Позвольте вломиться вот в эту открытую дверь, даже с надписью “Добро пожаловать!”, – может, не такая уж она открытая? И впрямь, за ней – другая дверь, а на ней – пудовый замок. Замок обыденного сознания, которое не пробьёшь фасадным лозунгом.

Не очень любят русских иммигрантов в других странах – разве вы этого не замечали или хотя бы об этом не слышали? А если слышали, вспомните, какой была ваша немедленная реакция. Конечно же: “– Вот гады!”? И не было сомнения – кто, собственно, “гады”. А если вы собрались уезжать (эмигрировать) из России, – то, может, стоит подумать, к кому вы едете и, особенно, от кого хотите уехать? Может, вас и здесь не любят? А кого, кстати, любите вы?

Не приходило ли вам в голову, что не любят русских и в России – сами же русские! Ведь это не иностранцы, а такие же русские, как вы, привычно и охотно хамят вам в автобусе, в автоинспекции, в окошке коммунальных платежей сберкассы, в бухгалтерии и в “бесплатной” поликлинике. И как привычно-автоматично вы их “посылаете обратно”! От них хотите уехать? Но уж, конечно, не от себя? (“Omnia mea mecum porto, – и всё моё я повезу с собой…”).

Кстати, под “русскими” здесь и далее в статье – и во всём мире – имеются в виду все “дорогие россияне”: в русском разговорном языке это “политкорректное” слово ещё не привилось, а на иностранных языках оба эти понятия выражаются одним и тем же словом – Russians, или Russes, Russen, Rusos, Russi. Даже российских или казахстанских немцев в Германии, не говоря уж о российских, белорусских, украинских, горских, бухарских (!) и прочих “советских” евреях в Израиле, – номинально им единокровные местные жители считают и называют “русскими” – и недолюбливают. За что? – За то же, за что мы, “бывшие советские”, сами друг друга, – а на самом деле и лично самих себя, – не любим и не уважаем.

Вот пример: все мы были раньше – с трибуны – “товарищи”. Теперь, вроде, “господа”. А кем мы и тогда были и теперь остаёмся в автобусе, поликлинике или булочной? Совершенно верно – “мужчинами” и “женщинами”. Это – чисто совковое обращение, отражающее сохранившуюся совковую ментальность, которую мы таскаем по миру с собой и, что ещё хуже, передаём детям. Нигде в мире его не услышишь, кроме как в бывшем Союзе. Невозможно представить себе англоканадца, обращающегося на улице Торонто к прохожей: “– Вуман, где тут ближайший паб?”, или франкоканадку в монреальском метро: “– Омм, на Кот-де-Неж выходите?” Во всём мире любое обращение к незнакомому человеку в подтексте содержит изначальный комплимент, связанный с даже несознаваемой “презумпцией равенства” (это значит, что человеку свойственно, при отсутствии дополнительной информации, считать незнакомцев, для начала, равными себе, – “а там – посмотрим”). Обращаются: “сэр” (“государь, повелитель” – тот же корень, что в словах “сеньор” и “синьор” – “указующий”), даже сильнее – “месьё” (мой повелитель), “майн герр” (мой господин), или, как наши предки – “милостивый государь”, сокращённо “сударь”, и т.д. Подтекст здесь такой: “лично я – благородный человек, ходячий образ Божий (так оно и есть – читайте Библию!), меня никто не смеет обижать, я – господин; тебя я не знаю, но полагаю, что ты равен мне, пока каким-либо подлым действием не доказал обратного; значит, – ты тоже господин, и именно так я к тебе для начала обращаюсь”. Никто, конечно, специально так не рассуждает, а делается это автоматически, по въевшейся вековой привычке – как и по привычке улыбаться в ответ: “Что, мол, добрый (как и я) человек, скажешь мне хорошего?”

А “бывшие советские” люди, за три поколения убеждённые жизнью и властями в собственной ничтожности и, по той же “презумпции равенства”, в ничтожности каждого из окружающих (пока он не докажет, что он Начальник, Господин, Друг, Товарищ или Брат), до-олго инстинктивно искали, как его, дрянь такую, называть, чтобы, нечаянно сделав комплимент, ненароком не возвысить над собой (я-то ведь – точно дрянь”). Высмеяли писателя Владимира Солоухина с его “сударем” (а зря!), отказались от официального “товарища” и казённого “гражданина”, ненадолго задержались на “девушке” (для всех возрастов) и на “молодом человеке”: что-то подозрительно ласково это звучит… И, наконец, нашли точное: “мужчина!” и “женщина!”. То есть, “эй ты, самец!” и “эй ты, самка!”. И никаких комплиментов!

Кстати, русских, – а точнее, гостей или иммигрантов из стран бывшего СССР, – действительно легко опознают на улицах канадских городов, но не столько по акценту (как писал В. Яковцев в № 4-5 “Канадского Паспорта” за этот год), сколько по вечно недовольному и тотально неприязненному выражению лица. Говорили мне об этом канадские полицейские, добавляя, что другие отличительные черты “Russians” – в том, что при переходе улицы они не обращают внимания на светофор, не понимая, что в цивилизованном обществе это так же неприлично, как пукать за столом. А если Russians за рулём, то опять же тенденция – переть на красный свет и не тормозить на “зебре”. (“Впрочем, от этого мы быстро отучаем, – но как же вы живёте в России?” – “Мрём помаленьку, – ответил я, – оттого некоторые эвакуируются, в том числе и в Канаду”. “– Чтобы и здесь людей давили?”). А перед тем, как сесть за руль, новые русские иммигранты (видимо, офицер имел в виду тех, что впрямь из “новых русских) обычно долго выясняют, кому и сколько надо “дать”, чтобы получить права, – не понимая, что просто надо взаправду сдать экзамен. И так во всём. “Нашим” трудно понять, что в Канаде, – как и в других странах западной цивилизации, – принято искренне, “нутром” уважать других и уважать законы, быть честным (это выгодно, чёрт возьми! То, что честность в бизнесе самоокупается, открыли ещё шотландские купцы и прочие кальвинисты, да и наши русские старообрядцы, не говоря уж о духоборах).

Повторяю: собравшись насовсем, по делу или в гости на Запад, оставьте как ненужный хлам тот правовой и этический цинизм, неверие в людей и в Закон, неприязнь к ближнему, и отсюда – деловой непрофессионализм, что развились в российском обществе за годы несчастной нашей истории. Именно то, за что нас и не любят. Ведь до чего дело доходит: например, русскому объясняют дорогу. “– Это два квартала на север, а потом свернёте на восток”. Он не понимает! (“У нас так не говорят”). В школе, правда, учил про страны света, но, словно болтовню на комсомольских собраниях, всерьёз не принял, сдал и забыл: “– Есть знания как бы “понарошку”, а есть реальная жизнь. На сарае знаете что мелом написано, – а на самом деле там дрова лежат!” Так вот на Западе, особенно в Северной Америке, и “особеннее” всего в Канаде, если где что написано, то именно это там и лежит. Обман, мошенничество – это аномалия, а не правило. Живут по законам, а не “по понятиям”. Таков “социальный договор”. А у нас насильно навязывавшийся “социализм” дал полностью обратный эффект – тотальную асоциальность, которая поражает и раздражает “западных” людей. (“Почему у вас гадят в собственном подъезде? Потому что он не собственный, а общий, коммунальный? Но ведь и вы сами тут живёте?!”).

Отсюда же – склочность в “коллективах”, отсутствие чувства личной ответственности, солидарности со своей “фирмой” (“чтоб она сгорела! ”), злорадство по поводу “проколов” своих коллег и особенно начальства, знаменитая российская “агрессивная зависть”. Всё это многие эмигранты тащат с собой на новую землю. Несколько лет назад всю Канаду потрясла история российского “интеллигентного” иммигранта Валерия Фабриканта, обиженного тем, что ему долго не присваивали звания “полного” профессора, и в гневе перестрелявшего “обнёсших” его коллег прямо на кафедре в монреальском университете Конкордия.

Между прочим, столь нервен и злобен наш народ был не всегда: одичание нации – постепенный, длительный и, надеюсь, обратимый процесс. Возвращаясь к любимому примеру, скажу точно, что обращения “мужчина!” и “женщина!” впервые появились в Москве зимой 1977/78 года. Поверьте, я это точно знаю (тут замешана личная история, которую опущу). До этого такое обращение в Москве было немыслимо. Встречалось оно на юге, где у заезжего москвича вызывало улыбку. А теперь уже и московские старожилы (память – короткая!) думают, что “так говорили всегда”. И уже выросло целое поколение, которое думает, что по-русски именно так и положено обращаться.

Нет, господа-товарищи, – есть ещё в русском языке цивилизованное обращение к незнакомцу (скажите детям!). Это: “– Извините, …(где тут метро?)”. Или, что – то же, – “Простите, …” За что “извините”? (“Перед дрянью такой, вроде меня же, ещё извиняться…”). А вот за что. Вспомните, что Вы – Подобие Божие, центр Вашей Вселенной. И вот Ваш путь пересёкся с траекторией другого Центра – другой Вселенной. Он (она), как и Вы, обычно погружён в мысли о Возвышенном – о Достоевском, Бахе, судьбах русской демократии… И Вы его от этих великих мыслей отвлекли “низким” вопросом о метро или вообще туалете. Своим извинением Вы напоминаете ему (а главное – самому себе) о Вашем равенстве не в нищете и задрипанности, а в Великом и Духовном. А если Вы ещё и назовёте его сударем (государем), то этим намекнёте, что, пока не доказано обратное, Вы тоже государь. Видите, как просто?

По долгу службы (точнее, научной работы) мне нередко приходилось встречаться с канадскими индейцами, бывать у них в посёлках. Действительно, раньше во многих посёлках была нищета, почти как в наших русских деревнях (сейчас получше). Но при этом чуть не каждый индеец, особенно когда он в городе, звал себя “вождь” (chief). И держался как вождь. И чем больше он себя уважает, тем церемоннее обращается к встречному “бледнолицему”. Как-то, лет десять назад, мне довелось выступать на собрании вождей индейцев провинции Манитоба. Так председательствующий объявил: “Сейчас будет говорить вождь Черкасов из России”! Логика: раз они тут все вожди, значит, и я вождь. Презумпция равенства!

Так же – и большинство иммигрантов. Тоже все – господа, даже если кто пока только моет посуду в ресторане. Помоет в свою смену, переоденется и пойдёт господином со своей дамой в другой ресторан, где за ним потом другие господа будут тарелки мыть. Быть господином нетрудно, стоит только захотеть и уверовать в себя.

Но то – Канада. А на своей Родине я чувствовал себя Центром моей Вселенной, Господином и даже, прости Господи, Товарищем, – потому что это явно признавали все окружающие, – всего несколько раз в жизни, и тоже лет десять назад. Это были дни массовых московских манифестаций в защиту демократии. Каждый раз “окружающих” было по нескольку сот тысяч, и каждый из них приходил туда по своей личной августейшей воле, сам по себе или со своими товарищами, объединённые лишь общим стремлением сделать свою – нашу – жизнь полной человеческого достоинства. И впервые в густой московской толпе меня никто не толкал, не обругивал и не обзывал “мужчиной”! А кое-кто с трогательным старанием пытался называть всех нас (и себя) “господами”, что было наивно и забавно, потому что как раз тут-то все мы были на самом деле товарищи, и это чувствовалось. Ах, “как молоды мы были!…”

А вот сейчас вновь, – если ты не “новый русский”, – только если окажешься за пределами России, то с изумлением обнаруживаешь, что ты везде – и в быту! – на полном серьёзе господин – сэр, месьё, майн герр, сеньор или пан, “мистер” Такой-то или Такой-то-“сан”. Если кандидат наук, то “д-р” Такой-то точнее – “доктор философии” (Ph.D.), – это официальный эквивалент. Если доцент, то “профессор” Такой-то, или “сэнсэй”, – “муаллим”, наконец. И не нужно объяснять, что для “полного доктора” или “полного профессора” тебе в бывшем Союзе надо было написать зачем-то ещё одну никем не читаемую диссертацию (у “них” такого нет) и собрать кучу дополнительных справок-бумажек – и что на Родине ты “мужчина”, а не “герр”. Они там всё это знают, но на бесплатное уважение не скупятся – ни для своих, ни для чужих, – чтобы не терять формы, как говорят спортсмены. И сам начинаешь верить, что ты месьё, – вплоть до посадки на обратный рейс Аэрофлота, где тебя быстро перевоспитывают бортпроводницы (сов.) – не путать со стюардессами (иностр.). Они тебе объяснят и покажут, что ты не сэр, не господин и уж никак не товарищ, а “мужчина”, возвращающийся пополнить наше “население” (а никакой не “народ”).

Вот народ – он для кого состоит всё ещё из “товарищей”, а для кого – уже и из “господ”. Наш народ велик, могуч, талантлив, предприимчив, работящ, душевен, духовен, единодушен, всечеловечен. Это написано на той самой фасадной, открытой двери, и никто с этим не спорит. За нею – вторая, запертая дверь, за которую простое “население” не положено пускать. Потому что наше население – хамовато, воровато, лживо, лениво, недисциплинированно, неотёсанно, неумыто и обладает склонностью к пьянству, стукачеству, нетрудовым доходам (welfare?) и вымогательству (по-научному – рэкету). Потому ему нужна узда в твердой руке и, соответственно, сильное руководство, и потому его, наше население, нельзя так запросто пускать в “цивилизованные” страны, в демократию, в свободный рынок, в Канаду (раз им нельзя даже просто в Москву без прописки, как бы она ни называлась), нельзя давать ему в частную собственность сельскохозяйственную землю (продаст и пропьёт!).

Понятия “народ” и “население” (вполне различимые на трибуне), в обыденном сознании сливаются в одно, и на бытовом, доверительном уровне общения и коммунисты, и “патриоты”, и, боюсь, многие “демократы”, и, ещё больше боюсь, иммиграционные чиновники, и наши высокопоставленные лица, и (что хуже всего) сами наши так называемые “простые люди” сходятся в одном. В том, что “мы не как все”, что у России “особенная стать” (а у кого, кстати, она не “особенная”?) и что наш народ, в отличие от других, то ли слишком “богоносен”, то ли слишком испорчен. А результат один: что ему никак нельзя обходиться без хорошего кнута, прописки, контролируемой делёжки и насильственной “соборности” (чего в Канаде нет). Таков-де именно наш народ, в отличие от соседних – более бледнолицых и более смуглых, более флегматичных и более темпераментных. Так сказать, “незолотая” середина. Канадцы, финны, турки, японцы и южные корейцы без всего этого могут, а мы (в компании с северными корейцами) не можем, у нас – особенная стать, в нас разрешается только верить.

Причём те, которые считают, что наш народ для нормальной жизни “слишком испорчен”, объясняют это по-разному. Кто говорит – татаро-монгольское иго и последующее многовековое рабство, кто талдычит про необратимые “семьдесят четыре года”, а кто – что-де нас инородцы научили водку пить, а отучить теперь, подлые, отказываются.

Но хватит ныть! Чепуха всё это! Заявляю как человек, повидавший мир. Для этого пришлось приобрести профессию географа, написать диссертацию и несколько книг, а также выучить пять языков, и всё это – невзирая на тяготеющее наследие татаро-монгольского ига. (Что? – Нет, в партию не вступал.) Я видел “старых” русских – иммигрантов второго-третьего, а то и четвёртого поколения – моих соплеменников с тем же генетическим кодом и столь же загадочной душой – в Канаде, в Штатах, во Франции, немножко в Швеции и Голландии. Живут прекрасно, не хуже других, никаких колхозов и никаких помоек перед подъездами, знают несколько языков, играют на балалайке, и все – явные сэры, герры и месьё. В Хельсинки хорошо одетые, самодовольные русские прихожане заполняют возвышающийся над городом огромный православный собор. Никакие не масоны, а наши православные братья Синебрюховы (Sinebrychoff) уже почти век пытаются споить финнов превосходным пивом “Кофф”, – споить не получается, но разбогатеть удалось.

Дело в том, что любой народ, – и русский в том числе, – состоит из Человеков, а человек – это самое легко приспособляющееся, наиболее гибко реагирующее на среду из всех Божьих тварей. Дай ему возможность, – и он её примет, и использует, и воспарит. Отбери крылья, свяжи ноги, – будет ползать. Только не надо насчёт того, что он-де ползать рождён и так, мол, ему лучше.

Приведу несколько примеров такой “гибкости” и начну, что называется, от противного.

На своем жизненном пути я встретил, наверное, не менее сотни американцев – все милые, вежливые, добродушные, улыбающиеся своему русскому коллеге. Живи и дай жить другим – их национальный лозунг. Всё так. Но вот однажды (лет десять назад) впервые получаю от американских друзей приглашение в Вашингтон – провести в университете несколько семинаров по проблемам Арктики (моя специальность). Срочно нужна виза, еду в посольство и, отстояв огромную очередь (потенциальные эмигранты, беженцы, гости, профессора вроде меня), знакомлюсь со своим сто первым американцем – маленьким бородатым клерком в окошечке, от которого только и надо, чтобы направил на разговор в консульский отдел – а там уж либо дадут визу за три дня, либо не дадут – не обижусь: порядок есть порядок. Важно, что мне это надо от маленького клерка – узнать-то, а ему от меня ничего не надо, много нас таких стоит.

Боже, где американская улыбка? Какое там – где американская внимательность, знаменитая “efficiency” – “эффективность” западных клерков? Да он просто ничего не хочет выслушать и со второй фразы, даже не взглянув на папку с документами, начинает орать, хамить, как в последнем совковом собесе. Может, он по-русски не понимает, прикрывает незнание нашего трудного языка более легко усвояемым хамством? Перехожу на английский – тот же эффект. Я и не знал, что по-английски можно так орать, оскорбляя самой интонацией. Видимо, вообще – нельзя, а нас – можно. Специально подождал в сторонке – как он будет с другими. Так же! В том числе и с хорошо одетыми, но бестолковыми русскими, еврейскими, армянскими женщинами (дамами?), которые безропотно сносили хамский тон, потому что очень хотели в Америку и сами видели, что их таких – много.

Какая генетика, какое монгольское иго, какое крепостничество и какой Коминтерн так легко превратили американца в полное подобие “хомо советикус чиновникус”? Человек приспособился к среде, и только.

Другой пример такого же рода. Канадцы – еще более симпатичный и культурный народ, их чиновники – верх любезности и деликатности. Канадские авиакомпании работают, как швейцарские часы. “Погоды” для них не бывает, а горючее – наоборот всегда есть. Я летал на канадских самолетах добрую сотню раз, и лишь дважды время взлета было отложено. Раз – ерунда, на час. Зато другой раз – уже заполненный самолет объявили сломавшимся, и стало ясно, что кто успеет первым добежать, тот попадет на следующий – последний рейс. А многим лететь нужнее, чем другим: у кого пересадка, кого встречают и так далее. Причем дело было в пятницу, конец недели. Что началось! (А что? – То же, что всегда происходит в наших аэропортах якобы потому, что у нас “плохой народ”). Все было: и несолидная беготня, и суетня, и очередь, и “Вас тут не стояло!”, и “Что, вы лучше других?”, и, как апофеоз всего, “наше” знаменитое “Вас много, а я одна!” от полчаса назад любезнейшей стюардессы, враз превратившейся в задерганную бортпроводницу. И это канадцы! Ни до этого случая, ни слава Богу, потом я никогда такими, до боли родными-знакомыми не видал. А устрой им ежедневную нашу жизнь?

Наконец пример личный. Не все коту масленица, бывает и Великий пост. Чтобы райком партии, в которой я не состоял, позволял ездить за границу (на работу по специальности – чёрт побери!), приходилось по первому его зову каждый год на две недели отправляться на принудительный труд – в совхоз, чаще всего чистить коровники, в которых, как всегда, сломался транспортер, а слесарь-ремонтник тов. Авгий именно в данный момент запил. Разгребали мы с коллегами лопатами угадайте что – за харчи плюс стандартные пять рублей наличными за весь двухнедельный срок, независимо от того, сколько и какой бы работы мы ни совершили. А сбежать нельзя – потом не подпишут Характеристику и плакали лекции “д-ра Такого-то” в престижном Макгиллском университете и его же беседы с эскимосами на берегу Гудзонова залива. Поэтому будь покорен райкому, а в остальном – что с городского хлюпика возьмешь? Очень плохо, без огонька разгребали мы Угадайте Что, с частыми и перекурами, а то и гонца посылали в сельпо угадайте зачем. Были мы там постоянно там очень-очень ленивы и по возможности пьяны, часто с утра.

“Русский человек – плохой работник”? А вот и нет. Той же в основном люмпен-интеллигентской компанией ездили мы (в отпуск) не раз и на шабашки – на таежный лесосплав или железнодорожные пути прокладывать в тундре. По своей воле и с твердой целью заработать тысчонку-другую. И те же самые люди превращались на месяц в добросовестнейших работяг и полных трезвенников, не хуже канадских лесорубов. Потому что был договор: ты хорошо работаешь – я хорошо плачу, и наоборот.

Почему гэкачепистский комендант Москвы в августе 1991 года объявил на весь мир, что у Белого дома России собрались пьяные погромщики с бутылками? Он ведь там не был. Но он считал, что знает вверенное ему население. Только там было не население, а Народ, а у Народа совсем другие привычки. Пили из термосов чай, и за трое суток никто никого не обзывал ни “мужчиной”, ни “женщиной”. Народ составили Личности.

Народ у нас – золото, той же пробы, что и другие народы. Только дайте убрать из наших душ колючую проволоку, за которой народ превращается в население. И нас везде полюбят.

Аркадий Черкасов