Антон Нестеров  

Рок 90-го года, или На пределе дыхания  

…не быть сволочью…  
«Разные люди»

1

            Память становится все больше похожа на музыкальный автомат. Если опустить в нее жетончик, на котором выбито «1990-ые», она выдаст:

            Май – или начало июня? Тесная кухня, залитый солнечным светом стол – и из магнитолы, стоящей на нем, доносится:

Жизнь стоит того, чтобы не быть сволочью
Жизнь стоит того, чтобы не быть сволочью
Жизнь стоит того, чтобы утром открыть окно
Жизнь стоит того, чтобы утром открыть окно,
И плюнуть вниз, бычок об карниз,
Начиная новый день с "Beatles".  

Это группа «Разные люди», и звучит она на волнах радиостанции SNC[1]…

            На поверку (дойти до стойки с дисками, взять «коллекционный» CD, посмотреть на обороте год) все оказывается правдой: песня «Жизнь», альбом «Мазохизм»  http://www.raznyeludi.com/main/content/view/255/37/ , записано в том самом 1990-м. И даже прочесть, как записано: «10 декабря 1990 года в городе Харькове в квартире Чернецкого на передвижную студию «Останкино» методом заброски кабеля на 10-й этаж. Чернецкий пел и играл, лежа в постели»[2]. И вдруг с удивлением понимаешь: даже то знание – передававшееся тогда от одного к другому, – что в Харькове есть такая замечательная команда, «Разные люди», гитарист которой, Александр Чернецкий, болен и не очень может ходить, потому на сцене появляется редко, а когда появляется, то иногда на костылях – правда.

Начиная новый день с «Beatles»…  
«Разные люди»

Мы хотели пить - не было воды
Мы хотели света - не было звезды
Мы выходили под дождь и пили воду из луж
Мы хотели песен - не было слов
Мы хотели спать - не было снов
Мы носили траур - оркестр играл туш…

                        («Кино», «В наших глазах», 88)

Не провидение вперед, а – взгляд назад. Фиксация памяти определенного поколения. Причем памяти, которую тогда разделяли и университетские «ботаники», и ребята с рабочих окраин…

3

они умеют, как это делается, как входят в кровь Дилан и Маяковский,

как выходят на трассу зимородок и поползень,

как плачет на могиле матери жилистый физкультурник в Соснице,

как обволакивает женским кислородом сутемь,

как начинается «All You Need Is Love» и как кончается «21st Century 
Schizoid Man» - победным грохотом безумия

– стройный ветер, гладь нам кожу, гладь нам кожу языка

– октябрьским парадняком и апрельским джефом…[8]

                                                                                   Андрей Мадисон. Вопль

            Рокеры той поры предлагали свой опыт – просто, определенным образом этот опыт оказывался и твоим, жестко пойманным и  проартикулированным, как у Майка Науменко:

Каждый день ты просыпаешься с мыслью:

А не последний ли это день?

Ты чувствуешь себя так, будто у тебя

На спине татуировка – мишень.

 

Ты задаешь себе надоевший вопрос:

Ну, и как будем дальше жить?

И ты сам себе отвечаешь:

Все это глупости, их нужно забыть.

 

Но каждый день – это меткий выстрел,

Это выстрел в спину, выстрел в упор,

За все эти годы можно было привыкнуть,

Но ты не привык до сих пор. 

 

Эти песни… Точнее всего сказал о сути того рока  Башлачев:

 

Ты говоришь, что я неплохо пою,

И, в общем, это то, что надо.

Так это очень легко:

Я в этих песнях не лгу –

Видимо, не могу.

            (А. Башлачев)

            Большая часть того, что звучало на наших магнитофонах в 90-м году, появилось, как записи, задолго до этого – у того же «Зоопарка» Майка Науменко мы слушали старые альбомы, начала 80-х, откуда и вышеприведенная цитата, а не относительно свежий по тем временам альбом «Белая полоса», изданный было на государственной фирме «Мелодия» – и не ставший для нас событием. Самый «ходовой» набор, который слушали тогда все: «Аквариум», «ДДТ», «Наутилус Помпилиус», «Кино», «Крематорий». К этому примешивался «АукцЫон», «Центр» Василия Шумова, «Николай Коперник», «АВИА». Но из того же «Аквариума» больше всего слушались «Табу» 1982 и «Ихтиология» 1984 года, зафиксировавшие для нас то, что было интуитивным ощущением почти каждого, но еще не всеми называлось в открытую, а если формулировалось, так как только личный, а не общий опыт: а) доверять можно только простым вещам, все остальное насквозь пропитано фальшью (это-то было внятно почти всем); б) этот фальшивый мир стал крошиться и распадаться (а вот в это готовы были поверить немногие – в андроповско-черненковскую-то эпоху).

Я буду учиться не оставлять следов,
Учиться мерить то, что рядом со мной:
Землю - наощупь, хлеб и вино - на вкус,
Губы губами, небо - своей звездой;
Я больше не верю в то, что есть что-то еще;
Глаза с той стороны прицела ясны.
Все назад! Я делаю первый шаг,
Я начинаю движение в сторону весны.

Но из этого ощущения уже прорастало тогда совсем иное:

Спим да пьем. Сутками и литрами.

Не поем. Петь уже отвыкли.

 

Ждали. Ждем. Все ходили грязные,

Оттого сделались похожие,

А под дождем оказались разные.

Большинство – честные, хорошие.

                        (Башлачев, «Время колокольчиков», вариант 1984 г.)

            Самое начало 1980-х была эпохой застывшего, серого настоящего, когда почти невозможно было отрешиться от чувства, что «сегодня тот же день, что был вчера». Вырваться из него можно было только в метафизику: «Я инженер на сотню рублей,/ И больше я не получу./ Мне двадцать пять, и я до сих пор/ Не знаю, чего хочу./ И мне кажется, нет никаких оснований/ Гордиться своей судьбой./ Но если б я мог выбирать себя,/ я снова бы стал собой./ Мне двадцать пять,/ И десять из них/ Я пою, не знаю о чем,/ И мне так сложно бояться той,/ Что стоит за левым плечом./ И пусть слова мои не ясны,/ В этом мало моей вины./ А что до той, что стоит за плечом,/ Перед нею мы все равны…» – пел в 1982 году Гребенщиков. Но у этого была и оборотная сторона. Эпоха давала некую стабильность существования: так или иначе, можно было не очень напрягаться на работе…

            Чему-то подобному обязана своим расцветом английская музыка 1960-х годов. Барабанщик английской авангардной группы «AMMMusic» Эдди Превост как-то проговорил в одном из своих интервью важную вещь: «Социалистическое правительство создало необычайно вольготные условия для молодёжи. После того, как Черчилль ушёл, к власти пришли лейбористы, они продержались несколько лет, но они выстроили систему, которая просуществовала два десятилетия. Я получил очень хорошее образование, которое не было доступно моим родителям, и стало недоступным простым ребятам сегодня, они просто не в состоянии платить ни за что подобное. А я не платил за своё образование, я был очень беден. Но я получил возможность обзавестись широким взглядом на вещи и увидеть перспективы, которые в ином случае остались бы мне недоступны». В Англии 1960-х годов можно было поступить в какой-нибудь колледж, государство платило тебе небольшую стипендию, позволявшую как-то сводить концы с концами, а вместо посещения занятий ты сутки напролет занимался музицированием, играл в маленьких клубах – дальнейшее известно из биографий тех же «Beatles», «Pink Floyd» и пр.

            СССР образца начала 1980-х, как это ни странно, предлагал нонконформистам некий досуг для вынашивания своих идей. Идеи эти невозможно было реализовать – но зато можно было накапливать. То, что произошло в 1985--1990 в рок-музыке – да и в культуре в целом -- было выплеском тогда, под спудом, накопленной энергии – так из перегретого котла под давлением вырывается пар. А котел был перегрет: «Мы выросли в поле такого напряга,/ где любое устройство сгорает на раз», как пел «Аквариум». Покуда пар шипит, воет и рвется наружу, кажется, что вот он, потенциал огромной мощности… «Дальше действовать будем мы» – пели В. Цой и «Кино» в 1988 году. Только… Хватило этой мощности всего на несколько лет – ярких, цветных, разных и непохожих. А потом все кончилось: под проливным ночным дождем 19 – 21 августа 1991г., в кольце людей, стоявших у Белого дома. И выйдя из-под того дождя, все и впрямь оказались разные…

4

Босиком гуляли по алмазной жиле.

Многих постреляли, прочих сторожили.

Траурные ленты. Бархатные шторы.

Брань, аплодисменты да стальные шпоры.

                                               А. Башлачев

            По сути,  пик «русского рока» пришелся примерно на 86 – 88 год. (В 88-м покончил самоубийством Александр Башлачев, что тогда многим показалось «трагическим стечением обстоятельств», но спустя несколько лет было осознано как конец эпохи[9]. Следующей потерей, заставившей вздрогнуть все рок-сообщества, стала гибель в августе 1990 г. Виктора Цоя[10]).

            То, что было underground’ом, выплеснулось вовне: на большие концертные площадки, телеэкран, на виниловые, официально изданные пластинки… В 1990 г. Сергей Гурьев писал в созданном его усилиями журнале «Контр культ УР’а»: «1988 г. – агония 80-ых. Идолы эпохи вырываются на стадионы – масса триумфальных концертов «Алисы», «Телевизора», «ДДТ», «Кино», ну и «Аквариума», разражающегося «Поездом в огне». Воцаряется разливанное море миссионерства. «Пора вернуть эту землю себе!» – увещевает БГ. «Время менять имена!» – вопит Кинчев. <…> Рука об руку с доблестным и постоянно поносимым всуе комсомолом догорбачевские подпольщики сметают филармонические стены…»[11].

            В 1987 году на государственной фирме «Мелодия» издается первый диск «Аквариума», составленный (не музыкантами, а редакторами «Мелодии») из двух магнитоальбомов: «День серебра» 1984 г. и «Дети декабря» 1985 г., дальше – больше: в следующем году выходят «Ночь» (из записей 1985 и 1986 гг.) группы «Кино», «Белая полоса» (запись 1984 г.) «Зоопарка», «Радио Африка» (1983)  и «Равноденствие» (1987) «Аквариума», «Наутилус Помпилиус» и «Алиса», «Телевизор» и «ДДТ»… (Для сравнения: в тех же 87 – 88 гг.  на виниле выходит несколько больших вещей до того почти не издававшегося Альфреда Шнитке, пластинка Софьи Губайдулиной…).  Однако отметим любопытную закономерность: музыкальные издатели в лице фирмы «Мелодия» не вложили в запись большинства этих дисков ни копейки. Почти все названные альбомы были записаны самими музыкантами, на голом их энтузиазме, с помощью Андрея Тропилло, работавшего на ленинградской Студии юных техников – и пускавшего к себе в студию друзей – естественно, втайне от начальства. А когда начальство прознало, и студию закрыли… Как вспоминает Борис Гребенщиков о записи альбома «Равноденствие»: «Полтора года нам было негде писаться, и только шантажом мы принудили "Мелодию" дать нам студийное время (долгая, но смешная история). Таким образом мы впервые попали в официозную советскую студию. Хоть звукорежиссер и отнесся к нам с неожиданной симпатией, но результат все равно получился громоздким. После ставшего нам почти родным приюта юных техников, работа в цитадели советской музыки была тяжелым испытанием. Было странно находиться в месте, где все устроено по принципу максимального пренебрежения как к людям, играющим музыку, так и к людям, ее записывающим; как будто процесс записи – это тяжелый труд на благо Родины (наподобие целины и строительства БАМа), который, по определению, не должен быть легок и приятен. Этот невидимый флер до сих пор висит над всеми студиями, связанными с "Мелодией", только теперь к нему добавилась разреженная атмосфера пост-имперской нищеты»[12]. Чуть раньше с особенностями «советской» звукозаписи довелось познакомиться группе «Наутилус Помпилиус», обласканной «самой» Аллой Пугачевой и получившей от нее предложение записаться в ее студии, с ее звукорежиссером А. Кальяновым. Как пишет в своей книге «Время колокольчиков» рок-журналист Илья Смирнов, «композиции <Наутилуса> были на высочайшем техническом уровне похоронены чуждыми по духу дискотечными аранжировками. Привыкшие штамповать попевки ни о чем, профессионалы оказались не в состоянии работать с осмысленным репертуаром. Они были профессионалами другой профессии»[13]. А Виктор Цой по поводу выхода на фирме «Мелодия» пластинки «Кино» заметил следующее: «Я в газете прочитал, что выходит наш альбом. Я не знаю, почему в нашей стране государственная фирма может выпускать пластинки без разрешения и без всякого ведома автора, оформлять, как они хотят, писать на них, что угодно»[14]. По сути, фирма грамзаписи занималась только тиражированием – и получением денег за реализацию тиража, причем вовсе не стремилась делиться полученными прибылями (немалыми) с музыкантами. Но на тот момент последние были рады и такому раскладу. Им все же удалось пробиться к широкой аудитории, подполье осталось позади. Появились рок-музыканты и в телевизоре – сперва в серии передач «Музыкальный ринг», чуть позже – в программе «Взгляд». Но… Свои впечатления от одного из «Рингов» тот же Илья Смирнов описывает следующим образом: «— Утром была репетиция, — сообщил друг, дежуривший в режимном учреждении с утра.

— Репетиция прямого эфира?

— Да. Вопросов и ответов. Девочек у телефонов предупредили: во время съемки не сидите просто так, а делайте вид, что слушаете и записываете. <…>

            Как только зрителей рассадили по секторам маленького цирка, я увидел шустрого молодого человека, который давал каждому сектору указания, как похлопать, когда потопать. После чего на "пятачок" в центре выходили разные группы и изображали под фонограмму страшное увлечение игрой. Потом, отложив инструменты, экспромтом, легко и остроумно, как Маяковский на диспуте, отвечали на отрепетированные с утра вопросы. Доверчивые телезрители должны были определить победителя в "честном" турнире.

            <…>  Я смотрел в грустные глаза серьезного музыканта Романа Суслова и пытался понять: ему-то что здесь нужно? Ведь никогда в жизни ни Искандер, ни Астафьев, ни Анатолий Васильев не согласились бы опуститься до "Литературного" или "Театрального ринга" такого сорта»[15].

            По сути, независимые музыканты столкнулись с проблемой, которая никогда не стояла перед их западными коллегами. Выйдя из подполья, они попытались встроиться в музыкальный бизнес, не имея ни начального капитала, ни финансовой поддержки корпораций, продюсирующих западных музыкантов. О степени бедности русского рока красноречиво говорит один только факт: в качестве Гран-при фестиваля «Рок-панорама-87»[16] победившая на нем группа «Алиби» получила отечественный синтезатор «Электроника» (кстати, не самый плохой по тем временам инструмент)[17].

Конкурентами независимых музыкантов были «официальные» эстрадники, не один год работавшие в концертно-филармонической системе, вполне к ней притершиеся, обросшие связями, вхожие на телевидение, в кабинеты редакторов фирмы «Мелодия», знакомые с администраторами концертных залов и т.д. Существование же «советского рокера» вполне адекватно описывалось песней «Аквариума» «Герои» 1981 года – но актуальной и во времена рок-клуба, и даже на фоне рок-триумфов 87 – 90 гг.:

И часто мы играем бесплатно,
Таскаем колонки в смертельную рань.
Порой мне кажется, что мы идиоты,
Порой мне кажется, что мы просто дрянь.

И, как у всех, у меня есть ангел,
Она танцует за моей спиной.
Она берет мне кофе в "Сайгоне",
И ей все равно, что будет со мной…

            Рок-музыканты втягивались в изнурительную череду не приносивших особых доходов – в силу непрофессиональной организации – концертных туров, выматывающих и не оставляющих время на создание и запись нового материала. Так, Борис Гребенщиков, вспоминая то время, с горечью замечал: «с осени '86 мы перемещались со стадиона на стадион под такие бурные овации, как будто лично отменили советскую власть…» Группа «Кино» только с зимы по лето 1990 г. (т.е., до смерти Цоя) дает… 62 концерта, и почти все они – стадионные, а география их охватывает: Ленинград, Новокузнецк, Ташкент, Херсон, Киев, Пензу, Уфу, Москву, Одессу, Кривой Рог, Таллин, Иркутск, Братск, Ростов-на-Дону, Ригу, Архангельск, Москву и множество других городов[18]…

Описывая ситуацию рок-клуба 1990 г., его директор Н. Михайлов в интервью журналу «Рокси» говорил: «Сейчас идет обычная реорганизация в соответствии с нашими представлениями о некоей идеализированной структуре клуба. Процесс этот, разумеется, длительный, и осложняется двумя, на мой взгляд, важнейшими причинами: отсутствием того, что можно было бы назвать "начальным капиталом" и хроническим недостатком людей, которые эту реорганизацию проводили бы. <…> И плохо то, что мы со своей реорганизацией опоздали на полтора-два года. Сделай мы это тогда, сейчас не имели бы всех этих проблем. Но, увы, тогда это было невозможно – слишком уж под пристальным вниманием рок-клуб находился…» Рок-музыканты работали – но не имели возможности распоряжаться заработками – в том же интервью Михайлов рассказывал: «однажды мы смогли выплатить группе АКВАРИУМ прямо-таки бешеные деньги за концерты в "Юбилейном" – по 12-18 рублей за концерт. И то – из четырех концертов мы смогли заплатить только за два – пришедшая проверка обнаружила, что мы не имеем права платить за остальные. <…> Поскольку мы проиграли во времени, то столкнулись с тем фактом, что основной источник доходов – концертная деятельность – перестал быть основным. Произошло элементарное насыщение рынка и потеря доверия публики…»[19].

            Майк Науменко сформулировал все это годом раньше: «Сейчас довольно странное время, и этот год сложно очертить. <...> У многих советских групп, на мой взгляд, сейчас довольно трудный период. Когда мы работали полуподпольно, были полные стадионы, а теперь настало некое пресыщение, вроде все можно, и дышать стало легче, но интерес несколько упал. <…> Сейчас, когда можно петь почти обо всем, никто не понимает, о чем, собственно, петь[20]. Образ героя, который был заложен в наших первых альбомах, себя не изжил, просто те остросоциальные песни сейчас уже не нужны, в газетах все это гораздо доступнее. Мы никогда не писали конъюнктурные песни, не высасывали их из пальца. У нас они идут от души, от сердца…»[21].

            Рок исходил из внутреннего личного высказывания – и тут оказалось, что такое высказывание совершенно не приспособлено к механизмам коммерческого функционирования. В начале 80-ых конкурентом року выступала советская эстрада: с ее «и Ленин опять молодой», «увезу тебя я в тундру» и «выпало нам / строить путь железный, а короче – БАМ» (услышав такое, поневоле задумаешься о жизни в условиях вечной мерзлоты за колючей проволокой). На этом фоне и Пугачева с Юрием Антоновым казались отдушиной. Другой альтернативой были барды – но круг их слушателей составляла исключительно интеллигенция; одному лишь Высоцкому удалось выйти за рамки этой аудитории. В тех условиях рок был обречен на успех. Но у успеха есть оборотная сторона, и он всегда чреват потерей контакта с реальностью и почвы под ногами. Эйфория «победившего рока» очень скоро дала себя знать в песнях, которые были ни чем иным, как «песнями про себя любимых». Пусть в них присутствовала толика иронии, но… Достаточно сравнить песню Шевчука «Милиционер в рок-клубе», появившеюся на альбоме «Оттепель», изданного в 1991 г., но реально «отыгранного» на концертах много раньше, с песней Янки Дягилевой, записанными ей летом-осенью 1989 и как раз к 90-му году разошедшимеся по всей стране, чтобы увидеть, как русский рок терял свои корни. Вот Шевчук:

Мне сегодня лейтенант сказал: "Старшина!
Пойдешь в наряд на Рубинштейна![22]…
<…>

А я торчу на "Алисе", "ДДТ" и "Кино"
На живого БГ посмотреть давно
Я хочу, я знаю - он будет там
О Боже, как повезло всем нам.
Но порядок есть порядок - Куда? Сидеть!
Молчать! Не кричать! Не петь!
Я не знаю, что будет. Я вижу, что есть.
Эти парни запросто могут сесть.»
Милиционер в Рок-Клубе!
Милиционер!

Иронично, смешно… Но это, по сути, – пир победителей. Их ухмылки, их междусобойчик. И на этом фоне – надрывная, совершенно бескомпромиссная, а потому заведомо обреченная на проигрыш и заведомо его принимающая – как награду, Янка Дягилева:

В две минуты изловчиться - проскочить версту
По колючему пунктиру, по глазам вождей
Там, снаружи, мертвой стужей по слезам дождей
По приказу бить заразу из подземных дыр
По великому наказу строить старый мир
Деклассированных элементов в первый ряд
Им по первому по классу надо выдать все
Первым классом школы жизни будет им тюрьма
А к восьмому их посмертно примут в комсомол…

            Собственно, именно две ее «электрических» записи, сделанных осенью 1989 Егором Летовым: «Домой!» и «Ангедония» http://mp3.amdm.ru/mp3/dagileva_anka/angedonia/ , стали едва ли не самым  сильным впечатлением 1990-го года.  Янка «выговорила» саму метафизику «русского рока» – какое-то беспросветное отчаянье, замешанное на всем опыте жизни – и одновременно саму возможность скользить над ним, «по-над пропастью»[23]:

Ангедония - диагноз отсутствия радости.
Антивоенная армия, антипожарный огонь.
Сатанеющий третьеклассник во взрослой пилотке со звёздочкой
Повесил щенка - подрастает надёжный солдат.
А слабо переставить местами забвенье и боль?
Слабо до утра заблудиться в лесу и заснуть?
Забинтованный кайф,
Заболоченный микрорайон.
Рассыпать живые цветы по холодному кафелю.
Убили меня - значит надо выдумывать месть.
История любит героев, история ждёт тебя.
За каждым углом с верным средством от всех неудач.

            Это был радикальный отказ от иллюзий. От того, что несколькими годами раньше пробормотал – но не успел договорить до конца Башлачев, в одной из песен которого мелькнули слова: «Если ты ставишь крест на стране всех чудес,/  значит ты для креста выбрал самое верное место»[24]. Янка сделала тот шаг вперед, который для нее самой обернулся шагом в пустоту…

            Но ощущение исчерпанности той «эйфории», которая двигала рок-музыкантами в 87 – 89 годах, преследовало всех. Слишком многие ощущали, что начинается какой-то бег в колесе. Может быть, четче других «поймала» это ощущение группа «Аукцыон» в песне «Остановите самолет» с альбома «Жопа», вышедшего в 1990 г. Название самого диска – весьма невеселого – примечательно само по себе. Во время выступления «Аукциона» на фестивале во французском Бурже в апреле 1989 г., шоумен группы Володя Веселкин взял да и показал публике голую жопу. Фестивальная публика среагировала на это спокойно – а вот родина… Родина ответила на это десятком статей в центральной прессе, обсуждениями по телевизору, открытыми письмами возмущенных трудящихся… Сейчас это выглядит до глупости смешно, но тогда музыкантам «Аукциона» было не до смеха: обычно такие проработочные компании кончались в СССР запретом на выступления, если ни чем похуже. И все же – на дворе стоял 90-й год. То, что следующую пластинку «Аукцыон» демонстративно назвал «Жопа», вполне в духе рок-музыки. А вот выход ее именно под этим названием официальным тиражом в СССР уже отражал дух времени. Название стало своего рода определением тому ощущению, которое было разлито тогда в воздухе. Почти все тексты этого альбома: абсурдно совмещенные тексты социальных клише, осколки советского новояза, невнятные страхи – все то, что достаточно прочно засело тогда в травмированном сознании обывателя:

Остановите самолет, я слезу.

Остановите самолет, я слезу.

Взорвите салон,

Позовите террористов,

Свяжите стюардессу,

Разрешите курить.

Мне было плохо, я нездоров.

Мне было грустно, я нездоров.

Пожалейте людей,

Дайте покушать,

Дайте журналы,

Девочек дайте,

Вслух почитайте -

Надо подумать,

Что будет дальше,

Быстрее решайте.

            «Остановите самолет, я слезу» http://mastermp3.ru/lyrics/10146/   – сама эта формула точно передавала настроение аудитории, которая еще несколько лет назад в едином порыве выдыхала, вслед за Цоем: «Перемен хотим, перемен».

            Теперь она все больше хотела: стабильности, гарантий, простых радостей обывательской жизни…

            И характерно, что самый массовый успех выпадает в 90-м году на долю группы «Любэ» с ее воспеванием пролетарского «позитива», неувядающих ценностей советской жизни в стиле всенародно любимого фильма «Место встречи изменить нельзя»:

До утра не погаснет окошко
Глеб Жеглов и Володя не спят.
Пресловутая Чёрная кошка
Забоится наших ребят…

Атас, веселей рабочий класс.
Атас, танцуйте мальчики, любите девочек.
Атас, пускай запомнят нынче нас.
Малина ягода, атас.

            Группа «Любэ» была продюсерским проектом, созданным Игорем Матвиенко в 1989 году – и почти тут же завоевавшим популярность. Проекты таково типа создавались под запросы массовой аудитории, и изначально призваны были «работать наверняка». Первым проектом  «нового типа» была за несколько лет до того группа «Мираж». У истоков ее стояли люди, близкие к московской рок-тусовке: клавишник Андрей Литягин, гитарист Сергей Проколов, игравший в начале своей карьеры в мрачнейшей хардовой группе «Тяжелый характер», и менеджер Валерий Соколов, когда-то причастный к организации московских концертов «Зоопарка», «Воскресения», скрипача Сергея Рыженко… «Первоначально идея, которая привела к появлению «Миража», – говорил Соколов, – была, как ни странно, в том, чтобы не заработать денег, а выпендриться. Доказать, что вся остальная наша эстрада занимается херней... все это как-то неактуально, нетанцевально»[25]. Ставка делалась на то, чтобы предложить слушателю «советский», понятный здешней пэтэушной аудитории аналог Си Си Кэтч и иже с нею. Рок-критик Марина Тимашева, впервые услышав «Мираж», воскликнула: «Великолепно! Наши бабы в постели обычно или молчат, или несут околесицу, мужик ощущает дефицит слов любви. А тут баба аж со сцены поет ему то, что он и в постели-то не мечтал услышать»[26]. На вокал была найдена студентка московской консерватории Рита Суханкина, певшая бархатным, сладким голосом тексты вроде «Я открою тайну нежными словами, / До тебя дотронусь тонкими губами…» Проблема заключалась в том, что Суханкину никак нельзя было счесть визуальной мечтой русских половых волков. Литягин принялся обходить всяческие самодеятельные кружки пения – покуда не нашел в одном из них вокалистку Светлану Разину, как-то приближающуюся к требуемым параметрам. Та же честно призналась, что ее знакомая телефонистка Наталья Гулькина поет голосом «более близким к светлейшему эталону. В итоге Гулькина на альбоме подпела Суханкиной вторым вокалом, а в сценическом варианте получила рутинные сольные партии. Разину же выпустили на сцену имитировать фанерный вокал Гулькиной»[27].

            Далее состав «Миража» неоднократно мутировал и через него прошли: Андрей Разин, Рома Жуков, Татьяна Овсиенко – имя им легион. После тиражирования на кассетах первого альбома «Миража», как пишет один из старейшин независимой российской звукозаписи А. Кушнир, «некоторые южные дистрибьюторы построили себе дома на берегу моря»[28]. За «Миражом» последовал «Ласковый май» Андрея Разина – и именно он в 1990 году делил с «Любэ» массовую популярность…

            К 90-му году продюсерские проекты начинают последовательно вытеснять рок из хит-парадов, с телеэкранов и пр. На это накладывается и усталость рок-музыкантов, и их растерянность: куда двигаться дальше? Все это не могло не привести рок к кризису – который и разразился на грани 90-го года. Характерным образом из-за отъезда в Америку Бориса Гребенщикова распадается «Аквариум»[29], который тогда воспринимался как само воплощение «русского рока». Тот состав, который был собран Гребенщиковым после его возвращения в Россию, был уже совсем другой – прежде всего по духу – группой. Соответственно, в 89 – 90 годах не выходит «номерных» альбомов «Аквариума» – ибо нельзя считать таковым изданную, как раз в 90-м году, фирмой «Мелодия» звуковую дорожку к фильму Сергея Соловьева «Черная роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви».

             По сути, пластинка эта слушалась отдельно от фильма, выступая не как составная часть замысла Сергея Соловьева, а как некий substitute «аквариумный» диагноза того, что же вокруг происходит. На диске был представлен «Поезд в огне», неоднократно показанный к тому времени по телевизору в качестве клипа – и сколь сильным было первое впечатление от его просмотра, настолько он уже к 90-му году успел надоесть – перекормили:

Полковник Васин приехал на фронт

Со своей молодой женой.

Полковник Васин созвал свой полк

И сказал им: Пойдем домой.

Мы ведем войну уже семьдесят лет,

Нас учили, что жизнь - это бой,

Но по новым данным разведки

Мы воевали сами с собой.

 

Я видел генералов,

Они пьют и едят нашу смерть,

Их дети сходят с ума

От того, что им нечего больше хотеть.

А земля лежит в ржавчине,

Церкви смешали с золой.

И если мы хотим, чтобы было куда вернуться,

Время вернуться домой.

 

<…>

Эта земля была нашей,

Пока мы не увязли в борьбе,

Она умрет, если будет ничьей.

Пора вернуть эту землю себе…

 

Но на диске обращала на себя внимание «парная» к «полковнику Васину» песня «Капитан Воронин»:

 

Когда отряд въехал в город, было время людской доброты

Население ушло в отпуск, на площади томились цветы.

Все было неестественно мирно, как в кино, когда ждет западня.

Часы на башне давно били полдень какого-то прошедшего дня.

 

Капитан Воронин жевал травинку и задумчиво смотрел вокруг.

Он знал что все видят отраженье в стекле все слышат неестественный стук.

Но люди верили ему как отцу, они знали кто все должен решить.

Он был известен как тот кто никогда не спешил, когда некуда больше спешить…

<…>

Ждать пришлось недолго, не дольше чем зимой ждать весны

Плохие новости скачут как блохи, а хорошие и так ясны.

И когда показалось облако пыли там где расступались дома,

дед Василий сказал совсем охренев: наконец-то мы сошли с ума.

 

Приехавший соскочил с коня, пошатнулся и упал назад

Его подвели к капитану и всем стало видно что Воронин был рад

Приехавший сказал: О том что я видел я мог бы говорить целый год

Суть в том что никто кроме нас не знал где здесь выход и даже мы не знали где вход.

<…>

Конечно только птицы в небе и рыбы в море знают кто прав.

Но мы знаем что о главном не пишут в газетах, и о главном молчит телеграф

И может быть город назывался Маль-Пасо, а может быть Матренин Посад

Но из тех кто попадал туда, еще никто не возвращался назад

 

Так что нет причин плакать, нет повода для грустных дум

Теперь нас может спасти только сердце, потому что нас уже не спас ум.

А сердцу нужны и небо и корни, оно не может жить в пустоте

Как сказал один мальчик, случайно бывший при этом, отныне все мы будем не те.

Растерянно-тревожное состояние, схваченное текстом, еще больше усиливала музыка, на которую он был написан. В памяти слушателей тут же всплывала другая песня «Аквариума», написанная в 89 году, и как раз в 90-м мелькнувшая в виде клипа по телевизору:

Боже, помилуй полярников с их бесконечным днем,
С их портретами партии, которые греют их дом;
С их оранжевой краской и планом на год вперед,
С их билетами в рай на корабль, идущий под лед.

Боже, помилуй полярников - тех, кто остался цел,
Когда охрана вдоль берега, скучая, глядит в прицел.
Никто не знает, зачем они здесь, и никто не знает их лиц,
Но во имя их женщины варят сталь, и дети падают ниц.

Как им дремлется, Господи, когда ты им даришь сны?
С их предчувствием голода и страхом гражданской войны,
С их техническим спиртом и вопросами к небесам,
На которые ты отвечаешь им, не зная об этом сам.

Так помилуй их, словно страждущих, чьи закрома полны,
Помилуй их, как влюбленных, боящихся света луны;
И когда ты помилуешь их и воздашь за любовь и честь,
Удвой им выдачу спирта, и оставь их, как они есть.

На фоне этого «предчувствия гражданской войны» и «корабля, уходящего под лед», «Капитан Воронин» слушался весьма и весьма мрачно.

            А «предчувствие гражданской войны» действительно было разлито в воздухе. Достаточно сказать, что песня с таким названием была тогда и у «ДДТ», причем как раз в 89 – 90 без нее не обходился, практически, ни один концерт Шевчука. Записана же она была позже, в мае 1991, и вышла на альбоме «Пластун», тираж которого появился только в 1995 г.:

Когда облака ниже колен,
Когда на зубах куски языка,
Когда национальность голосует за кровь,
Когда одиночество выжжет дотла,
Когда слово "Вера" похоже на нож,
Когда плавятся книги да колокола,
Когда самоубийство честнее всего,
Когда вместо ритма нервная дрожь.

А те, в кого верил, ушли далеко,
И движения их не видны.
И в промозглую рань подзаборная дрянь
Вырезает тебе на груди
Предчувствие Гражданской войны…

            Вполне вторил этим настроениям и «Наутилус Помпилиус», тоже переживающий в это время период крайней нестабильности: триумфально-успешный в 1987, названный тогда «группой года», он в 1990 снискал титул «главное разочарование года». Период 1989 – 1990 отмечен для «Наутилуса» бесконечными «перетасовками» состава, спорами отцов-основателей группы и т.д. Но, как бы то ни было, песня «Последний человек на земле» (текст, как в большинстве вещей «Нау», принадлежит Илье Кормильцеву) с их альбома «Наугад» (1990) пропитана все тем же ожиданием близящейся катастрофы:

Когда впервые за туманами запахло огнем,

Он стоял за околицей и видел свой дом,

Картошку в огороде и луг у реки;

Он вытер слезу и сжал кулаки,

Поставил на высоком чердаке пулемет

И записал в дневнике: "Сюда никто не войдет"

<…>

Красные пришли и обагрили закат,

Белые пришли и полегли, словно снег,

Синие, как волны, откатились назад

И все это сделал один человек

Молившийся под крышей своим богам…

            Среди «разброда и шатаний» этого времени на передний план выдвигаются группы, ориентированные прежде всего на сценический перформанс, на особую визуальность в подаче материала. Это «АукцЫон», «Звуки Му» (распавшиеся в октябре 1989 из-за разногласий между Петром Мамоновым и Александром Липницким, но вскоре возрожденные как «Мамонов и Алексей»), «Авиа». Описать то, что делал на концертах Петр Мамонов, почти невозможно. В сознании тут же всплывал «театр жестокости» Антонена Арто – и Мамонов был абсолютно достоин своего безумного французского предшественника. (Характерно, что и театр «Дерево» Антона Адасинского, генетически связанный с Арто и Гротовским, вышел из рока – питерской группы «Авиа», для которой Адасинский одно время разрабатывал сценографию – этот его период оказался зафиксирован (довольно неадекватно, заметим) в фильме А. Учителя «Рок»). В «АукцЫоне» работал фантастически пластичный Олег Гаркуша – и опять же, группу надо было не столько слушать, сколько видеть…

            С этим же связан ряд ярких работ рокеров в кино – Цоя и Мамонова в фильме Рашида Нугманова «Игла», Мамонова – в «Такси-блюзе» П. Лунгина (1990), и др.

            Визуальная культура явственно стало теснить «акустическую», а русский рок образца 80-ых был рассчитан, прежде всего, на вербальный материал, «усиленный» энергичной «электрической» подачей. И как в 80-ых упал интерес к бардам, с их ориентацией на слово и «почти никакой» проработкой музыкального материала, так к началу 90-ых стала ощущаться недостаточность «чистой энергетики» русского рока, основанной больше на «драйве», чем на виртуозном владении инструментами – характерно, что русский рок 80-ых не дал инструменталистов, которых можно было бы поставить в один ряд с Джимми Хендриксом, Стивом Рэем Воэном, Джоном Лордом (клавиши «Deep Purple»), Яном Андерсеном (флейта «Jethro Tull»)… По сути, в роке того времени выделяется лишь один исполнитель-виртуоз – Сергей Курехин.

            Все это называют давлением среды, давлением времени, – но то, что русский рок не смог этого давления выдержать, куда больше объясняется простыми экономическими факторами: в момент наивысшей  его популярности, в 1986 – 1988 гг., все потенциальные прибыли музыкантов – которые в будущем могли бы обеспечить их нормальную работу, были «скачаны» советско-комсомольскими структурами[30], и рок просто не имел финансового фундамента, который позволил бы двигаться дальше: тщательно продумывая новый материал, отписывая его в студии не за десяток смен, а неспешно, экспериментируя со звуком (так поздние альбомы «Pink Floyd» отнимали, в среднем, около года студийной работы каждый), потом снимая на песни клипы так, как того бы хотелось, а не как позволял бюджет[31]…

            А на все это наложилось иное – усталость общества которое захотело стабильности, любой ценой.

            И все-таки, возвращаясь к той песни «Разных людей», с которой этот текст начинался

Жизнь стоит того, чтобы её не жалеть,
Жизнь стоит того, чтобы её не жалеть,
Жизнь стоит того, чтобы об этом петь,
Жизнь стоит того, чтобы её не жалеть.
Рок-н-ролльный арест, перемена мест,
Пусть это будет счастливый крест!