- Он остановился, восхищенный: март в
Летнем саду. Когда он еще видел это?
Весна, и я люблю ее.
- -Может, нам стоит поцеловаться?
Представь, как хорошо будет
вспомнить, мол, когда-то целовались у
домика Петра.
- -Можно без предисловий. Поцелуй. Как
я вчера устала! До умопомрачения. Я
думала, что может быть плохо, но не
так же плохо! Пьесу проталкивали
пробивные мужики, а она все равно не
прошла. Я начинаю понимать: есть
обстоятельства просто непреодолимые.
Здесь на Невском, совсем недалеко,
мой театр.
- -Танечка, какой же он “твой”?
- -Валик, я хочу в нем работать, хочу. В
Москве я вообще не найду никакой
работы. Тут хоть кто-то, да толкает
меня. Хорошо, Николаев меня заметил, а
то бы что?
- -Я люблю твоего отца, но и я не пойму,
почему он ничего для тебя не сделал.
Ты ведь помнишь, как он нелепо умер.
Кто мог это предвидеть?
- -Это я виновата. Я - не пробивная, я -
бездарная дура! Валька, ты ведь
можешь быть другом! Чего ты
пропадаешь? После смерти отца ты один
из всех его друзей, кого я видела и
хотела видеть. За весь год от тебя -
три письма, и летом, дураки, в Москве
не пересеклись.
- -У меня
пруха только последние два года, -
признался Валентин Петрович. - А что
дальше? Я не знаю. Надо учиться жить
одним днем. Теперь, только теперь
могу помочь и тебе, и себе. Смотри,
какой магазинище. И в воскресенье
работает. Зайдем. Что я делал? Катал
по всему Союзу с концертной бригадой.
На квартиру зарабатывал. Заработал, а
жить в ней не могу. Глупо. Купим, как
раньше, гуся, и сожрем!
- -Давай. Я уж забыла, когда его ела.
Хотя, слушай, мне же не полагается:
блюду фигуру.
- -В школе ты любила мясо.
- -Да? Я что-то не помню.
- -Да, Танечка, да. Я заплачу за гуся.
Не спорь.
- -Она тебя обсчитала! - шепнула Таня
у кассы. - На полтинник.
- -Ладно. Все-таки не на рубль.
Простим.
- -Хорошо. Гусь большой, нам такого не
съесть.
- -Татьяна, не спорь! Сожрем за милую
душу. Я могу остаться в Питере и на
завтра. Ты не против?
- -Я не против. Будем говорить весь
день.
- -Конечно. Я очень люблю говорить с
тобой.
- -И я.
- -Почему ты не писал?
- -Ты удрала в Ленинград. Я боялся, к
Николаеву.
- -В его постель?! Да ты что, дурак!
- -Извини. Всем кажется, где-то в
другом месте им повезет больше. Ты
была в моей московской коммуналке
прошлой весной, еще и года не прошло.
Ты обещала остаться и вдруг - хвост
трубой!
- -Я не знала, что сбегаю от тебя. Я,
дура, надеялась, буду играть большие
роли – и Валя узнает обо мне.
- -Зачем? 3ачем мне узнавать о тебе из
газет, если я тебя с детства знаю?
Тебе было шесть лет, когда в первый
раз тебя увидел. Шесть лет! Ты пришла
на мой спектакль с отцом.
- -Ты тогда играл зайца. Очень мне
понравился. Но я не знала, что ты -мужчина.
Я думала, ты - заяц. Много лет так
думала. Знакомый заяц моего папы.
- -Танька, как мне было тебя жаль!
Папаша любит выпить, его приятели,
вроде меня, - тоже. Твой пионерский
галстук всегда съезжал набок, но ты
не виновата: в квартире твоего отца
любой пионерский галстук съехал бы
набок. Любой. Пепел в цветах, окурки
на ковре. Ужасть!
- Уходит день, Таня сидит у окна. Она
смотрит, как слабеют тяжелые, зимние
краски дня и мечтает о любви, и не
может поверить, что любит на самом
деле. Столько предчувствия тепла в
мартовском, горьком ветре. Холодный
воздух рвется в комнату, но ее ладони
чувствуют лето. Близость весны!
Чудесная близость. И день - такой
теплый! От предчувствий весны.
- Снег, неужели ты уйдешь?! И во мне –
хрупкость, как в снеге: пальцы
нежнеют, истончаются, и с первым
горячим солнцем моя душа несется
вверх, в голубизну. Снег все мягче,
все синее. Куда он уйдет?
- Утром она вышла из дома, и в ее
предчувствие весны ворвалась метель.
Она подставила ладони под последнюю,
легкую круговерть снега – и со всей
силой почувствовала нежные,
истончающие пальцы, снежинки.
- Близость весны или сама весна? –
думает Таня, - и ей отвечает природа:
три дня бурной метели, а за ними –
нежная-нежная ночь. Вот так мятель
ворвется в сердце, нанесет тепла – и
надежды, еще припорошенные,
просыпаются – и так хочется верить в
огромную любовь на всю жизнь.
- С каждым днем снег становился все
мягче, доверчивее, он все больше
слабел, уходил в туман и слякоть. Это
– сама весна. А как хотелось остаться
в предчувствии весны, следить за
облаками, упиваться белизной мира!
- Три дня бурного ветра совершенно
изменили мир. Куски льда, звеня,
стремглав летели в быстрые, недолгие
ручьи. Вот снег сошел вовсе - и Таня с
наслаждением смотрела, как солнце
бьет сквозь ветер в сухие, прямые
стволы на высоком берегу над Яузой.
- -Деда, можно? Я не рано? - Толик стоял
в двери новой квартиры Ивана
Митрофановича.
- -Входи. После шести спать не могу.
Чего ты ботинки не обмахнул? Я для
кого веник держу?
- За неделю жизни в городе (дед
переехал в конце марта) Иван
Митрофанович сумел привести новую
квартиру в порядок и любил, когда
этот порядок уважали.
- -Дедушка, я только на минутку.
Посмотреть, как ты устроился. Мне
бежать надо.
- -Нет, Толик! Рыжиков и рюмашку. Это
обязательно. За встречу. Студня не
хочешь?
- -Рюмашка с закусоном - это хорошо, а
студня не надо. Ты можешь еще дать
сала папе, я ведь качу в Питер.
- -Ему я уже кусман приготовил.
- Дед поставил на стол кусище
килограммов на пять:
- -Подойдет?
- -Да. Чем ты меня угощаешь? Рыжики. Ну,
как же хорошо, дедуля! Сала-то как
много! Мне не увезти.
- -Вези, вези! Что тебе? Молодой еще.
- -У меня сегодня премьера! - Он
торкнул вилкой последний рыжик и
весело подпрыгнул: - Ну, бегу! - И обнял
деда:
- -Пока!
- -Толик, ты роль-то повторил с утра?
- -Да. Чего ты спрашиваешь?
- -Прошлый раз ты запинался. И не целуй
меня всерьез: не люблю.
- -Таня, почему? Это необходимо по роли.
- -Потому что мне это не нравится, -
наставительно ответила она. – Не
нравится! Ты слышишь меня?
- -Но это нужно для контраста! Я ведь
тебя убиваю в конце пьесы. Мне
гораздо легче играть, если целую
всерьез! Как ты этого не понимаешь?
- -Ты плохо меня любишь, ты еще хуже
меня убиваешь! – упорствовала она. –
Мы ведь обо всем договорились! Почему
ты меняешь трактовку от спектакля к
спектаклю? Мне так трудно.
- -Спорит и спорит! – начал сердиться
Толя. – Неужели ты не видишь, как мне
приятно тебя любить? Я бы не смог
играть, не люби тебя на самом деле!
- -Вот это да! – опешила Таня. – Еще и
признание в любви перед спектаклем. А
ты не подумал о том, что это может
меня расхолодить? Давно ты влюбился?
- -Как увидел.
- -Да! – рассудительно ответила Таня.
– Тебе немного надо.
- -А ты? Почему ты боишься любви?
- -Я?! Боюсь? – спросила она. – Но я
влюблена. Друг детства. Хорошо, Толик,
я не буду на тебя наезжать, но не
целуй меня страстно. Пожалуйста.
- -От тебя убудет, что ли?
- -Нет. Но ты меня соблазняешь, а мне
это неприятно.
- -Подумаешь, соблазняю! – резонно
возразил Толя. – Ты, что, боишься, что
не устоишь?
- -Толик, мне устоять не трудно. Я
просто не хочу лишних волнений. Ну,
всё! Хватит спорить. Делай, как тебе
удобно; я потерплю. Осталось пять
минут.
- -Знаешь, как мне нравится с тобой
репетировать! – признался Толик. –
На спектаклях уже не так интересно.
Разве не обидно? Мне хочется тебя
любить, преподносить публике именно
любовь, - а платят за то, что тебя
убиваю. Как будто все сразу очень
обидятся, если тебя не убью!
- -А мне кажется, - призналась Таня, -
тебе легче меня убивать именно
потому, что в пьесе есть любовь.
- -Нет! Я себе внушаю: любовь – это
главное, а убийство – лишь досадное
недоразумение. Но пьеса пустая, в ней
просто нет больших чувств. Только с
виду страсти, а внутри – ничего.
Смотри, весна уже в разгаре. Ты
уезжаешь?
- -Да. Леонид Иванович так и не “пробил”
“Дон Жуана”. Что мне тут делать?
- -Ты б знала, как волнуюсь! Потрогай, -
и Толя положил ее руку на сердце. –Слышишь?
“Близость весны”!
- -Успокойся, - урезонила Таня, но тут
же сказала:
- -Хотя не надо! Перед выходом хорошо
волноваться. Мне чудится, в зале все
свои. А мы-то какие халтурщики, Толька!
Какой-то десяток репетиций – и уже
крутим пьесу. Твой папа обеспечил!
Это он может.
- -Зато этой крыши он не может сделать
в своем театре! – зло сказал Толик. –
Что с них возьмешь, Таня?
Академическая дыра. Платят за то,
чтоб ничего не делали.
- -Что крамольного в “Дон Жуане”? –
высказала обиду Таня.
- -Пойми их! Я уверен, папа все сделал,
чтоб спектакль пропустили. Папа к
тебе неравнодушен.
- -Это его проблемы. Ты поставил на
стол графин с цветочком?
- -Конечно.
- -Ладно. Спектакль начнется через три
минуты, идем под одеяло.
- -Я
люблю тебя!
- было первое, что он сказал в зал.
- -Я не
верю, -
Таня ответила залу.
- -Почему?
- -Все эти годы, все десять лет нашего
брака ты лгал.
- И она шепнула:
- -Не трогай мою грудь. Я кому говорю!
- И снова громко в зал:
- -Каждый год с близостью весны ты
мучаешь меня ложью о своей любви.
- -Почему ты так бесчувственна? Почему
не хочешь понять: я люблю тебя?
- -Потому что я не верю. Потому что я
устала от этой лжи! Я больше не
задыхаюсь от твоих поцелуев, они не
догоняют меня с каждым порывом ветра.
- -Ты взялась все высказать. Продолжай.
- -Потому что твоя любовница - в
соседнем доме. И сейчас она ждет тебя.
Уже десять лет ты обманываешь меня:
убегаешь, якобы, по делам, а сам - к
полюбовнице.
- И шепнула:
- -Ты что так глупо улыбаешься?
- -Ты бредишь, голубка. Я люблю тебя.
- -Да не дави ты на мою грудь, - шепнула
Таня через полчаса. - Это же меня
возбуждает, дурак! Я не могу работать.
Этот кусок давай поживей: двигайся
резвее, не засыпай. А то зрителя
заморозим.
- После занавеса к ним подлетел
Николаев:
- -Поздравляю, ребята. Видели, какой я
вам букетище послал?
- -Ленечка, я догадалась. Дай нам
минуту поговорить, а потом я к тебе
выйду. Когда они остались одни, Таня
прямо спросила:
- -Толик, я что, тебе нравлюсь? .
- -С чего ты взяла?
- -Ты меня лапал все два часа.
- -Нравишься, - сокрушенно признался
он.
- Премьеру “За
час до рассвета” на заданную военную
тематику в Народном театре назначили
на середину апреля. За день до того все
артисты встретились в очереди за
джинсами, и Сашка, уже под шафе,
улыбался:
- -Это ли не репетиция, Елена
Борисовна?
- Он шепнул Ветрову:
- -Петька, а где Толик?
- -В Питере. У него там спектакль.
- -Знаю я этот “спектакль”! И как
Ленка терпит?
- Михалыч в тот день зашел к деду и
застал его одного.
- -А! Попался. Я-то надеялся тебя
застукать. Где твоя фря?
- -Заходи, заходи! Сегодня с нами на
танцульки пойдешь. Про кто это ты “фря”
брякнул? Про мою Настьку?!
- -Да. Про Настасью Никифоровну. Чего
ты сумку собираешь? Уходить собрался?
- -Сегодня мне на смену.
- -Да ты никак работаешь, Иван
Митрофанович? - искренне удивился
Михалыч.
- -А почему нет? Кочегар в Доме
престарелых. Внук составил протекцию.
Пенсию начислили всего писят рублев,
так что крутиться надоть. Ленка-невестка
устроила было в гардероб ДК, но я от
искусства держусь подальше. Меня в
артисты не берут. Я – не Настя. Она
так сыграла в этом “За час до
рассвета”, что ей премию дали за
лучшее исполнение.
- -Ей – премия, а тебе-то что?
Втрескался, что ли?
- -Не без этого, Михалыч. Седина в
бороду, в бес – в ребро. Чего об этом!
Тебе участок дали?
- -За болотом.
- -И мне! Вдоль железки туда всего
ближе. Ты откуда идешь?
- -Из поликлиники. И тут не лечат, хоть
не деревня! Прихожу - какой-то молодой
да скорый дает валидол, а лечить не
лечит. Я теперь туда ни ногой.
- -Не умеешь радоваться жизни, Михалыч!
Чего ты тоску наводишь? Мы вот с
Настасьей Никифоровной не грустим:
вчера были на вечере “Кому за
тридцать”, а завтра пойдем “Кому за
пятьдесят”. Жить можно.
- -Как этот роман у тебя получился? Ты
давно жил один, а тут смотрю – с
артисткой скрутился. Я ведь тоже был
на преставлении. На афише
написали “Режиссер-Анатолий
Николаев”. Твой внук.
- -Вот-вот! Настя в спектакле чуть ли
не главную роль играет, и постановка -
моего внука. Если б только это! А то
Настька – главная артистка. И Толик,
и Лена так ее настроили.
- И на самом деле, спектакль имел
успех только благодаря участию
Настасьи Никифоровны. Когда она
выходила на сцену и начинала
говорить своим надломленным, хриплым
голосом, это заставляло верить
каждому ее слову.
- -“Постановка”! Вишь, какие слова в
городе освоил, а не хотел переезжать!
И чистоту навел.
- -Это заметил; спасибо. Буяшу в
квартиру не пускаю. У двери ночует. А
заметил, кто Настю на каталке возит?
Невестка. Мне очень нравится, что и
весь театр – как одна семья. А
чистота, потому что Настасья
Никифоровна убирает. Ведь не просто
придет, а обед сготовит, в новом
платье, с вязаньем в пакете. Так что,
Михалыч, дело серьезное.
- -Это я понял. Какой у тебя бандит
Буян: только что застукала с птенцом
в зубах.
- -Да уж я ему поддавал за это. Ну,
пойдем.
- Дед пошел на работу, но на час с
приятелем застрял в павильоне,
именуемом “Раки”: тут пили пиво. На
следующий день, после суточного
дежурства, он выспался, надел хороший
костюм, показался на вечере “Кому за
пятьдесят” и пошел на танцы, где
дежурил Толя.
- Дед просто смотрел и улыбался. Его
поражала мешанина: тут и военные, и
отпускницы, и пионерка, переодетая в
мамино платье, танцует с
обэхээсником.
- -Леня, да ты прифраерился, - сказала
Таня. - Очень опоздал на спектакль?
- -Я не опаздывал. Ты надолго в Питер?
- -На спектакль.
- -Я пришел тютелька в тютельку.
Просто, не хотелось вас беспокоить.
Еще за три часа до спектакля я видел
Толика дома на Театральной. Хотел
прийти к вам за полчаса, но в театре
все те же заморочки. Я ведь опять
сгонял в Москву: комиссия будет
десятого. Скоро. Так что девятого
прогоним, а там - кто знает? Может,
пройдет.
- Леонид Иванович вернулся из Москвы
в вызывающе дорогом костюме:
венгерском, сшитом из кусков замши.
Он еще надеялся понравиться.
- -Мне уж Министерство Культуры - как
родной дом. С утра - туда, как на
работу. Там затишье, благодать...
- -Тот самый омут, где черти водятся.
- -Вот-вот, Танечка. Вот-вот! Только
изредка женщина с чайником
прошебуршит - и все. Как прошел ваш
спектакль? Ничто не мешало?
- -Леня, прошло хорошо. Народ
нисколько не заскучал, получилось на
одном дыхании.
- -Да, лучше без антракта. Куда тут
публику разгуливать? Ни буфета,
ничего.
- -Откуда скрежет, Леня?
- -Скрежет? Это музыка. Ансамбль
репетирует. - И Николаев вернулся на
круги своя:
- -За месяц я не смог двинуть “Дон
Жуана”! Прости меня, Таня.
- -Слушай, не посыпай голову пеплом: ты
не виноват.
- -Верно, я не виноват. Театр Гоголя
собирается ее ставить. Еще в этом
сезоне. Я провожу тебя на Красную. Эта
комната до первого июля твоя.
- -До первого июля? Почему?
- -До закрытия сезона. Тебе зарплату
дали?
- -Дали. Это четко. Идем. Я смотрю, ты
больше стал общаться в своем кругу.
- -Ты это почувствовала? Так оно и есть,
Танечка. Теперь через день банкеты,
дни рождения ...
- -Джентльмены с бриллиантиками на
пальцах, девицы в очках с французской
оправой.
- -Ты откуда знаешь? - он искренне, как
ребенок, улыбнулся.
- -Да ведь я проходила все это: папа-то
у меня был богемный. У тебя хороший
сын.
- -Ты серьезно?
- -Серьезно, Леня, очень серьезно. В
деревне ему тяжело. Придумай, как его
сюда перетащить.
- -Его жена и слышать о Питере не хочет!
Провинциалка по призванию. Учти, для
Толи это не просто провинция: в
Горяеве его дед, и он любит деда, и дед
любит его, и квартира деда будет в
перспективе квартирой Толи. Я что? Я
не мог ему предложить ни квартиры, ни
работы. Я зайду к тебе?
- -Зачем, Леня? Уже поздно.
- -Вот! - И он достал из портфеля
коробку роскошных конфет.
- -Ну, ты превзошел себя! Зайдем.
- -Этого кресла у тебя не было! -
удивился Леонид Иванович, когда они
вошли в комнату.
- -Подарок Вали, - ответила Таня. Она
решила ничего не скрывать.
- -Да что ты!
- -Да, Леня. Я сейчас в Москву поеду. К
нему. Попьем чайку, а там ты можешь
сделать доброе дело. Проводи меня на
поезд.
- -А вещички? Уже собраны?
- -Можешь не язвить.
- -Ты ездила две недели назад.
- -Я не ездила, я сгоняла.
- -Что он тебе? Да в этом Театре
киноактера штат - триста человек.
Годами на сцену не вылезают. Посадят
на массовки - и все. Что ты
Островского не репетируешь?
- -Третья роль в третьем составе.
- -Слушай, ты только год в театре! Не
могу же я запросто задвинуть
Васильеву и Петрову. В театре есть
худсовет - и он все решает. Ты все-таки
в Академическом театре, тебе идет
зарплата.
- -Да какой это театр!
- -Во, как ты заговорила! Замуж, что ли,
сигануть задумала?
- -Театр! Штат - семьдесят человек,
дотации - двести тыщ в год, - но самого
театра нет. Буфет есть, а театра нет.
- -Да ты просто не в духе. - Он взял
шерстяные носки. – Можно, я их тебе
одену? Позволь.
- -Пожалуйста.
- Он встал на колени и быстро
поцеловал пальцы ее ног. Подъем стопы
был теплым, Леонид Иванович быстро
коснулся его губами. Икры - легкими и
горячими, в серебристых блестках.
- -Ленька, хулиган! Опять за свое. Хоть
кол на голове теши.
- -Я люблю тебя.
- -Я устала от этих признаний. Почему
ты думаешь, со мной все можно? Я
приехала в Питер вкалывать, а не
крутить романы.
- -Крути Баратынского!
- -Болтаться по области с
ленконцертниками? За десятку
носиться весь день неизвестно, где,
неизвестно, с кем? Я еду в Москву. Пока
не будет работы, и не зови меня.
- -Да ты что, совсем меня не любишь?
- -Ленечка! Золотце! Ты меня
домогаешься. Это неприлично.
- -Почему? Я тебя люблю.
- -Тебе 55, а мне 23. Я люблю молодых
мужчин, и один из них сделал мне
предложение.
- -Зубову за сорок.
- -Все. Вещи собраны. Проводи до поезда.
- -Уже полночь!
- -Уеду на часовом. Леник, мне тебя
жалко. Я никогда не отдавалась из
жалости: я так не умею. Мне это
неинтересно!
- -Хорошо, хорошо. Пошли.
- Зубова поразила тишина и
безлюдность питерского телевидения.
После московского оно походило на
пустыню. Впрочем, приятеля он нашел
легко.
- -Когда съемки?
- -Завтра.
- Проводив Таню, Леонид Иванович не
отправился, как того требовало
благоразумие, домой, а купил у
таксиста бутылку водки и в ближайшем
закоулке выпил всю ее из горлышка.
Потом шел наугад. Тротуары, эти узкие
ледяные дорожки, вели к уснувшим
каналам с уже тонким грязным льдом.
Фонари горели вызывающе ярко, теплый
ветер с далекого залива бил в лицо.
Очнулся он в больнице.
- -Что, хронь, очухался? - весело
крикнул санитар.
- -Я-то? Я - директор театра. Где я?
- -В больнице, товарищ. На рентген
дойдете сами?
- -Добреду.
- Он увидел лиловые черепа стариков
на соседних кроватях - и все вспомнил:
как в ночи по пьянке шмякнулся на
скамейку, как его куда-то кто-то
поволок. Больница так больница; могло
быть хуже. Позвонить жене.
- Уже через час Аполлинария Андреевна
забрала мужа из больницы. Три дня он
не мог встать и только водил глазами.
Она причесывала мужа и поила молоком.
На четвертый день он уже перемещался
по квартире, в пижаме смахивая на
кота.
- Теперь с Настасьей Никифоровной в
Народный театр приходил и дед. Это
новое чувство, что он не один,
особенно усиливалось, когда его
подруга выходила на сцену.
Взъерошенный, он казался ошалевшим
от счастья, но на самом деле, он
просто не понимал, что с ним
происходит. И она там, на сцене –
зачем? Это огромное “зачем” приятно
волновало Ивана Митрофановича.
- -Валя, приехал? - Таня вышла ему
навстречу. - Уже два. Давай обедать. У
меня все готово.
- -Опять начнем сладкую жизнь?
- -Ну да! Ну, не чудо ли? Опять
встречаемся в Питере. Оказывается,
театр снял эту комнату до июля!
- -Этот Николаев, старый хрен,
старается! – грубо пошутил Валентин
Петрович и обнял Таню. – Что у нас в
активе?
- -Что ты привез.
- -А потом что в программе?
- -Валечка, надеюсь на повторение.
- -Точно! Опять будет сауна, ресторан,
гусь. Все - благодаря тебе.
- -Почему благодаря мне? – захохотала
Таня. – Деньги твои.
- -Потому что я тебя люблю.
- -Сказано за обедом. Я со всеми
договорилась: уезжаю. Так и не
отработала свой диплом. А ведь меня
распределили в Питер! Николаев так
много сделал для этого, а я в него
плюнула.
- -Это не так строго. Если твой
спектакль пропустят, прикатишь.
Играть будешь раз в месяц, не чаще.
Вот и катайся на спектакли из Москвы!
А жить будем вместе.
- -Хорошо, Валя. Пока пообедаем. Пойдем
куда-нибудь до твоего отъезда?
- -Можно в Русский музей.
- -Лучше пройдемся по каналам.
- -Хорошо. Я еще в трех спектаклях в
третьем составе.
- -Не очень-то он тебя толкает, твой
Николаев!
- -Он делает, что может.
- Под колоннадой Казанского собора он
снова зашептал:
- -Ты в академической дыре! Это
богадельня, а не театр. Беги из него.
Тебе есть, куда бежать.
-
- После спектакля с Таней, Анатолий
Леонидович, перекинувшись парой слов
с отцом, побежал на электричку. Три
остановки до Василеостровской и еще
в метро пересадка. Я люблю ее, хоть и
не смею. Пусть ее любит мой папа. Лена,
та умеет быть женой, к ней приятно
спешить, а эта мучает и манит. Зачем
меня мучить? На каналах давно
тронулся лед. Так и во мне что-то
сдвинулось. Ну и что? Не для тебя она,
не для тебя. Деловита, красива,
москвичка. До спектакля на стенах
домов был яркий свет солнца, а теперь
холодно и темно, и мосты обледенели
до утра. В апреле такое похолодание!
Толя добрался до дома в час ночи, в
снегопад. Снег, казалось, завалил
окна, сугробами висел на крышах, но
фонари и живая ниточка окон
побеждали кипение последнего
большого снегопада. Дома! Он радостно
обнял жену:
- -Репетировали?
- -Нет. Был концерт.
- -Опять?
- -Меня попросили, Толик. К юбилею: 80
лет фабрике домашней обуви. Смотри,
сразу заплатили, - она показала на
четыре пары тапочек. - Будешь
гречневую кашу? Ты ведь ее любишь с
салом. Сашка утром прибежал, кричит:
На Кирова гречку в наборах дают! Ну, я
бегом.
- -Ты уезжаешь? – спросил Толя.
- -Да. Сегодня последний спектакль.
- -А как же я? – Он спрашивал, улыбаясь,
но на самом деле готов был заплакать.
- -Ты? – удивилась она. Я должна думать
о тебе, Толик? Разве я – твоя мама?
- -Пьесу надо играть еще! Как ты не
понимаешь? Сыграли только три раза.
Слишком мало.
- -Прости. Я должна уезжать. Тут мне
нет работы. Эти редкие спектакли – не
работа! – спорила она.
- -Ты уезжаешь по семейным
обстоятельствам!
- -Не твое дело, - жестко обрезала она.
– Не твое дело. Зачем ты начал этот
разговор перед спектаклем? Нам будет
труднее работать.
- -Я не знал, что это тебе не
понравится.
- -Дурак! Толик, ты дурак. Ты знаешь это?
- -Я знаю, - согласился он. – Кому
понравится, когда лезут в личную
жизнь. Но я, - прибавил он решительно, -
я думал, мы друзья.
- -Мы коллеги, а не друзья. Помни об
этом.
- -Хорошо, - хмыкнул он.
- -Неужели ты уедешь? – спросил
Николаев.
- -Как видишь, - сказала Таня. - Я не
хочу уезжать, но я должна работать.
Где угодно, но работать.
- -Ты в марте сыграла трех Баратынских
и три “Близости весны”. Тебе мало?
Думаешь, в Москве тебе дадут работать
больше? Валентин Петрович обещал, да?
- -Обещал. Я выхожу замуж.
- -Очень интересно! Зачем это тебе? –
спросил он, морщась.
- -Я так решила.
- -Верно! Будете жить в твоей квартире,
а его сдавать.
- -Леня, не трогай мою жизнь. Я тебя
уважаю, но не хочу подпускать слишком
близко. Зачем тебе знать так много?
- -Ты сама не понимаешь? – просто
спросил он.
- -Понимаю. Но это ничего не меняет.
- -Я тебя вытащил в Питер, чтоб ты тут
поработала.
- -Еще пригласишь?
- -Не уверен, но постараюсь.
- -Постарайся, Ленечка. Может, донна
Анна пройдет. Тогда шли телеграмму.
- Московский вечер. Вот-вот стемнеет,
и чтоб это подсмотреть, Таня подошла
к окну. Шорох машин стал ясным и
тревожным, снег, вчера сброшенный с
крыши, задумчиво темнел, грязные
сугробы жались к ограде дома
напротив, кошки грелись дымком от
люка. Такой маленький кусочек
природы, но до конца мой. Где Валя?
Обещал прийти к десяти, через час. Это
весна, она зовет меня, в ней - мое лицо
с внимательными, живыми глазами. Ну
да, это я. Я иду по тротуару и вижу
себя вверху окна. Закрыть глаза,
окаменеть, врасти в весну. Что за
изваяние там, в окне? Это я, Валя. Я жду
тебя. Я жду, а крохотный парк тает под
горячим солнцем, клены радостно
цепляют друг дружку сучьями. Хочу
вечной любви. Пусть твои губы всегда
будут рядом с моими.
- Она закрыла глаза, прижала ладони к
груди и раскрытыми губами коснулась
стекла.
- -Кайфуешь? - крикнул вошедший Валя.
- -Да. Что решили?
- -Съемки в Кисловодске в июне. Кстати,
там будет нужный человек; я попрошу
за тебя.
- -Поешь?
- -Да. Я замолвлю словечко. Звонили из
Питера?
- -Нет, Валечка.
- -Тем лучше.
- -Николаев просил позвонить после
майских праздников. Пока глухо.
- -Ну, и чудесно, Танечка! Что тебе быть
бродячей артисткой?
- -Я хочу играть. Все равно, что.
- -Я понимаю. Пока что у тебя есть
очень трудная работа. Трудная и
ответственная.
- -Какая же? - улыбнулась она.
- -Ты выйдешь за меня замуж.
- -Ты уверен?
- -Да. Знаешь, какая новость? В этом
году даже питерских варьетэшников на
картошку погонят. Так что и до вас, “академиков”,
доберутся.
- -Не смешно.
- -Прости. Накладывай.
- Буян носится по весне, по
прошлогодней оттаявшей траве.
Наконец-то настоящая весна! Уже и до
лета рукой достать. Он дышит, лает,
радуется, этот веселый, взбалмошный
пес. Конечно, это неприятно: не любит
Настасья Никифоровна, - да ведь
просто жить разве плохо? Проснешься,
правда, в подвале, зато дед бросит
кость из окна, а сбегать на помойку,
так там частенько и мясца
подкладывают. Выходит Иван
Митрофанович – и опять бродят вместе.
Потом вместе сидят в кочегарке – и
тут уже хорошо лаять просто для души:
на мерный вой печей, на пьяных
инвалидов. А можно гавкнуть и на
Валентину Ильиничну, хоть она и
начальница: никто за уши не оттреплет.
- Придет Настасья Никифоровна с
обедом – тут уж надо ретироваться.
Буян несется в лес и прыгает по
кустам.
-
- В квартире отца Толику не спалось.
Он окончательно проснулся и
посмотрел на часы: три двадцать. Он
знал, Лена плохо спит, дожидаясь его, -
и, тихо одевшись, пошел на вокзал. В
Горяево первой электричкой. Выскочил
на перрон и, семеня по льду, побежал
домой. Весна, весна, весна. Темнота
уже легкая, голубая; покачиваясь от
ветерка, тускло блестят фонари, их
свет медленно растет. Горящее окно -
Ленка ждет. Свет с далеких улочек
засиял еще ярче. Бардак в прихожей.
Опять приходили из театра и все
перевернули. На Новый Год кто-то из
них украл деньги, но Лена все замяла.
Где тапочки? Он прошлепал в одних
носках по холодному полу. Тапанцы. Да
что с ней? Вроде, свет горел. Толя
вошел в комнату. Лампа горела, жена
спала за столом.
- -Ты так и спала?
- -Это ты, Толик?
- -Первой электричкой.
- -Все хорошо?
- -Да, Леночка. Просто хотелось
увидеть тебя.
- Таня подошла к окну. Снег таял на
глазах. Серая кошка все еще сидела на
люке. Я знала, еще десять весен назад
знала, он придет с близостью весны. Богданова,
у вас что в парте? А, даже зеркальце!
Не можете на свою красу налюбоваться.
- Вечером в ДК Железнодорожников она
вдохновенно читала Баратынского:
-
- Болящий дух врачует песнопенье.
- Гармонии таинственная власть
- Тяжелое искупит заблужденье
- И укротит бунтующую страсть.
- Душа певца, согласно излитая,
- Разрешена от всех своих скорбей;
- И чистоту поэзии святая
- И мир отдаст причастнице своей.
- 1987