Аркадий Черкасов. наиболее полная подборка статей.

Аркадий Черкасов

НАШ МИЛЛИОН

Ей-богу, я две недели сдерживался. Не лезь, не лезь, рак-с-клешней, вас там пятьдесят тысяч у Белого Дома было в эту страшную мокрую ночь, и вся московская пишущая братия - все честные, конечно, журналисты. А потом, говорят, нашелся еще аж миллион героев-защитников, и у каждого – воспоминания-переживания... И все заснято, описано лучшими перьями, воспето в стихах, и песни еще сложат - там ведь были все таланты земли русской. А ты лезешь с собаками; еще обидятся за аналогии. Ведь собакой ругаются, собаками людей травят.

А я с самого начала хотел написать о собаках - запали в душу. Хотел - наутро же, 21-го, когда, пошатываясь от бессонной ночи и многочасового пронизывающего страха (да, страха!), насквозь мокрый, добирался к себе в Ясенево отсыпаться к следующей ночи. В ушах все еще звенели те ночные выстрелы, которыми убивали моих безымянных тогда товарищей; генерал Калинин уже объявил нас на весь мир погромщиками и алкоголиками, а на платформах метро ждали встречного поезда скучные серые люди, ехали на свою работу. Нас, смененных утренним пополнением баррикадников, сначала был полный вагон, потом пол-вагона, потом не больше маленькой тележки. В Ясеневе, похоже, вышел я один. И побрел домой против потока спешащих на работу мирных обывателей (нет, все-таки Там нас было не больше пятидесяти тысяч). А дома ждала моя приветливая и ничего-то не понимающая собака Чипа. Машет хвостом: выведи да выведи погулять, имею такое собачье право.

Вот тут и захотелось написать - про Чипу и вообще про жизнь собачью.

Вспомнилось, как однажды Марк Захаров перед многомиллионной телеаудиторией грустно на свою собаку пожаловался. Да то Марк Захаров, а то я. Да и писать-то некуда (еще было утро 21 августа, напоминаю), вся родная пресса в подполье. Не писать нужно, а сухари сушить, а еще лучше - спать, пока дают.

Проснулся к вечеру - Победа! У Белого Дома ночь хоть опять мокрая, но веселая, с раздачей арбузов и песнями. А потом - миллион героев, и все обрели имена. В ту-то ночь предыдущую, страшную-то - не очень между собой знакомились. Убьют - не убьют, а фамилию не скажу: "Что в имени тебе моем?" Во всяком случае, так было на нашей, самой крайней от Пресни баррикаде, у гостиницы "Мир", где мы еще российский танк охраняли - тот, единственный, что был с боекомплектом: танкисты спали, а нам нельзя было никого к нему подпускать, и отойти нельзя никуда. (На случай, если "однополчане" прочтут, представлюсь: я тот самый бородач, четвертый с начала цепи (от баррикады), который весь вечер брюзжал своему приятелю - пятому с краю, этакому классическому интеллигенту в очках - что, мол, хочет чай пить у себя на кухне у телевизора, а в час ночи таки отпросился позвонить на Садовое кольцо, попал в самую заваруху с танками (БМП), вернулся ободранный и пришибленный - вот это я и есть.)

Так вот, о собаках. Раздумал я было о них - и вообще обо всем этом - писать: есть лучшие. А сейчас все-таки пишу. И вот почему.

Сегодня ночью (с субботы на воскресенье, 8 сентября), часа в два, произошло Событие: впервые-впервые в прямой эфир, хоть и ночной, на радио России пустили святую нашу заступницу - говорю без всякой иронии - Валерию Ильиничну Новодворскую.

Уважаю ее безмерно. Вот чисто русский тип: истово-неистовая мученица за веру, вроде протопопа Аввакума (который вообще-то по "пятому пункту" был мордвин, но русее его нет никого в нашей истории). Уважаю - но почти ни в чем с ней не согласен.

Восстание, говорит, нужно народное и гражданская война, только так мы отделаемся от тоталитаризма. Очень мне она напомнила когда-то знакомых заграничных маоистов, которые все бредили восстанием уже вооруженного американского народа (и еще более вооруженного швейцарского) против буржуазии, за землю, за волю, за лучшую долю. А советских и просоветских своих коммунистов считали соглашателями и социал-предателями: мало им было в них революционности - совсем как Валерии Ильиничне в "Дем.России")... Но сейчас не об этом.

А о том, что повторила В.И. почти дословно слова своего полного антипода, совсем нерусского человека (по национальности юриста) – В.В. Жириновского: мало, дескать, людей было у Белого Дома, каких-то пятьдесят тысяч из московских девяти миллионов – узок-де их круг и страшно далеки они от народа, который-де "сидел по домам и одобрял действия властей" (по Жириновскому) или "ехал себе на работу, вместо того, чтобы начать подлинно народное восстание" (В. И. Новодворская; и я сам это видел и был огорчен).

…Нас у Белого Дома был миллион. Даже несколько миллионов. Потому что мы, Пятьдесят Тысяч, представляли эти миллионы. Мы были за них, мы были от них, и никто не посмеет нас разделить, нашептать нам (и им), что мы их-де презираем, мы их-де не любим, и у нас с ними-де разные цели и интересы. Нет, я знаю точно, что лично я представлял добрую сотню людей - своих отсутствовавших соотечественников (кто в отпуске, кто в командировке, кто в башне из слоновой кости, кто в мелких заботах, которые ему по недомыслию казались крупными, кто в запарке, а кто - так и в запое) - друзей, соседей, коллег, родственников, свою семью - от маленькой дочки до старенькой тещи - и свою собаку Чипу, которую люблю и даже уважаю, хотя уж она-то точно (впрочем, не только она) и не знала, не понимала, где и зачем я ее в эту ночь представлял. А если бы знала и умела говорить, сказала бы: не ходи, делать тебе, что ли, нечего, давай лучше покушаем овсяной каши и пойдем погуляем - ты постоишь часок в очереди к киоску за разбавленным пивом в свою банку (кружек нет, не забудь), а я пообщаюсь на захламленном пустыре с другими собаками, пока их хозяева в пивной очереди месят ногами глину и разговаривают про спартаковское динамо. А потом ты будешь сидеть за жидким пивом у телевизора - не все же "Лебединое озеро", будет и "Песня-91", и каждый день будут петь Зыкина и другие исполнители хороших советских песен ("Там, за поворотом - там там-тарам, там-тарам" или "Все, что мы доверяем мечтам, означает тарурам"). Мама, может, достанет и сварит курицу (хунта ведь обещала и рублей больше напечатать, и цены снизить), мне достанутся положенные косточки. Я наемся, буду лежать на половике и думать о своем собачьем счастье, а ты - о своем: ведь скоро выходные, играет пахтакорское торпедо, выбросят сероватой колбасы, а кто умеет жить - тот и водянистого пива себе достанет, и геркулеса для своей собаки, вместо овсянки-то надоевшей.

А ты - под дождь и под танки. Делать нечего, что ли?

Если бы они умели рассуждать, так сказали бы людям почти все московские собаки. И не только собаки. "Делать им больше нечего, что ли?" - сказал своей спутнице небольшой самец совчеловека на платформе метро "Баррикадная", брезгливо отстраняясь от толпы людей, несущихся по отчаянному призыву Станкевича выручать Белый Дом. Часом раньше, еще в Ясеневе, ко мне тоже подскочили два возбужденных лимитчика: "Браток, выручай! Где тут у вас водки достать? Братан в гости приехал, войди в положение!" (Я их, естественно, послал – к... Жириновскому. Не поняли и обиделись).

Собаки говорить не умеют. Удовольствия даже от футбола и конкурса "Песня-91" получать не могут (у них еще более простые потребности и радости), и в большинстве о перевороте даже и не знали. Из полумиллиона московских собак в ночь с 20 на 21 августа на баррикадах я видел только двух - бультерьера и красавицу колли. Да и тех брать не стоило - промокли, бедные, и вряд ли понимали, за что борются.

Все равно мы их любим, меньших наших братьев.

И то свободное, изобильное общество, за которое мы шли под дождь и танки (а свободная Россия в современном мире просто не может не быть изобильной - говорю это вам как экономико-географ, повидавший не только Одну Шестую часть этого большого мира) - это общество принесет более счастливую жизнь не только людям, но и собакам. И тебе, моя Чипа. Тебе уже восемь лет, и ты наверняка на своем собачьем веку успела заметить, как из года в год мрачнел твой хозяин и его двуногие сородичи, а многие постепенно просто остервенели от безысходности (ты, конечно, не понимала - почему). Месяц назад одна соседка, из которой за три поколения генетически вытравили понимание того, что она – дама, даже ударила тебя ногой (за то, что ты существуешь). Твой хозяин постепенно перестал давать тебе сначала кусочки сыра, потом и его обрезки, потом колбасу, потом колбасные шкурки, а недавно отказал и в серо-бурой "собачьей радости" и даже в макаронах, окончательно посадив тебя на овсянку, которую почему-то полюбил и сам.

Нет, моя Чипа, люди стали не просто так злыми, и твой хозяин вовсе не заболел скупостью. Ко всему этому здешние двуногие начали свой путь уже давно - задолго до твоего рождения и даже до рождения твоего хозяина. Но сейчас твоему хозяину, его друзьям и товарищам стало совсем невмоготу, и они пошли под дождь и танки и стали строить баррикады для того, чтобы остановить дальнейшее движение по этому пути.

Для того, чтобы наши люди стали свободными и радостными, как во многих других странах, которые видал твой хозяин. Для того, чтобы соседка, наконец, узнала, что она дама. Для того, чтобы исчезло отвратительное слово "лимитчик" (а слово "прописка" стало бы нецензурным), и радость встречи двух братьев из Урюпинска не сводилась бы к совместному отравлению раствором этилового спирта. Для того, чтобы ясеневские собаки не сбивались от скуки в злобные своры на пустыре близ убогой пивной будки и чтобы, Боже упаси, самых крупных из них, не ведающих, что творят, никто не смел бы натаскивать на людей. Чтобы их хозяева перестали лаять друг на друга и даже называть друг друга "мужчинами" и "женщинами", а превратились бы в сударей, сударынь и барышень. И чтобы твоя хозяйка, элегантная дама, отправившись в столичный универсам "Ясенево", что должен стать не хуже любого супермаркета нашей бывшей обиженной Богом окраины - Финляндии, - накупив целую тележку первоклассных продуктов в ярких упаковках (только не забудь ананасов и плодов киви для дочки - финские девочки их так любят, а ведь наши русские будут, чай, побогаче), зашла бы в отдел собачьей еды и из двух десятков видов собачьих консервов (в Финляндии их только полтора десятка) выбрала бы Чипины любимые - говяжью тушенку из бывшего стратегического запаса бывшего СССР.

Вот чтобы все это сбылось - и еще многое из того, что видел в других странах, которых мы не хуже - я и стоял на баррикаде. Жаль, что ты, Чипа, этого не понимаешь.

Впрочем, на нашей баррикаде все-таки были две собаки. Только две, зато какие! Красавица колли и бультерьер.

Аркадий Черкасов
г. Москва (сентябрь1991)