Антон Нестеров

Корсары: 
авантюристы
и интеллектуалы

Пиратство на морях существует столько же, сколько мореплавание. Страдать от произвола морских разбойников доводилось, если верить античным источникам, не только простым смертным, но и богам. Известна история о том, как пираты чуть было не запродали в рабство Диониса: «Желая переправиться с острова Икарии на остров Наксос, Дионис нанял триеру, принадлежавшую тирренским пиратам. Они приняли его на борт, но проплыли мимо Наксоса и взяли курс на Азию, желая продать его там в рабство. Но Дионис превратил мачты и весла в змей, наполнив корабль ветвями плюща и пением флейт. Пираты, охваченные безумием, попрыгали все в море и превратились в дельфинов,»[1] - рассказывает Аполлодор в составленной им «Мифологической библиотеке». К этому мифу обращался Овидий, его вспоминает в своей «Астрономии» Гигин…

Менялись века и страны – менялись и пираты, но в массовом сознании они ассоциируются с персонажами вроде Сильвера из стивенсовского «Острова сокровищ» да Джека Воробья из небезызвестного фильма.

Но как раз эпоха конца XVII – начала XVIII века, давшая эти типажи, была временем, когда пиратство шло к закату: морские державы озаботились тем, чтобы суда могли спокойно, без риска бороздить океаны – и занялись планомерной борьбой с пиратами. С пиратами, по сути, этими же державами выпестованными. И принадлежавшими несколько иной человеческой породе. А себя называвшими не пиратами, а каперами, корсарами или – приватирами.

Дело в том, что до второй половины XVI века несомненной владычицей морей была Испания. Начав морскую экспансию раньше других, еще в XV веке, она теперь пожинала ее плоды: власть над Новым Светом, контроль над морскими коммуникациями, мощнейший торговый и военный флот – все это принадлежало Испании. Испанские суда, гру­женные золотом инков и майя, шкурами экзотических животных, ценными породами дерева, самоцветами бороздили воды Атлантики – а прочие ев­ропейские страны вынуждены были с завистью на это взирать. Построить флот, способный поспорить с испанским, было невозможно… Но там, где лобовое столкновение исключено, можно попробовать измотать противника. Именно по этому пути пошли Англия и Голландия. Их правительства стали выдавать патенты, разрешавшие капитанам действовать на море, на свой страх и риск, против торгового флота тех стран, с которыми ведется война, захватывать корабли и обращать их груз себе на пользу, при условии, что трофей будет доставлен в порт приписки захватчика. Капитаны объединялись с купцами, вскладчину они строили и вооружали небольшие эскадры... По сути, они таскали каштаны из огня для своих владык[2] – которые всегда могли отговориться тем, что они – непричастны.

В 1592 г . фаворит Елизаветы I, сэр Уолтер Рэли, сочетается тайным браком с  фрейлиной ее величества Елизаветой Трокмортон[3], после чего отплывает в морскую экспедицию к берегам Америки. Однако тайна брака всплывает наружу. В елизаветинской Англии, если супружеский союз не был заключен публично, начиналось расследование: давать разрешение на брак дворянам было прерогативой монарха, и нарушителей ждала серьезная кара. Дело в том, что таким образом Корона могла контролировать заключение семейных альянсов и блокировать те из них, что угрожали стабильности престола.

Королева посылает за Рэли корабль, сэра Уолтера арестовывают, доставляют в Лондон и сажают в Тауэр. При дворе влияние Рэли, происходившего из бедного провинциального  дворянства, зиждилось исключительно на его личных качествах и не было подкреплено семейными связями и родственными обязательствами – он был одиночкой: ярким, умным, но не имевшим за собой ни поддержки аристократических родственников, ни какой-либо придворной партии. Гнев королевы должен был иметь для него самые катастрофические последствия.

И тут судьба вновь одаряет Рэли своей милостью. Его флотилия захватывает испанское судно, «Матерь Божия», плывущее с грузом, стоимость которого была поистине фантастична. На борту корабля находилось «537 тонн[4] спе­ций, 8500 центнеров[5] перца, 900 центнеров гвоздики, 700 центнеров корицы, 500 центнеров ванили, 59 центнеров лепестков мускатного дерева, 59 центнеров мускатного ореха, 50 центнеров смолы бензойного дерева, 15 тонн черного дерева, два больших распятия и иные ювелирные изделия, инкрустированные бриллиантами, а также шкатулки с мускусом, жемчугом, янтарем, набивные ткани, шелка, слоновая кость, ковры, серебро и золото»[6]. Достаточно сказать, что после распродажи этих трофеев в Англии на несколько лет упали цены на шелка и специи[7]. Королева выступала одним из акционеров корсарской флотилии, снаряженной Рэли, и ей полагалась соответствующая доля добычи.

«Матерь Божия» доставляется в Дартсмут. И тут выясняется, что судовая документация с описью груза «погибла» в бою, а английские моряки изрядно «пощипали» захваченные трофеи. Более того, судно пришло в порт нака­нуне ярмарки святого Валентина – и тем самым остатки сокровищ (доля которых должна поступить, как положено в таких случаях, в государственную казну!) уйдут за бесценок со сходен, распроданные лихими победителями. Государственный казначей срочно посылает в Дартсмут своего племянника, дабы воспрепятствовать «грабежу собственности, принадлежащей короне». Молодой человек рапортует, что в результате его расследований установлено: королевская доля не превышает 10 000 фунтов – то есть занижена примерно вдвое. В Дартсмут отправляется Роберт Сесил. Но – ему «не под силу справится с этими головорезами». Единственный, кто способен их урезонить – сэр Уолтер Рэли, ибо это его люди.

И вот Рэли пишет сэру Уильяму Сесилу, лорду Бёрли из Тауэра:

«К Вашему вящему удовольствию, милорд: сэр Джордж Кэрью договорился со мной касательно того, как Ее Величество может получить доход от каррака, каковое предложение было сделано мною раньше. Право слово, мною движет не стремление приписать себе какие-то заслуги, а лишь надежда обрести свободу и , возможно, благосклонность Ее Величества…

            Вкратце сообщаю Вам, милорд: из пятисот тысяч тонн груза на борту судна Ее Величеству принадлежит лишь тысяча сто тонн, < что составляет> в денежном выражении восемнадцать тысяч фунтов, причитающихся Ее Величеству, но к ним еще следует  полторы тысячи фунтов компенсации, в какову сумму обошлось Ее Величеству  снаряжение двух кораблей… Окончательная же прибыль Ее Величества от экспедиции составляет одну десятую часть <от общей добычи>, а от двухсот тысяч фунтов (так я оцениваю стоимость <груза> каррака) это составит лишь двадцати тысячи фунтам, ибо я знаю, что Ее Величество не станет отчуждать права у своих подданных <…> Если бы Ее Величество организовала это плавание, взяв все издержки на себя, оно обошлось бы ей в сорок тысяч фунтов, тогда как экспедиция стоила ей лишь полторы тысячи, не считая двух ее кораблей. Вместо двадцати тысяч фунтов <причитающейся Ее Величеству добычи> я подношу сто тысяч, не задевая никого <из тех, кто выступал организаторами экспедиции>, а поступаясь лишь своими интересами, что надеюсь, будет сочтено <проявлением> исполненного глубокой веры и искреннего желания услужить ей.

            Восемьдесят тысяч фунтов – это более, чем когда-либо случалось кому-то преподнести Ее Величеству в дар. Если Богу было угодно их мне ниспослать, я надеюсь, Ее Величество соизволит их принять по своей великой доброте»[8].

            На следующий день после  этого письма королева подписывает приказ об освобождении Рэли[9], сэр Уолтер может быть свободен: ему лишь запрещено являться ко двору...

Возможно, обретя столь странным образом независимость от Королевы, Рэли почувствовал облегчение. Однако к нему примешивалась досада, которую он не мог скрыть, чему свидетельство – одно из его стихотворений:  

Прощание с двором

Так наважденья сна сереют утром: радость

Повыдохлась. Фавора дни прошли.

Забавы утомили. Оказалась

Злым мороком любовь. И мне теперь брести

 

Долиной скорби. Разум, как свеча,

Еще чадит. Игралище судьбы,

Гляжу я вслед волне, что унесла

Все, кроме горечи. И все мои мольбы

 

Теперь о смерти. Путь утратив правый,

Бреду, оставив за спиной весну.

Мне лета не обресть. Подлунной славой

Не дорожу давно. И все-таки, прошу:

 

Пусть будет скорбь вожатым и оградой,

Сквозь холод старости ведя к иным отрадам.

                                        (Farewell to the Court. Пер. А. Нестерова)

 Перед нами – корсар-придворный – сочетание, совсем не отвечающее расхожему образу пирата, который существует в массовом сознании. А если добавить к этому написанные Рэли стихи и прозаические «Трактат о душе», «Мысли о прерогативах Парламента», «Рассуждение о войне с Испанией», «Историю мира», придется задуматься о том, как и почему в XVI – XVII вв. авантюризм мог столь естественно сочетаться с интеллектуализмом.

Несколько лет назад из небытия «всплыла» некая молитва, якобы сочиненная Фрэнсисом Дрейком накануне отплытия в кругосветную экспедицию в 1574 г .:

Господи, не дай нам покоя:

Упаси нас от самодовольства,

Что приходит, когда исполнилось все, что желали  –

Но лишь потому, что желали малого,

Когда видим мы, что плаванье окончилось благополучно,

Но лишь потому, что плыли вдоль берегов.

Господи, не дай покоя душе,

Чтобы вкус земных даров

Не заглушил жажду жизни вечной…

Господи, забудем о покое и исполнившись дерзости,

Выйдем в море навстречу шторму,

Который напомнит нам – Ты над нами владыка,

И потеряв землю из вида,

Мы обратим свой взор к звездам небесным.

Распахни перед нами горизонты надежды

И выталкивай нас в будущее -

Да пребудет с нами сила, отвага, любовь и надежда.

   Интересно не то, и впрямь ли эта молитва придумана Дрейком, или только приписывается ему, а то, что и исследователи, и массовый читатель готовы рассматривать ее как подлинную. В массовом сознании она не противоречит образу Дрейка – королевского адмирала, победителю Великой Армады. А ведь кругосветной экспедиции предшествовала экспедиция совсем иная – в Панаму, за золотом. Типичный корсарский набег. О котором мы довольно подробно знаем благодаря стараниям племянника Дрейка и его полного тезки, издашего в 1626 году жизнеописание дяди[10].

Когда во время панамской экспедиции, предпринятой в 1572 – 1573 гг. Фрэнсис Дрейк разграбил несколько прибрежных городов, захватил испанский «Серебряный караван», везший около 30 тонн серебра, взял на абордаж испанский фрегат, испанский посол при английском дворе попенял Елизавете I на бесчинства английских моряков – подданных Ее Величества – в заморских владениях короля Филиппа II. Из Плимута капитан Дрейк отплыл на двух небольших судах: «Паcхе» водоизмещением 70 тонн и «Лебеде» - 25 тонн; на одном корабле было 47, на другом – 26 человек команды. Признать, что несколько десятков человек под предводительством какого-то капитана Дрейка нанесли испанской короне многомилионный ущерб, посол не хотел, потому упомянул о «бесчинствах» и «грабежах» вскользь, как о безделице, не стоящей особого внимания. Дрейк был вызван во дворец на аудиенцию – которая началась с того, что королева Елизавета объявила: «Испанский король требует Вашей головы – я должна ее отрубить!» – а закончилась пожалованием Дрейку звания баронета и чина адмирала.

Позже, в 1592 г . Дрейк составит что-то вроде отчета о своих экспедициях, который пошлет королеве с письмом, где, среди прочего, будет сказано: «Рискуя навлечь на себя немилость Вашего Величества, но надеясь на лучшее, смиренно представляю Вам этот текст, с тем, чтобы не лишить потомство тех поучительных уроков, которые оно здесь найдет; что до нашей эпохи – современники, во всяком случае, смогут убедиться, что действовал я во имя правого дела, хотя о деяниях этих до сих пор умалчивалось…»[11]. В последних словах явственно слышится отголосок той жалобы испанского посла…

Экспедиция 1572 – 1573 была, на самом деле, первой удачной экспедицией Дрейка, и то лишь благодаря долготерпению и отваге капитана. (Предыдущие три плавания были сопряжены с потерями – судов и команды, и не принесли особых трофеев). Выйдя из Англии в конце мая, Дрейк за два месяца пересекает Атлантику и бросает якорь в Бухте Фазанов. Здесь он чинит суда, когда в бухту входит небольшая флотилия командованием капитана Ренса: английский корабль, захваченные им испанские каравелла и небольшой транспортник. Ренс, узнав о планах Дрейка, охотно к нему присоединяется. Целью Дрейка был город Номбре де Диос – перевалочный пункт, куда стекались испанские золотые караваны. Больше недели люди Дрейка занимались разведкой, прежде чем тот решился на высадку десанта. На захват города отправились… 6 стрелков, 6 пищальщиков, 6 копейщиков,  24 мушкетера, 16 лучников, и 6 аркебузеров, 2 барабанщика и два трубача, на четырех пинассах – небольших весельных судах. По нынешним меркам, весьма небольшой отряд. Прибыв в гавань Нобре де Дио, отряд обнаружил, что туда входит испанское торговое судно – водоизмещением примерно с флагманский корабль Дрейка. Судно быстренько взяли на абордаж – оказалось, оно везет вино, а затем взяли и город, при этом испанцы потеряли 16 человек, англичане – лишь одного. В подвале губернаторского дома было найдено серебро в слитках – но Дрейк велел сперва искать золото: «Я привел вас к самому порогу Сокровищницы мира – если вы не воспользуетесь этим, пеняйте на себя.» – объявил он своим людям. Вскрыли здание казначейства – но тут Дрейк потерял сознание – как выяснилось, из-за потери крови – во время штурма он был ранен в ногу и наскоро перевязал рану шарфом. Капитана отнесли на берег – и в этот момент испанцы перешли в контратаку – а так как их силы намного превосходили англичан, решено было отступить. Команда Дрейка встала на стоянку в гавани одного из местных островков. Через пару дней на остров один из офицеров испанского гарнизона, объявивший, что явился единственно засвидетельствовать почтение отчаянной смелости человека, который со столь малыми силами решился напасть на испанский гарнизон. Но, судя по всему, офицер был послан губернатором. И целью его визита было узнать – не были ли отравлены стрелы, которыми англичане ранили многих испанских солдат, и чем тогда лечить раны. Его заверили, что никакого яда на стрелах не было, и лечить раненых следует, как то обычно делается в этих случаях. Заодно испанец поинтересовался, не капитан ли Дрейк, который был в этих краях два года назад, перед ним – на что было отвечено утвердительно. Дрейк выразил некоторое сожаление, что в этот раз ему не удалось собрать золотой урожай, который испанцы снимают на этих землях. Испанец признался, что не понимает, почему англичане отошли, не взяв сокровищ – ведь в городе было 360 тонн серебра и еще больше золота, что хранилось в подвалах казначейства в кованых сундуках. Когда же он узнал, что причиной отхода англичан был обморок их капитана, он проникся небывалым уважением к царящей у них дисциплине…

Нападение на Номбре де Диос принесло нападавшим лишь груженый вином транспорт – негусто. Но Дрейк не собирался отступаться. Капитан Ренс, боясь карательной экспедиции испанцев, поспешно отплывает домой. А Дрейк ведет разведку в окрестностях Панамы. Но вскоре понимает, что после его нападения на Номбре де Диос испанцы стягивают сюда войска, – и решает, в качестве отвлекающего маневра, напасть на Картахену. Там ему удалось захватить два корабля, правда, без груза, а на обратном пути – еще два небольших транспортных судна. Из расспросов местного населения Дрейк узнает, что «золотой сезон» кончился – испанские морские караваны старались уйти в плавание к родным берегам до сентября – все драгоценности из прибрежных городов вывезены – и теперь начнут стекаться сюда только весной…

Дрейк решает не возвращаться в Англию, а зимовать в Новом Свете. Зимовка была тяжелой: достаточно сказать, что в стычке с испанцами погиб один брат Дрейка, а от какой-то болезни, вспыхнувшей в лагере – другой. В январе Дрейк узнает от своих лазутчиков, что испанцы готовят отправку на побережье большого каравана с золотом. Дрейк решает устроить засаду на суше – но испанцы, почуяв неладное, вместо каравана с сокровищами отправляют караван с продовольствием – и все опять кончается для Дрейка неудачей…

Другой бы отступился – в стычках с испанцами опять и опять гибнут люди, а вожделенного золота нет. Но Дрейк ждет случая. Наконец , он узнает, что испанцы должны отправить еще один караван в Номбре де Диос. Объединившись с французским капитаном-гугенотом Ле Тестю, Дрейк оставляет корабли в бухте Рио Франциско, а на берег высаживает десантный отряд, чтобы, уйдя вглубь континента,  перехватить караван там. План вполне удается – но вернувшись в Рио Франциско, Дрейк не обнаруживает в бухте своих кораблей: вместо них он видит испанские пинассы, перекрывшие выход в море. Что стало с его небольшой флотилией – была ли она захвачена испанцами, или ей удалось уйти – неизвестно. И все же – Дрейк не теряет надежды – он приказывает своим людям сколачивать плот и выходить на нем в море – в надежде встретить там свои корабли. Ночью ему удается проскользнуть на плоту мимо испанцев – и найти свои суда. Пинассы Дрейка подошли к берегу, на них были перегружены сокровища – и эскадра взяла курс на Англию.

Во всей этой истории обращает на себя внимание целый ряд обстоятельств. Во-первых – насколько немногочисленны участники этих «эпохальных» событий. Прошедшее столетие слишком приучило нас, что исторические события должны захватывать огромные массы народу – но так было отнюдь не всегда. До недавнего времени история была делом немногих… Но интересно и иное – участники описываемых событий осознают свою причастность истории – именно потому Дрейк предуведомляет королеву, что его записки составлены, дабы «не лишить потомство тех поучительных уроков, которые оно здесь найдет; <…>  хотя о деяниях этих до сих пор умалчивалось…» Это чувство «игры на подмостках мира» - оно неотделимо от той эпохи. Уолтер Рэли дал свою формулу этого ощущения – довольно горько-ироничную:

Что наша жизнь? - Комедия о страсти.

Бравурна увертюра в первой части.

Утроба материнская - гримерка

Комедьянтов слишком расторопных.

Подмостки – мир, и зритель в сей юдоли –

Господь, – шельмует за незнанье роли.

Как занавес после спектакля – тьма

Могилы ждет, бесстрастно-холодна.

Живем, фиглярствуя до самого конца…

Но в миг последний - маску прочь с лица.

                        (пер. А. Нестерова)

Такие вот пираты – с обостренным чувством истории.

Что до расхожего образа пирата, корсара, флибустьера – он был создан совсем другой эпохой. С корсарством активно боровшейся – государство решило взять под контроль своих не в меру инициативных подданных, а заодно – прибрать к рукам соответствующие денежные потоки. И государству нужно было дискредитировать бывших союзников, в одночасье ставших противниками. Что вполне удалось: историю, как мы знаем, пишут победители. И при слове «пират» вспоминают не о Дрейке или Рэли, а о морских… гопниках, большинство из которых и впрямь кончило свои дни на виселице…

niw 03.12.2008