Один раз
закашлялся хрипло, и она
подозрительно выглянула из кухни.
- Она позвала его к
столу – сковородка жареной
картошки, хлеб, соленые огурцы на
блюдце, сало.
- - Из общей едим? –
спросил он, сел и закашлялся. – С
детства сала не ел.
- Тогда она достала
две тарелки, хотела что-то сказать,
но промолчала, однако чуть позже,
накладывая картошку, все же не
выдержала:
- - А ты ведь
гриппуешь и не сказал!.. Это зачем же
мне такое надо? Да еще на Новый год.
Лечись потом неделю – одни убытки.
- - Не дури, дамочка,
контракт уже подписан.
- - Ну да, тебе-то все
равно, а мне охота, что ль?..
- - Хорошо, - сказал он
зло, - сто баксов! Что ж вы все такие
жадные?
- Несколько минут
ели молча, потом она сказала:
- - Ладно, я тебя
вылечу.
- Достала из шкафа
пыльную бутылку, принесла большие
рюмки.
- - Это настойка
специальная. Как простудишься –
выпил сто грамм, и как рукой снимает.
Рецепт старинный, от моей еще
бабушки. Да и я с тобой,
профилактически. Вот, давай, залпом
ее – и сразу картошечки с огурчиком.
- Он отпил,
скривившись, половину, но она
ладошкой его руку поддержала:
- - Всю-всю, а то не
проймет.
- Он послушно
проглотил настойку и стал
закусывать.
- - И сразу вторую
вдогоночку, - сказала она ласково,
как ребенка уговаривают скушать
ложку за маму, - а то эффекту не будет.
- Выдохнув, он
усмехнулся, сказал дурашливо:
- - Ну, вторая –
соколом! – и решительно проглотил
настойку. Шумно втянув носом воздух,
похвалил: - Чем-то ирландские виски
напоминает.
- Вскоре на щеках его
появился румянец, он потеплел
взглядом и Любку снисходительно
спросил, показав вилкой:
- - Это ты вот так всю
жизнь и живешь, да?
- - Как?
- - Убого. Как будто
время в этой квартире застоялось и
прокисло. Я такое жилище только в
детстве видел. В деревне еще.
- - Меня устраивает, -
ответила она.
- - Соболезную.
Замужем?
- - Была когда-то.
Слава богу, детишек не сделали. А вы
из Москвы?
- - Неважно. Вчера я
там, сегодня вот у тебя, а завтра где-нибудь
в Мадриде.
- Пить постоялец
явно не умел и после второй рюмки «виски»
захмелел.
- - Гонят меня, Люба, -
сказал он доверительно. – Как зайца.
- - Кто ж гонит-то?
Менты? Или бандюги?
- - А, - махнул он
рукой, - какая разница… Главное – в
Мадрид мне надо. Или в Париж хотя бы.
А приходится неизвестно куда ехать.
Хотя я ведь тоже деревенский. Все мы
– от сохи. Вот сейчас… Время
издавна впадало в эту комнату, как
во внутреннее море, где рыба
передохла, а вода разъедает солью
язык. Это Роберт Пен Уоррен. Знаешь
такого?
- - Откуда ж мне…
- - Я б вас познакомил.
Он бы тебе наверняка понравился. Но
мне завтра с утра уехать надо.
- - Нет, мне не
нравится твой этот Роберт, - сказала
она. – Разъедает чего-то… Я-то ведь
не передохла. Я живу здесь.
- - И ножей я таких
никогда не видел. Хотя что-то
подобное помню из детства, опять же.
- Два кухонных ножа
на столе были действительно
странными: лезвия узенькие,
сточенные под корень. Когда-то ножи
были широкими, их отец Любки сделал
на заводе. Долгие годы они
стачивались, будто отмеряя время, и
теперь были шириной не больше
полсантиметра; она вдруг подумала,
хорошо ли выглядит в своем халате, и
что несколько поколений домашних
халатов сменилось, пока стачивались
ножи, и даже памяти о них не осталось
– что лежало в их карманах, какого
цвета были они, как выглядела в них
Любка, когда была еще девочкой, а
потом молодухой, и вся жизнь была у
нее впереди. Деревья за окном кухни
тоже когда-то были маленькими, и
одно из них они сажали вместе с
отцом, а теперь они вымахали выше
пятого этажа. Ее несло по времени,
иногда топя, ударяя о берег и дно, и
вот выбросило на отмель с
совершенно чужим человеком, который
сегодня есть, а завтра исчезнет
навсегда.
- - Я не деревенская, -
сказала она. – Всю жизнь в городе
прожила. Вот в этой самой квартире. И
родители мои здесь умерли, и муж
отсюда ушел… Хорошо, что детишек не
родили. А вы женаты?
- - Какая разница, -
махнул он рукой, - все равно все мы от
сохи. Слушай, а настойка твоя и
впрямь лечебная – горло больше не
першит. С меня магарыч! Ты только это,
не фантазируй слишком. Женат я был,
Люба, но я очень способный и быстро
учусь. Так что теперь я один, как
перст, и никогда уже другим не буду.
Здесь можно только каждый сам за
себя. Обложат тебя, к примеру, а ты
раз – и за флажки! И – гуляй, Вася!
Только голос останется. Позвоню
тебе, например, из Швейцарии…
- - Это где
Мадрид? – спросила она.
- - Ты не такая уж
дура, как прикидываешься. Ну да,
Мадрид. Конечно, Мадрид.
- - А тебя там кто
ждет, в Мадриде в твоем?
- Он нахмурился.
- - Никто меня нигде
не ждет. Так. Пора нам спать, пожалуй.
А то утром вставать рано. Ты мне еще
одну услугу окажешь, ладно? Надо
купить на твой паспорт билет. А
потом мы с тобой поменяемся, как
будто мы брат и сестра, и ты ехать
собиралась, а я провожал, но тут у
нас вдруг кто-то умер, и мы решили,
что поеду я. А может, проводница и
вообще не обратит внимания. В общем,
тебя это уже не колышет.
- - Вот оно мне надо –
билет, паспорт…
- - Люб! Ты же
чудесная женщина! Вполне
симпатичная. И умная, хоть и
прикидываешься… Надо мне,
понимаешь?
- - Пойду постелю
тебе, - вздохнула она и вышла из
кухни.
-
- Ночью она
проснулась, будто почуяв что-то
неладное, включила ночник и увидела,
что он лежит с открытыми глазами и
морщится.
- - Что?.. Что, плохо
тебе? Валерьяночки? Или похмелиться?
Там настойка есть.
- - Ой, нет, -
простонал он. – Только хуже станет.
Это печень шалит - от алкоголя,
наверное. А нет у тебя…
- Он назвал какое-то
мудреное лекарство.
- - Нет, - сказала она.
- Я такое в первый раз слышу. А что у
тебя с печенью?
- - А, долго
рассказывать, - махнул он рукой и
опять скривился.
- Она поднялась и
стала одеваться.
- - Ты чего? – спросил
он.
- - В аптеку дежурную.
Напиши название, а то я не запомню.
- - Куда ж ты ночью?
Полтретьего, шпана какая-нибудь
встретит…
- - Ой, не смеши, -
ухмыльнулась она. – Напугал козу
козлами.
- Вернувшись из
аптеки, она принесла ему воды и
таблетку, он выпил и откинулся на
подушку.
- - Ты уж извини...
Давай по-честному: почем у вас в
аптеку ходят по ночам?
- - Ой, - сказала она, -
не расплотисся таперя. Лежи уж тихо,
офицерик.
- Она прилегла рядом
и стала тихо гладить его по груди и
животу.
- - Ты хороший, -
сказала она. – Такому любая женщина
была бы рада.
- - Отдаться?.. –
усмехнулся он.
- - Нет. Рядом быть.
Любая. А ты пропадаешь зря.
Неправильно это.
- Утром она
проснулась затемно, некоторое время
слушала, как он сопит во сне. Потом
поднялась и закрыла за собой дверь
на кухню. Он слышал сквозь сон, как
она хозяйничает, и уютные запахи его
не будили, а уютно вплетались в сон.
Только часа через два он вдруг
распахнул дверь в кухню и хрипло
спросил:
- - Мы что, проспали?
Сколько сейчас?
- - Успокойся, -
улыбнулась она его взъерошенному
виду и сказала низким голосом: – Сэ-эр,
ситуация под контролем.
- Он присел на стул,
кряхтя и протирая глаза.
- - Что-то мне хорошее
снилось. Теплое такое. Детское. Не
помню. Может, летал.
- - Ты прими душ,
сразу приятней станет. Щетку я тебе
положила новую – синенькая такая,
как положено мальчику.
- Она успела уже
сделать прическу и даже легкий
макияж, а вместо халата на ней
теперь было летнее платье.
- - Ух, ты какая, –
сказал он. – И сама вся из себя, и
кухня бабским колдовством
заполнена… Шкворчит все, бурлит,
запахи издает вкусные…
- Из ванной он вышел
причесанным и побритым.
- -
У тебя хорошее доброе лицо, а
вчера ты накрасилась, как дура, -
сказал он, принеся на кухню запах
дорогого одеколона. - На самом-то
деле милая такая женщина. Сколько
тебе? Тридцать? Тридцать три? А
крашеная была – как баба Яга.
- - Ага. Ты уедешь, а
кому ж я нужна буду не накрашенная?
Чай, не девочка - теперь до старости
надо рисовать.
- - Ладно, мне надо
еще успеть ненадолго в интернет…
- На скрипучей двери
шкафа в комнате висел его костюм,
тщательно отглаженный. Даже носки
на стуле были наглаженными.
- - Люб! – крикнул он.
– Ну, ты прям как в анекдоте – и
носки погладила! Может, тебе ребенка
бы родить?
- - Конечно, - сказала
она серьезно, выглянув из кухни. -
Родить – это как два пальца об
асфальт. Тебе мальчика или девочку?
- Он не ответил.
Постучав минут десять по клавишам
на компьютере, выключил его, уложил
в саквояж, переоделся в костюм.
- - Все, - сказал он,
зайдя на кухню, - кончен, кончен день
забав… Пора бы и позавтракать.
Я жрать хочу – чего же боле? Что я
еще могу сожрать?
- - Садись, все готово.
- Завтрак был
обильным: яичница, блинчики, сало,
бутерброды с маслом и плавленым
сыром.
- - Ну, ты что, девушка,
считаешь, что я с утра могу столько
съесть всего?
- - Кушай, что
нравится.
- - На вот еще, -
протянул он ей сто долларов. – За
хлопоты.
- - Благодарствуйте,
конечно, - она купюру взяла и
спрятала, - хотя я и не для того за
тобой ухаживала. Просто ты какой-то
неприкаянный… Жалко стало.
- - Тебе – меня?!
Хочешь, еще стольник дам? –
усмехнулся он. – А ты, выходит,
прикаянная?
- - Таких вот гордых
любая баба за версту чует. И жалеет,
хоть он весь бриллиантами обвешайся.
Ухаживала бы за тобой и любовалась,
как ты хмуришь брови на свои
картинки в компьютере. Это сколько ж
ума надо в этом разбираться…
-
- Они шли на вокзал, и
снег валил – будто в театре.
- - День такой
хороший, - сказала она. – Как в
детстве перед Новым годом.
- - Ты прямо мои мысли
угадываешь. Знаешь, я ведь когда-то
тоже ребенком был – можешь поверить?
- - Нет. Ты не похож на
ребенка.
- - Был, был… Даже
удивительно.
- Она купила билет, и
в купе, сев напротив него, стала
вытаскивать из сумки свертки.
- - Здесь блинчики,
это с сыром, а эти – с салом…
- - Я не люблю сало.
- - Да ты попробуй!
Оно вареное, по-хохляцки. Вот здесь
горчица в баночке. Потом спасибо
скажешь. Неизвестно еще, сколько
тебе ехать.
- - Ты чего, русского
языка не понимаешь? Я не ем сала!
- - Ну что ты злишься?
– сказала она терпеливо.
- Однако у него явно
испортилось настроение, и больше ни
о чем они не говорили. Лишь когда
проводница прошла мимо, выкрикивая,
чтоб провожающие покинули вагон и
не унесли с собой проездные
документы, он сказал:
- - Ну… Всего тебе самого
сдобного. Удачи. Иди уже, а то
тронется.
- Поезд уехал. Она
вернулась домой, села у окошка и
долго смотрела во двор. Снег больше
не падал. На улице был ясный день и
легкий морозец, и кто-то нес елку,
слышна была музыка, и у подъезда
смеялась и дурачилась молодежь. Она
встряхнулась: да что я, как дура? – и
принялась убирать квартиру.
Пропылесосила, помыла пол,
протянула гирлянды из углов комнаты
к люстре и развесила елочный дождь,
долго украшала маленькую елку,
разглядывая старые игрушки и
пытаясь вспомнить, какими она
видела их прежде.
- К вечеру снова
пошел снег и был таким же
театральным, как вчера, а по
телевизору показывали
рождественскую сказку.
- Она поставила на
стол шампанское, потом зачем-то
протерла его полотенцем. Принесла
настойку, зажгла свечку и потушила
свет. Накинула на плечи козий платок,
села на диван, подобрав ноги, и стала
смотреть телевизор. Елка мерцала, и
ей вспоминалось, как ждала она Деда
Мороза в детстве. Ждала-ждала и
никогда так и не видела. Всегда она
засыпала, а он приходил позже.
- И теперь
она тоже не дождалась – ни полночи,
ни Деда Мороза. Даже шампанское не
открыла. Но снилось ей что-то
ласковое.
