- Я понимаю, что надо
помогать жене сумки с рынка таскать.
Но ходить вдвоем вдоль прилавков не
люблю всеми фибрами. Одному зайти на
рынок – еще куда ни шло. Например,
жена звонит в редакцию: ты по дороге
яблок случайно не купишь? Зайти-то
могу, а деньги? Ну, у тебя заначка ж
есть? Ты на нее купи, а я потом возмещу.
- Когда один, я
торгуюсь, как скиф и азиат. А с женой
начал однажды быть на рынке клиентом,
который всегда прав, так потом от нее
же и получил окорот. Ну что ты лезешь?
Меня тут все знают, и про сдачу иногда
говорят «потом занесете», и выбирают,
что получше, а ты мне отношения с
людьми портишь.
- Однажды я прочитал
об одном серьезном исследовании:
оказывается, у мужчин после 15 минут
хождения с женой вдоль прилавков
резко возрастает вероятность
инсульта. Конечно, такой вывод стал
серьезным аргументом. Наука – это не
фунт изюма. И с тех пор стало проще
ходить на рынок с женой. Чуть что, на
лице моем появляется скрытая мука, и
она сама бормочет: что, нехорошо тебе?
Ну потерпи немножко, скоро уже уходим.
- Но сумки – надо.
Семья-то большая: сын с женой, дочь-студентка,
собака Дашка и две черепахи без имен.
И каждому из живых нужна мама. То есть,
пока она есть, стол накрыт скатертью-самобранкой,
и горницы убраны, и постель
заправлена, выметено и вымыто, а кто
принес еду с рынка и приготовил, кто
убрал и накрыл, того как будто и нет. А
если мама заболела или куда-то уехала,
тогда что-то нависает над жилищем, и
становится неуютно, собака лежит в
прихожей недвижимо, и с одного
взгляда ясно, что кто-то близкий у нее
умер и уже никогда не вернется. И
черепахи буянят в аквариуме, требуя
жратву и свежую воду; отрываются со
стенок фильтр и нагреватель, и
современники динозавров стукают ими
о стенки, грозя разбить, и беспокойно
снуют в помутневшей воде. У
современников динозавров тоже были
мамы.
- Черепахи –
капризные, как и все остальные, они
напрочь отказываются от дешевой
лемонеллы и хотят треску. Таскать для
них воду в тазах – тоже не сахар. Но
сплавить их кому-нибудь не удается. «Ну
как я отдам их, смотри – я подхожу к
аквариуму, и они меня узнают и
радуются: мама пришла, ура! Нет, я не
могу, они же мне в глаза смотрят».
- И таскает тяжелые
сумки. Скатерть-то самобранка, она ж
не из воздуха накрывается.
- Почему «мама» – это
святое, а «жена» – как бы и нет? В чем
разница?
- А если б не она, я б
сейчас кочегаром каким-нибудь служил.
Или бутылки собирал пустые. Потому
что с детства был склонен к пофигизму
и вселенской печали. Меня после
института начальник лаборатории в
НИИ спрашивал: ты реши, будешь
футболистом или инженером? Я обещал
подумать, но вскоре приказом
директора был переведен на какие-то
хозяйственные работы, чтоб играть в
футбол за институт на первенство
города и ни на какую работу, конечно,
не ходить.
- Какая нормальная
девушка пожелает замуж за такого
пофигиста?
- Может, там, на
небесах, неверно замкнулись какие-то
контакты, и Бог все-таки дал мне Жену.
И велел ей прилепиться к мужу своему
всеми фибрами своей души и всеми
большими и малыми смыслами жизни. А
может, и не велел (не слышал я), а она
сама так.
- «Они
сошлись»: Дракон и Рыба, Рак и Собака (чтоб
очаг стеречь?). Совпали, как две части
мозаики. Вероятность была - никакая.
Чтоб в одном месте и в одно время.
Поэтому не сомневаюсь в божественном
Провидении.
- Бог дал Жену не сразу.
Сначала провел репетицию, на которой
выяснилось, что делать мне в этом
мире нечего. То есть, формально
спутницу нашел, но ничего хорошего из
этого не вышло. И как только сомнения
рассеялись, я немедленно предался
любимому делу: пофигизму и
вселенской печали. Даже с
облегчением. Любопытные могут
расходиться по домам: репетиция
провалена, и концерта не будет.
- Но потом все
изменилось, и жизнь прошлая
отвалилась, как оболочка гусеницы:
жена сама создала меня из руин, при
этом ничего такого не делая, и я
прежде и представить себе не мог, что
этот расстроенный рояль сможет
вообще издавать какие-то звуки.
- Она очень гордится
моим собкорством, и газету читает,
как родную, от корки до корки. И всем
знакомым пылко расписывает
достоинства нашей с ней газеты, чтоб
те покупали ее. А вот объективности
ей не дано. «Тебя в номере нет – и
читать нечего».
- Она боится, когда мне
звонят незнакомые или мало знакомые
люди и предлагают встретиться не в
редакции. А вдруг это ловушка? Ведь
многим перешел дорогу-то. Ни разу на
подобных встречах ничего такого не
случалось, а она все равно боится: кто
да зачем? Оленька, ну хватит уже,
надоело!
- А если сообщают об
очередном нападении на журналиста
или убийстве, она становится
болезненной и тихой, как перед
слезами. Закроется на кухне и курит.
- Иногда я думаю: вот,
мне вручили юное, нежное существо, а
оно старится на моих глазах, и я
ничего не могу с этим поделать.
Должен бы поделать, но не знаю, что. Не
хватает ума.
- Жена как азбука всей
жизни от «а» до «я». Утром запах
блинчиков, дети еще спят, и жена
напевает тихонько на кухне. Ты еще не
знаешь, а это – лучшее утро в твоей
жизни, и лучше его уже никогда не
будет.
- Или ночью: она плачет.
Без звука, но ты просыпаешься. Рядом
– провал в бездну, и она там гибнет,
но бесполезно протягивать руку или
что-то говорить. Лишь отчаянье
поднимается со дна души и топит, и
ничего нельзя поделать.
- А утром:
- - Ты проснулся? А я
тебя будить пришла.
- - Раньше надо было.
Теперь я и сам могу кого хочешь
разбудить.
- Бездна затянулась, и
мы делаем вид, что не заметили ее.
- Она по звонку в дверь
знает настроение мужа. Даже по звонку
телефона. Может, электричество,
накладываясь на ауру, меняет
тональность звука.
- Мы вместе испытываем
досаду, что у нас такая хамская,
невоспитанная власть. Еще и лживая
необыкновенно. Как говорил кто-то из
благородных у Дюма, с такими не
дерутся на дуэли, таких бьют плетьми
на задворках. Вот только некому это
сделать.
- Иногда мы говорим
вслух одинаковые слова и даже фразы.
Потом оказывается, что и ход мысли
был одинаков. Хотя все знают, что так
не бывает. А если мысли секрета не
представляют, тут ничего не скроешь.
На первый взгляд – ужас! Но когда
скрывать и нечего, вдруг оказывается,
что в этом скрыта особая мудрость.
Возвращаешься к ночи, и жена
спрашивает: где был?! И ты начинаешь
плести веревочку из теоретических
обстоятельств. Кажется горем, что ты
приходишь к этой самой ночи, но
гамлетовский вопрос: где ты был?! – у
нас не звучит. Она все знает. И тебе не
надо отвечать: где-где, пиво пил!..
- Наверное, взамен
этого дара я должен совершить какие-то
великие дела. Но не совершил и даже не
представляю, чего от меня хотят.
- А когда я умру (раньше
нее, конечно: мужчины в России живут
до 58, а женщины – шестьдесят с чем-то),
она умрет в тот же день. Сама сказала.
Это, конечно, красивые слова, но
красота здесь не при чем. Это правда,
я знаю. Поэтому я буду изо всех сил
жить до среднего женского срока, а
там посмотрим. Это на полном серьезе
и так мне нравится, что у самого комок
в горле.
- Время
течет к осени, хотя до патриархов нам
далеко. Дети когда-то были маленькими
(«Мам, я по поведению пятерку получил!
Да-а, если б ты знала, чего мне стоило
ее высидеть!..»), а теперь взрослые, и
дочь уже студентка. Совсем другие
люди, чем те, что были в коляске.
Иногда кажется: просто соседи по
коммуналке. А жена… Я видел такое по
телевизору: птицы гоняются за
птенцами, которым пора уже летать
самостоятельно, и все пытаются
затолкать их обратно в гнездо. Они
наивны, эти пернатые, и обречены
остаться одни, и сидеть на ветке,
растерянно чирикая. А ведь жена и
невестку приняла в птенцы («Вика, ты
куда без куртки? Там знаешь, какой там
холод! Ну-ка сейчас же надень!»), хотя
совсем недавно – или триста лет тому
назад? – сама была студенточкой, и
веяли древними поверьями ее упругие
шелка.
- День и ночь, между
тем, меняются все быстрее. Лег-встал,
лег-встал - с Новым годом!
- Стареем.
А души те же, молодые, но никто этого
не знает. Скоро вообще скажут: вон
старичок со старушкой пошли. Хотя моя
спутница на самом деле осталась
прежней – дыша духами и туманами… А
упругие шелка ее примеряют другие.
Дочь, например. И не догадывается, чьи
они.
- Но осень – тоже
хорошо. Каждое утро кто-то успевает
перекрасить мир в новые акварели, и,
если присмотреться к нему не спеша,
можно увидеть, как кто-то неведомый
подает тебе знаки, и догадаться о
великом смысле; вот только не выходит
без спешки-то. Скоро уже первый снег,
и картинка за окном все чаще намекает
о будущей зиме. Ничего, когда-то нужно
быть и холодам. Зато Рождество и
Новый год… Приятно думать о том, как
целый день валит за окном беззвучный
театральный снег, на коленях наших
пледы, а на подоконнике за окном
вырастают белые кукольные холмы, как
декорации, машин на дороге почти не
слышно, и на всех крышах лежат, как на
подносах, слоеные торты сугробов. Или
это мы с женой стоим у окна и держим
маленького сына, чтоб он тоже смотрел,
какая она, зима за окном, а лапушка-дочка
еще только в планах, и целая жизнь
впереди, и, странной близостью
закованный, я вижу темную вуаль...
