- Под круглую дату
окончания вуза крупный воронежский
столоначальник устроил праздник для
своих бывших однокурсников. Начальник
взял на себя все расходы по встрече и
даже предоставил для тусовки коттедж,
записанный на его маму.
- Гости добирались в "долину
нищих" своим ходом, а обратно их
развозили на микроавтобусе. Хозяин был
весел, добр и всех заряжал энергией и
оптимизмом. Водя гостей по дому, он
пренебрежительно называл его "коттеджиком",
хотя и видно было, что творением этим он
горд. Гости
восхищались и ахали, и кто-то из них в
одной из комнат даже задал
некорректный вопрос: а сколько ж стоит
такая мебель? На что хозяин тактично
ответил, что не помнит - совсем
закрутился и с работой, да и с домом
этим, который потребовал так много
суеты и времени. Ну, говорил он, сына я
родил, дом какой-никакой построил,
осталось дерево посадить на участке, ну
да за этим дело не станет. А картошку
разве сажать не будешь? - спросил гость.
Да ну, какая картошка. Тут и места нет;
так, розы посажу, ели... Вы ж видите, наши
охламоны так мало земли отводят под
строительство; никак до их мозгов
куриных цивилизация не доходит.
- Стол соответствовал скорее
международному приему, чем встрече
бывших студентов, и некоторые блюда для
большинства гостей оказались в
диковинку. Были еще и танцы ("Белый
танец! - объявлял хозяин. - Бабушки
приглашают дедушек!"), и, подогретые
превосходным застольем и
студенческими фотографиями, гости
охотно вспоминали себя юненькими и
стройными, и аура полустанка,
затерянного во времени и пространстве,
даже заставила одну из выпускниц
неожиданно расплакаться: это так
странно и так чудесно... Но то были
счастливые слезы.
- Были и другие. Одна пара, в
давние времена ставшая семьей уже на
втором курсе после бурной и
романтической любви с приключениями, о
которых наслышан был весь факультет,
вернулась со встречи домой в
подавленном настроении. Они всегда
считали свой брак удачным, хотя пылкая
любовь и считается плохой опорой для
семейной гармонии. Ссорились они редко,
но теперь уже в машине по дороге домой
успели сказать друг другу какие-то
слова. Дома продолжили. Нечего себя
тешить, сказала она, мы неудачники. Мне
надоело так жить, без будущего, и каждый
божий день думать, где взять денег. Это
никогда не кончится. Так до смерти и
будем без продыха и без надежды. Дети
опять проведут все лето в городе, в этой
чертовой пыли. Тебе детей не жалко?
- Она вспомнила Цветаеву и
сказала: наше лето другие съели. И твой
друг... Он такой же мой, как и твой,
ответил муж. Почему ему все? - спросила
она. Почему одним все, а нам ничего? Что
есть в жизни у наших детей? Благодетель
твой! Накормил, напоил - спасибо. Это все
краденое, а я когда смотрю на детей
наших, которым тоже всего хочется, а они
обноски друг за дружкой носят, и я их не
могу даже в пионерлагерь какой-нибудь
драный отправить или на турбазу с ними
поехать... А у него один унитаз дороже
стоит, чем вся наша квартира. Вместе с
нами. Ты мужчина? Почему мы должны
сидеть в городе и искать, на что молока
купить и масла? А я, знаешь, пока ты там
пил с этим прохвостом, не могла
избавиться от мысли взять что-нибудь и
спрятать, чтоб домой принести.
- И ни одного среди вас мужика
не нашлось, чтоб сказать ему, что он -
подонок. Это он виноват в том, как мы
живем. Ни один! Какая у него зарплата,
скажи? На маму дворец свой записал. Мама
чиновника, святое дело, - идеальное
хранилище для краденого. И от чувств
всех добрых - через все вам лицо -
автограф!
- Вам? - спросил он. Мне тоже
автограф? Что ты хочешь - чтоб я
повесился? Или надрался зюзей? Я могу;
прямо сейчас пойду надерусь и повешусь.
Я что, мало работаю? Толку от твоей
работы, сказала она. Почему никто из вас
не сказал, что он подонок? Почему? Он нас
обокрал, тебя, детей, всех своих
однокурсников... А вы лишь хихикали
угодливо. Интеллигенты чертовы.
Рабская ваша интеллигентность... Чем
тут гордиться?
- А ты б хотела, сказал он, чтоб
я ему за гостеприимство пощечину дал?
Да? За то, что он нас собрал всех, угощал
за свой счет, дом предоставил, развез
потом на машине...
- Я не знаю, сказала она. Но я
так больше не могу. Не могу я - и она
разревелась.
- Их почти взрослый сын,
молчавший все время ссоры, вдруг
вмешался, стал размахивать руками. Вы,
мам, честные, да? Честные? Да пошли вы
все со своей честностью!.. У меня, мам,
только жизнь начинается. Я не хочу, чтоб
как вы жить. А козлов этих я буду
бомбить. Пусть знают!
- Сынок, удивилась мать, ты ж
юристом хотел стать. Разве можно юристу...
- В гробу я видал ваших юристов!
- разошелся сын. И честность вашу нищую.
Хоть в киллеры пойду, но так жить не
буду! Вам, может, все равно, а мне нет,
поняли? У меня все будет! Лучше пусть
меня потом посадят, чем вот так. Или
даже расстреляют. Лучше раз крови
напиться, чем триста лет...
- Ну, брат, сказал ему отец,
мужчина - это не то, которое руками
машет... Так, хватит разговоров. А то мы
до чего угодно договоримся. Поздно уже.
Всем в постель. Завтра вставать рано.
- Когда все угомонились и
легли спать, он долго ворочался, потом
пошел на кухню и выпил снотворное.
Вернувшись, почувствовал, что жена тоже
не спит, хоть и лежит тихо. Извини меня,
сказала она и взяла его за руку. Извини.
Просто находит иногда какое-то
отчаянье. Да ладно, сказал он, я тебя
тоже люблю. Давай спать. Утро мудренее.
Ничего утром не изменится, сказала она.
Ты и сам знаешь.
- Никто не знает, ответил он.
