Из
хриплых динамиков гремит очередной “хит”
из всех этих бесчисленных сборников, “шоферские”
они называются: “А с тобой, мой мусорок,
/ Я попутала рамсы”... Почему блатняк?
Почему всегда блатняк? Что, все эти люди
за столами, все эти люди за рулём – они
сидели, что ли? Путешествуешь по центру
России, а чувство такое, что о Колыме
услышал и узнал – всё.
За дальним столиком сидел
хозяин заведения – мощный, немолодой,
импозантный, как и все седые уже
кавказцы. Сидел и
перебирал какие-то бумажки, накладные.
Сидел и заправлял тут всем.
- Вернулась? Я же гаварил. –
Акцент в нём ощущался. – Вечер уже, куда
ты сейчас поедешь? Садись. Я тебя
покормлю.
Настя присела, поставила
рюкзак, прилипла рукавом к клеёнке.
Клеёнка, кстати, была забавная, с
довольно милыми рисунками...
Отличительная черта всех этих кафешек
у дороги: какие-то детали нелепой здесь,
душу щемящей домашнести.
А в остальном... Стены из
фанеры, неглохнущий динамик под
потолком, кем-то уже проковырянный...
Несколько мрачных и могучих
дальнобойщиков ужинали за столиками.
Растворимый кофе – их бог.
Хозяин заведения вернулся с
кухни, в руках его, в тарелке, дымилась
двойная порция шашлыка, - поставил это
перед Настей. Он упивался собственной
кавказской щедростью. Сейчас он будет
кормить голодную девочку с трассы, -
смотреть, как она уплетает всё, и только
от этого получать удовольствие.
А может, она просто слишком
устала и злая, поэтому так думает.
- Спасибо.
- Ну, рассказывай. Ты откуда
такая?
“Вечный крест автостопщика.
Разговорами отрабатывать...”
- Зовут меня Настя. (Она
начала с лёгким вздохом). Я еду из
Тюмени в Москву. Вот, уже два дня в
дороге. Что так долго – сама виновата:
вчера проспала, то да сё, пока
собиралась, пока до трассы добралась...
Короче, в первый день только до
Екатеринбурга доехала. Вот, сегодня
навёрстываю. А от Уфы завтра по “семёрке”7
поеду. Так
быстрее будет.
- А что у тебя в Москве?
- Ничего.
- В смысле: ни дел, ни родных,
ни друзей?
- Я же просто так еду.
Интересно же! Москва... Я там только в
детстве и была. А друзей – найду. У меня,
во-первых, кое-какие адреса записаны...
- Баловство, - покачал головой
грузин.
- Вы считаете, что это
баловство. Я считаю по-другому.
Настя высказалась
достаточно жёстко и ледяным голосом,
словом – поставила точку. Какое у него
есть право читать ей нотации? Ну и что с
того, что она ест его шашлык?..
- А ты не боишься ездить вот
так, одна? Это же опасно. Молодая
девушка...
- Опасно. Но не боюсь.
Парадокс, да?
- А твои родители...
- А что – родители? Мы и не
больно-то общаемся. Они знают, что я
много езжу по стране. Путешествую, как
они говорят. И что с того?
- Что говорит твой парень?
- А у меня нет парня. С мая
месяца я совершенно свободная девушка!
При этом Настя улыбнулась
так отчаянно и злобно, что даже
кавказец понял: следует оставить эту
тему.
Он несколько засуетился,
встал, затем отправился в область
буфетной стойки. Там щёлкнул
выключателем – кафешка осветилась.
Похоже, что здесь он властвовал
безраздельно: командовал каждой
паршивой лампочкой.
- Сегодня ты уже не уедешь
отсюда. Темнеет.
- Вообще-то, ещё и не так
поздно...
- Не будешь же ты ночевать на
трассе! Я скажу. Тебе постелят в
подсобке.
- Я, вообще-то...
- Ты будешь ночевать здесь.
Настя стёрла с губ след
шашлыка тыльной стороной ладони и даже
ухмыльнулась. Надо же. Она и не ожидала
такой стали в голосе кавказца. Конечно,
можно было предположить, что дело
примет такой оборот...
- Спасибо.
Хозяин снова встал из-за
столика, на сей раз отправился куда-то
на кухню, распекать своих работников,
наверное, – что ещё. Тем временем ещё
один человек шёл по узкому
пространству вагончика, только уже к
выходу – один из дальнобоев,
основательно подкрепившись, шёл
продолжить свой долгий путь... Встала и
Настя.
- Вы на Уфу?
Дальнобойщик кивнул. Что ж,
замечательно. Отодвинутая тарелка,
подобранный рюкзак, и – чао, очередное
придорожное заведение, где она больше,
наверное, никогда не окажется... Настя
уходит по-английски, даже не
обернувшись. По-английски выпутывается
из очередного переплёта.
А дальше... Тёмная кабина “камаза”,
и почему-то ощутимо качает на кочках –
сначала их самих, и только затем позади
громыхает прицеп. Драйвер разрешает ей
курить в кабине, и они оба устало и
молча смолят – две красных точки в
темноте. Слепые фары выхватывают из
мрака асфальт, неровную обочину...
- Ехал так же, у вас там, в
Сибири. – Водитель прервал молчание.
Голос у него глухой. – А ночь чё-то была
тёмная-тёмная, вообще нигде ни огонька.
Смотрю – фарами осветил – вдали на
дороге (там такой вот спуск был) лежит
что-то, мешок какой-то? Я стал
притормаживать... Ладно хоть пустой
тогда шёл – еле объехать успел, не
раздавил, слава Богу. Мужик лежал! Его
сбили и оставили... А там места глухи-ие
ещё... Ну, что – я вырулил и поехал
дальше.
И опять – молчание. Настя
горько усмехнулась. Да-с, невесело.
Невесёлая философия жизни. Уж какая
есть. Memento mori…
Так
они и ехали по трассе ночного Урала –
молча, лишь изредка вставляя фразы, и
всё же в тёмной кабине они чувствовали
присутствие друг друга.
А километровые столбы – знак
федеральной автотрассы – выплывали из
черноты в пронзительно-синем свечении,
так их покрытие отражало свет фар. Было
странно наблюдать, как в кромешной ночи
едва вдруг брезжит нечто голубое, вроде
привидения, как оно приближается,
проплывает мимо – банальными цифрами.
Четыреста двадцать три... Четыреста
двадцать четыре...
-Трафик
– плотность
движения на трассе. От англ. traffic. –
Прим. И.С
-“Плечевая” - на жаргоне
водителей-дальнобойщиков, дорожная
проститутка. Вероятно, происходит от
термина “плечо” - устаревшей меры
расстояния на трассе. Есть и другие
варианты этимологии. – Прим. И.С
-“Семёрка” - федеральная автотрасса
М-7 “Волга”. – Прим. И.С.
IV
Поздний
вечер в июле – это колоссальное небо. И
только. На город, раскинувшийся под ним
– бледно подсвеченный, с цепочками
едва зажжённых фонарей – можно и не
смотреть. А небо... (Это как у Толстого,
помните: “А горы...”) Оно меняется. В
зависимости от стадии заката, оно то
странно-персиковое, то вот уже и
красным горит, а потом – гаснет. Чёткие
линии зданий на фоне погасшего
неба: контраст. Уголь и металл.
Люди спешат с работы,
забегают в магазины, штурмуют автобусы...
Зажигаются окна. Где-то уютно, а где-то
не очень.
Неловко поворачивая,
троллейбус обильно посыпал крышу
соседней машины искрами. Интересно,
останутся ли следы.
Скваер сидел в центре своей
“хрущёвки” на диване, продавленном и
даже чуть прожжённом, и ремонтировал
джинсы. Вернее будет сказать –
реставрировал: обновлял рисунки и
надписи, давно сделанные красным и
чёрным маркерами. Судя по их виду –
очень давно.
Сама квартира нуждается в
детальном описании. Впрочем, вы в таких
могли бывать не раз. Это съёмное
холостяцкое жилище в одну комнату,
ремонт в котором не делался с тех самых
пор... Лучше и не думать, с каких. Обои и
вытерлись, и выцвели, и что только с
ними не произошло на долгом жизненном
пути. Мебель – только та, что хозяева
оставили “на растерзание”: шифонер,
древний и несколько помоечный, пара
полок – книги на них встречались реже
дисков да кассет... Продавленный диван,
о котором мы уже говорили. Телевизор –
был бы здесь ненужной роскошью.
Как это чаще всего бывает,
самое страшное в этой берлоге – кухня.
Конечно, когда в маленьком помещении
годами наперегонки стараются и газовая
колонка, и газовая плита, а их нагар, и
копоть, и жирный осадок метана
убираются редко и с большой неохотой –
каким всё будет?.. Отдельным грязным
пятном смотрелся холодильник. Был он
старенький, пыхтел, а эмаль его давно уж
не была белой.
Вам может показаться, что это
всё – дыра, притон, но нет: нормальная
квартирка, и Скваера она вполне
устраивала. Чего уж говорить о
многочисленных его друзьях, гостях,
проезжих автостопщиках из многих
городов... Вот и один такой сейчас здесь.
Из ванной вышел знакомый нам Вадим из
Санкт-Петербурга.
Он вышел с голым торсом, а
длинные пряди свои тщательно тёр
полотенцем. Тяжело с длинными волосами
на трассе. Хоть и собираешь их в хвост,
резинкой затягиваешь, чтоб не больно-то
пачкались – а, всё равно. Их жаждешь
вымыть при любом удобном случае.
- Я там свои носки постирал и
на верёвке повесил. Ничего?
- Норма-ально. К утру должны
высохнуть.
- Подкрашиваешь? – Вадим
кивнул на джинсы, над которыми трудился
Скваер. – Тоже
постирал их, что ли?
- Ага – если бы я их постирал...
Не восстановишь потом! Я не стирал их
года два.
- Ничего себе! Как так?
- Ну сейчас-то я редко их
одеваю, на самом деле. И стараюсь сильно
не пачкать. В грязь в них не хожу, к
примеру, - только когда солнышко. И
нижнее бельё я сейчас ношу. Вот раньше,
лет в семнадцать, меня прикалывало
просто так ходить. А сейчас... Старею!
Они посмеялись. До того Вадим
не был знаком со Скваером (в Уфе ему
вообще не приходилось бывать), и надо
было как-то заполнить вечер, какими-то
беседами и байками. Универсальный
способ: Вадим подошёл к полке с
кассетами. Всё дальнейшее (“Какая у
тебя есть музыка”, “А этого альбома я
не знаю” и т.п.) нам с вами едва ли будет
интересно.
Возобновим повествование с
того момента, когда позвонили в дверь.
- О! Наверное, Никита. – Вадим
обрадовался.
- Это парень, с которым вы
вместе едете?
- Ага. Он всегда медленнее
меня идёт... Я вообще боялся, что к ночи
он до Уфы не доедет!
- Ну, вообще-то, это кто угодно
может быть... – Скваер пошёл открывать.
– Половина десятого... Время детское...
“Кто угодно” оказался,
видимо, гостем нежданым и
нежелательным – судя по сдавленным
интонациям Скваера в прихожей. Вадим
напрягся. В принципе, здесь можно было
ждать чего угодно, любых эксцессов и
потасовок, потому что “вписка” - не
жилище и не дом в полном смысле этого
слова, это продуваемо всеми ветрами. Но
так за всё надо платить, и за бесплатную
ночёвку – тоже. Рискуешь на трассе –
рискуй и на койке в чужих местах, по уму-то.
Вадим и у “нарков”, бывало, ночевал.
Впрочем, какие это наркоманы. Просто
люди курят “травку”. Просто они
бесятся по ночам. Просто уснуть было – невозможно.
Нет, Вадим был спокоен. Он-то
всегда сможет постоять за себя.
А зашёл – мент. Да, да,
обычный сотрудник милиции, судя по
всему, низшего звена. В отличие от
многих и многих своего возраста и
положения, Вадим в общем-то не страдал
аллергией на стражей порядка, но этот
ему сразу не понравился. Низенький,
щербатый. Китель производит
впечатление самого неопрятного: и
какой-то бесформенный, и лоснится
сильно. Неприятнее всего было то, что
мент не снял сапоги. Конечно, им и не
положено, мало ли что... Но всё-таки! Они-то
со Скваером босиком!
- Так, Михаил... Да? Квартирант
гражданки Хасановой... Так? Временно
проживающий в Уфе студент из Кумертау...
- Из Сибая. Садитесь,
пожалуйста.
“Участковый”.
- Михаил, я был у тебя в апреле
– так? Говорил, что снятие... съём... факт
съёма квартиры оформлен неправильно?
- Говорили. Но это всё к
гражданке Хасановой.
- Хорошо... А как быть с
жалобами жильцов?
- А что жильцы?
- Да всё то же! Шум, гам, иногда
сутками гуляете. Какие-то типы
подозрительные к тебе постоянно ходят.
У меня четыре сигнала за лето!
При этом инспектор в упор
посмотрел на Вадима. “Можно подумать,
что я испугаюсь и побегу, или брошусь в
окно – как минимум”. Вадим усмехнулся,
скорее даже непроизвольно, но усмешка
эта очень не понравилась.
- Документы
ваши можно посмотреть, молодой человек?
- Без проблем, - Вадим
наклонился к рюкзаку. При этом добавил,
но это уже обращалось к Скваеру. –
Гаишники ваши тоже заколебали уже. Два
раза паспорт проверяли.
- Не местный, что ли?
- Нет.
- Санкт-Петербург! –
участковый и не изумился даже: он
просто громко прочитал. – В гости, что
ли?
- Проездом.
- Ага, понятно. Тоже бесплатно,
на попутках... Ненормальные вы. Вы все!
Вадим пожал плечами: не спорю.
Инспектор помусолил паспорт ещё.
Интересно же. Питерский. И даже отложил
документ со вздохом: к приезжему
претензий не было. А вот к студенту...
Как то весь торжествуя, и
можно сказать – демонстративно,
участковый доставал из планшета какие-то
бланки, расправил замявшийся угол
листа.
- Что же, будем составлять
протокол. У меня четыре обращения за
лето. Налицо грубое нарушение норм
общежития, к тому же совершаемое лицом,
живущим с нарушением...
Инспектор запутался в
оборотах, задумался, сдулся.
- Я живу с нарушением?
- Вы неправильно оформили
съём квартиры. Так что составим
протокол на гражданку Хасанову.
Составим протокол и на тебя...
Многоточие в конце фразы
было слишком явным, да и медлил
инспектор, занеся карающую руку над
бумагами...
Скваер горько хмыкнул, встал и пошлёпал
на кухню. Вадим не сразу понял коллизию.
Не сразу “въехал” он даже тогда, когда
хозяин вернулся с баллоном пива, тёмным
и увесистым.
Участковый смотрел на баллон
и на бланк протокола, на баллон и на
бланк протокола. Но это были не
моральные терзания, нет. Просто часть
даты была уже написана. Наконец,
инспектор плюнул – “блин, бланк
запорол всё-таки” - и смял листок. Смял
и бросил в угол, как у себя дома. Вот вам
и все “терзания”.
...Перед уходом (с баллоном
пива под мышкой) инспектор как-то даже
повеселел. Отпускал реплики самым
добродушно-покровительственным тоном.
- Из Питера, говоришь? – в
частности, усмехнулся он, хотя никто и
ничего не говорил: ощущение было такое,
что он вообще обращается к паспорту, по-прежнему
лежавшему на диване. – Ну и как там у
вас?
- Никак, - Вадим пожал плечами.
– Как всегда.
- Эх, был я в Питере... в
Ленинграде! Школьником, с экскурсией.
Понравилось. Всё таки – ого-го! Эрмитаж,
“Аврора”...
Как-то вдруг погрустнев и
несколько задумавшись, он добавил с
расстановкой:
- Вы ребята молодые... Можете
поездить... Э-эх!
Впрочем, перед уходом опять
был принят самый официальный вид:
- А вы с гражданкой Хасановой
того... Факт съёма правильно оформите!
- Обязательно...
Вадим ожидал, что Скваер
расстроится. Не для того же он пиво
держал, в самом деле! Гость даже
чувствовал себя немножко виноватым.
Ибо вся эта котовасия с участковым –
если и не из-за него, тоиз-за таких как
он... В общем, Вадим немало удивился,
когда Скваер вернулся в комнату и вдруг
– расхохотался.
- Вот вампир! Он ведь в третий
раз так приходит, в тот раз я пузырём
отделался, теперь вот... Видал, какой
хитрый? Глазами так и шьёт. Татарин!
- Я думал, здесь все башкиры...
- Ага, вот драйверы, как
узнают, что я отсюда, тоже постоянно: ты
башкир? А башкир-то здесь, кстати, мало,
татар – больше, да и кто вообще их
различит, по большому-то счёту...
Скваер пошёл на кухню. Стоит
ли ставить чайник? Где он вообще?
- ...Гад
какой! Оставил нас без эн-зэ8!
Придётся бежать в киоск, за два
квартала. У тебя деньги-то есть?
- Вообще-то есть, конечно, но...
Во-первых, мало. Во-вторых, в Уфе я их не
собирался оставлять.
- А много и не надо! Там у меня
девка знакомая работает. Она мне
продаёт просроченные баллоны из
рассчёта по десятке за литр. Не помрём
ведь?
- Нет, конечно! Клёво...
- Вот и ладушки. Заодно и
зачётку мою выкупим!
- В смысле?
- У неё моя зачётка уже
полгода лежит. В долг что-то брал... То
есть как что... Пиво, конечно!
Они посмеялись. Скваер
собирался, не откладывая в долгий ящик.
Полушутя ворчал:
- И чего ты забыл в этом своём
Е-бурге? Оставайся здесь! Как славно
побухали бы...
- Не-е, - Вадим рассмеялся. –
Нас в Е-бург зовут. У нас там куча
виртуальных друзей уже завелась.
Культурную программу обещают, все дела...
Может, с девчонкой хорошей
познакомлюсь...
Натягивая те самые,
расписные джинсы, Скваер между прочим
жаловался, что зимой ходить в них
невозможно: грязная джинса не греет
нисколечко, почему?.. Когда всё было
надето, и уже обувались кроссовки,
снова зазвонили в дверь.
- Никита. Наконец-то.
- Сейчас узнаем... – слышно
было, как Скваер повернул ключ, крикнул
из прихожей: - И снова нет! На сей раз –
прекрасная незнакомка!
- Ты Скваер? Привет. Я Настя из
Тюмени. Мы по “электронке”
списывались на той неделе, помнишь?
- Что-то такое помню. Заходи.
Оказавшись в квартире, Настя
тяжело и капитально шмякнула на пол
рюкзак. Всё. До Уфы до ночи добралась, а
это – уже маленькая победа. Большая,
как известно, состоит именно из них...
От неё пахло трассой, точнее
– прогорклыми кабинами русских
грузовиков.
-НЗ
– “неприкосновенный
запас” продовольствия, военный
термин. – Прим. И.С.
V
Никите Марченко было
двадцать лет. За полжизни до этого, в
десятилетнем возрасте, он записал в
своём детском дневнике: “Сегодня мы
ездили в магазин с мамой и папой. Купили
резиновые сапоги 1991 года выпуска”.
Да, Никита был чудак. Кроме
того, он был отличником и выходцем из
известной в научных кругах семьи
потомственных питерских интеллигентов.
Марченко-дед, академик от физики,
поминался в учебниках; умер он во
второй половине восьмидесятых, и всё,
что Никита помнил о нём – это туманные
за давностию лет, колючие
прикосновения бороды... Вот было то
воспоминание, которое Никита холил и
лелеял. Отец был тоже физик, и тоже
известный – не такой, конечно, как дед,
но всё-таки: профессор, зав. кафедрой,
проректор по научной работе Санкт-Петербургского
государственного университета. Если
выражаться образно: халат
учёного давно был променян на
респектабельный костюм чиновника от
образования. А что? Зато: зарплата,
положение, кабинет, секретарша,
и даже чёрная “Волга”, по утрам
отвозящая на работу.
В эти июльские дни “Волга”
чудовищно грелась на солнце (чёрный
цвет! Законы физики!), и это было
невыносимо. Мини-ад.
Светило купалось в крыше, капоте и
стёклах, отражаясь каким-то размытым и
исцарапанным. Чудовищно грелся и
профессор Марченко в своём официальном
костюме. Но по-другому было нельзя.
Мама Никиты работала в том же
вузе, правда, доцентом-филологом:
славилась некоторой нервозностью и
тяжёлой русой косой. Никита не считал
свою семью счастливой. Это была долгая
история, но, в общем, с самого детства он
привык к атмосфере... чего-то ужасного.
Ещё и такая деталь. В одном подъезде с
ними жила первая семья отца (что делать!
дом ведомственный, а люди все учёные –
коллеги...), и однажды он даже
возвращался к ней – спускался этажами
месяца на полтора. Мать тогда даже в
больнице лежала, кажется... Да если бы и
не было её в природе, этой чёртовой
первой семьи! Всё равно что-то не
ладилось. И утром все, привезённые
чёрной “Волгой”, с великой радостью
бежали друг от друга по разным этажам
СПбГУ. Надо ли объяснять, что Никита был
студент того же вуза?..
Вся эта атмосфера, атмосфера
чопорного дома с библиотеками и
взглядами за обедом – вот то, от чего
Никита Марченко двадцати лет от роду бежал при
любом удобном случае. Бежал куда угодно,
в том числе и на трассу. И – вперёд, по
великой матушке-России!..
Сейчас он трясся в кабине
гружёного МАЗа, в добрых двух – почти –
тысячах километров от родного Питера.
Здесь началась уже Башкирия (проехали
указатели: город Туймазы, посёлок
Серафимовский...), шли холмы и было очень
красиво. Широкое озеро Кандры-куль,
местами поросшее камышом, местами –
величественное, было совсем рядом, и
казалось, оно лижет обочину. А так как
вечер выдался тёплым и солнечным, то
машины вдоль озера стояли рядами, а их
пассажиры купались с видимым
удовольствием. Как Никита им завидовал!
Едешь весь день, пыльный,
солёный, нагретый до невозможного... Но
не отпускать же МАЗ по такому случаю. А
вот Вадим бы мог – вполне в его
характере. Никита напряг зрение. Нет ли
его там... Нет...
А на холме стояли ветряки –
машины явно импортного производства,
новые, белые, изящные. Аскетизм и сила.
Зрелище фантастическое: несколько
ветряков, разноудалённых, медленно
вертелись на фоне вечереющего неба...
Было в этой картине какое-то
переосмысление старого, всех этих
голландских пейзажей с мельницами.
Новая Голландия? Есть такой район в его
родном городе...
В гору МАЗ еле полз. Ощущение
было такое, что если он, Никита,
спрыгнет и пойдёт рядом, то будет
быстрее, а главное – напряжение будет
меньшим. Фура шла полной, везла груз из
числа продуктов питания, тушёнку, что
ли, – водитель говорил, да вот он не
запомнил.
- Может, кого другого
поймаешь? – драйвер прочитал его мысли.
Хлопнул по рулю, словно извиняясь за
скорость.
- Нет, что вы. Так я хотя бы
гарантированно к ночи в Уфу доберусь.
- Поплюй!
На перекладине, перед самыми
их лицами, висели несколько смежных
иконок – оберег, автомобильный вариант.
Никита смотрел в лики святых. А они,
казалось, глядят ему прямо в душу.
...Одним из краеугольных
камней для семейства Марченко стала
именно религия. Здесь всё
распределилось следующим образом.
Никита... Верил ли он? Пожалуй, что да, во
всяком случае – избегал мыслей об этом,
как и всякий в его возрасте. Отец – как
любой физик, а может, и не любой, но
просто советской закалки – был не
просто атеистом и материалистом, нет,
он так насаждал своё мнение и
проповедовал так яросто, что сектанты
могли бы позавидовать... А вот Марченко-мать
наоборот: стала вдруг показательно-набожна.
В календарях и обрядах она была как
рыба в воде, и удушье ладана в маленькой
церквушке отныне – её среда.
И какие в их доме бывали
баталии! Какие “крестовые походы” на
убеждения друг друга! О, в схватках
родителей было даже какое-то “садо-мазо”,
видимо, оба подпитывались той энергией
почти-ненависти... Для отца это была “война
священная” (да простят мне церковную
лексику!), в которой он с гневом крушил
идеалы противника, и только что дым из
ноздрей не шёл. Мать – та упивалась
ролью великомученницы, идущей на
костёр за веру. Короче говоря, речь шла
о физзарядке духа, гимнастике эмоций,
приятно щекочущей миакард. Битвы
заходили далеко: в пост Марченко-старший,
“в миру” конченный язвенник, ел
солёное и острое из принципа – “Пусть!”
Мать тускло жевала кашки,
уставши его отговаривать.
Никите
хорошо запомнился тот ослепительный
январский день, когда мать пришла домой
к обеду, в платке на голове и с большой
колбой в руках. Эти колбы – здесь надо
сделать отступление – валялись по
всему дому, хотя отец был физик, а не
химик. Кажется, в них умудрялись даже
солить.
- Вот! – мать торжествовала.
– Святая вода! Сегодня же Крещение
Господне. Батюшка прорубь освещал, а я
– с семи часов стояла!
Дальше с благоговением было
рассказано, что это за вода, как она
помогает и как следует опрыскать все
углы квартиры, чтобы изгнать всё дурное.
Отец поначалу терпел, на
утверждение, что святая вода не тухнет
и не портится ни при каких
обстоятельствах, окончатально вывело
его из себя.
- Речная вода?! – взорвался он.
– Ты, милая, чего – совсем уже?.. Ты,
человек с высшим образованием!
Кандидат наук!
В общем, праздник Крещения
кончился банальным скандалом. Стоит ли
описывать?.. Ярости отца Никита не
понимал. Да и мама тоже... Проявляя
чудеса самоотверженности на словах,
никакие углы никакой водой она почему-то
не опрыскала. Берегла на чёрный день?
Неясно. В общем, с чувством
выполненного долга колбу задвинули в
дальний шкаф, в темноту, меж бутылей
уксуса и масла. Задвинули и забыли.
Прошло время. Возможно даже – года два.
И вот в один прекрасный день
дом огласился радостным воплем
Марченко-старшего! Чего он искал в
глубинах кухонных шкафов, в “закромах
нашей родины”, неясно. Возможно, тайно
попивал что-либо... В общем, в итоге на
свет Божий он извлёк ту самую колбу. В
ней плавал какой-то сгусток, сопля
какая-то, короче – святая вода
испортилась. И что тут началось!
“Матёрый атеист”
праздновал полную и убедительную
победу. Враг был повержен! Опьянённый
открытием, “победитель” долго и
торжествующе орал на жену, да так, что
та слегла с гипертоническим кризом...
Такой вот “хэппи-энд” для милой
рождественской истории.
...Когда МАЗ встал
окончательно, с тяжёлым стоном –
только тогда Никита, наконец, проснулся.
Мигнул подсветкой на часах. Чёрт, и всё-таки
– ночь, учитывая тем более то, что в Уфе
время по сравнению с той же Самарой –
ещё плюс час... Жалко!
“Вадим-то, наверное, спит давно уже... А
мне ещё до “вписки” добираться!”
Справа от тёмной развилки – довольно
далеко – залитый оранжевыми огнями,
стоял стандартный КПМ. Ворота города.
Ну а дальше – собственно уже, въезд в
Уфу.
- Спасибо большое! – Никита
окончательно пришёл в себя, завозился в
темноте, собирая своё: спальник, рюкзак...
– Вы мне очень помогли. Счастливого вам
пути!
- Тебе тоже. Удачи.
С МАЗа прыгать ещё не так
высоко.
- Эй, парень!
Никита обернулся:
перегнувшись через всю кабину,
водитель крикнул из окна:
- Каскетку уронил.
- Ах да, спасибо!
Кепка и правда валялась
возле колеса. Наклонившись за ней,
Никита вдруг почувствовал у самой щеки:
вибрирующую, огромную, страшную машину...
Стало не по себе. Затем, когда он отошёл,
МАЗ рыкнул и уехал – какое-то время
было его слышно и мелькал красный
огонёк... И – всё. Темно и тихо. Никита
был один в округе, и, чувство такое, что
в целой вселенной!.. На минуту
остановился, прислушался. Ужас вдруг
почти животный. Прогнав это, Никита
быстро-быстро зашагал по пустой дороге
к КПМу, сияющему вдали. Одинокая и
смешная фигурка с баулами, почти
бегущая по темноте... И если Бог на небе
был, то он, наверное, смотрел на неё.
Гаишников Никита,
появившийся невесть откуда, не
заинтересовал, и встал он сразу за
КПМом: всё ближе к людям, всё светлее.
Здесь и правда было ярко от прожектора,
и июльская ночь была почти изгнана из
хиленького придорожного леска.
Приближаются фары. Никита
поднял руку, весь напрягся: ну не любил
он “стопить” ночью. Мысли все эти
плохие лезут в голову... Сюжеты из
дешёвых фильмов... Действительно, жутко
это, когда фары тормозят возле тебя, и
ты открываешь дверцу – навстречу
неизвестности.
В салоне “девятки” было
темно и накуренно.
- В город? За тридцатку.
Марченко вздохнул, снимая со
спины рюкзак. Ну не ночевать же на
трассе только потому, что вот это не
соответствует принципам “стопщика”?
Сев уже в машину и глядя на деревья,
которые пролетали мимо так быстро и
низко – так странно после грузовой,
– он
мстительно подумал: тогда я хотя бы
буду молчать всю дорогу. Уплочено!
Подумав так, он сел поудобнее, даже
повеселел... Ладно. По крайней мере, к
ночи он добрался до Уфы. “Ну вот ты уже
на Урале. Сбылась мечта идиота...”
Впрочем, не будем грешить на
“бомбилу”9:
Никите он достаточно толково объяснил,
как добраться до проспекта, на котором
нашему герою предстояло “вписываться”
этой ночью. А ночь уже шла вовсю: был уже
второй час по местному времени, когда
парень бродил в лабиринтах “хрущёвок”,
разыскивая нужную. Ох, не любил он все
эти полночные шатания... В Пензе, где он
провёл позапрошлую ночь, к нему вот так
подошла компания местных. Вид их не
предвещал ничего хорошего.
- Ты из какого комплекса?
Никита запнулся мыслями. Он
удивился бы меньше, спроси у него “с
какой ты планеты?”
- Не местный, что ли?
Вот так и разошлись
бескровно. А комплексы у них вместо
дворов, как выяснилось: район
новостроек... Уфимцы могут оказаться
куда менее мирными. Вон, под деревьями
сидит же какая-то компания... Вроде,
замолчали все, смотрят на него... Никита
ускорил шаг. Ночной ветер тревожно
шевелил листьями и мусором у баков.
Крупные ночные бабочки так бились о
стёкла фонарей, что это было даже
слышно.
Короче, когда Марченко
оказался в искомом подъезде, счастью и
облегчению его не было границ. Здесь
воняло, щурились разбуженные им кошки,
грязь кругом, но всё равно – как
замечательно! Вот и нужная дверь.
Секундная заминка у звонка. Как там его?..
Скваер, кажется...
... Однажды его (Никиты) мама
сидела за столом и выписывала в
тетрадку цитаты из Библии. Этому она
придавалась порой, утверждая, что такое
занятие успокаивает и приводит к
внутренней гармонии. Тогда вероятно,
что целью Марченко-старшего, вставшего
за её спиной, было – этой гармонии
помешать. Но под рукой своей жены он
увидел то, что и правда его привлекло!
Впервые он видел в Библии что-то
серьёзное.
Выписывалась пространная
цитата из “Исхода евреев...”. Как
полагается, источник указывался: мать
добросовестно записала в скобках “Исх.
10:24”.
- Что это? “Исходящее номер”?!
А мать открыла рот в
панической растерянности, она не знала,
что ответить, не знала – что это, она
вообще плохо понимала – о чём идёт речь
в этих отрывках...
-“Бомбила”
- жаргонное – водитель, который
подвозит за деньги. На трассе почти не
встречается: как правило, только в
городе или недалеко от его границ. –
Прим. И.С.
VI
Ночи на “вписке” - особая
тема. Казалось бы: ночуют здесь идущие
транзитом, те, чьи мысли уже далеко от
этого города – да они здесь особо и не
задерживались... Был трудный день на
трассе. Припекающее солнце, душные
кабины... И завтра будет то же самое – и
“снова в бой”. Казалось бы, логично
было нырнуть в свои спальники и
экономно проспать каждый час?.. Но нет.
Надо же посидеть, поговорить! На “вписках”
встречаются
единомышленники, люди с одними
взглядами на жизнь – а значит, ради
такого и полночи убить н жалко. Тут и
горькое просроченное пиво сахаром
будет казаться!..
Пивом здесь, кстати, особо не
увлекаются – так, баллон-второй на всех
для поддержания беседы. И это понятно.
Вставать рано, дорога дальняя, солнце
напечёт, так что похмелье и жёсткий
сушняк здесь будут совершенно ни к чему.
Да и нехорошо, не
принято дышать перегаром на шофёра.
Хотя бы потому, что это – его
привилегия.
И вот... За окном глубокая
ночь, весь город спит, и только на
страшненькой кухне Скваера бодро и
светло – лампочка бьёт прямо в глаз. О
плафонах в таких квартирах речи не идёт,
как правило. А занавеску прожгли,
заблевали и предали забвению лет сто
тому назад... Такой вот он –
здешний уют, в жилище, где часто горько
от дыма и полночи визжат гитары.
Наши герои, все четверо,
собрались за столом и ритуально
потягивают пиво. Скваер знает, как
наклонить баллон, чтобы пена не шла
вообще. Движение, отточенное годами!.. О
чём разговоры? Если опустить всё о
музыке – иначе читатель заснёт над
страницей – то тема будет одна: то, что
мы называем “охотничьи байки”.
Просто из каждой поездки
любой автостопщик привозит с десяток
басен и басенок. Это – чьи-то судьбы (многие
драйверы любят исповедоваться и делают
это сразу же, деловито, как только
машина тронется с места со “стопщиком”
на борту). Это – случаи, когда весёлые,
когда не очень. Всё это рассказывается
и пересказывается, превращаясь в
фольклор, всё это перебиваемо
нетерпеливым: “А я...”, “А у меня...”
Потому-то и “охотничьи байки”, что
каждый торопится заявить: “А у меня
интереснее”, “А со мной веселее случай
был”... “А я – опытнее”, “А я – лучше”
- в конечном-то счёте.
Вот, например, рассказывает
Скваер. Скваер опытен. Скваер
отбрасывает волосы за плечи, чтобы они
не свисали в пиво.
- ...И вот – застреваю я,
значит, в этом Чебаркуле. До дома
всего триста кэмэ, вечереет уже, а мне,
значит, утром на экзамен. Я ещё и не мог
вспомнить, по какому предмету именно...
Вот, думаю, ёлы-палы! А темпы у меня были
жуткие. “Стопились” всё время какие-то
садоводы-огородники: кто пять
километров провезёт, кто пятнадцать.
Мне это дело надоело. И вот в Чебаркуле
я написал на бумажке: “УФА”, такими вот
большими буквами; стою на трассе:
полчаса, час...
Дальнобои только руками разводят, и
башкирские в том числе. Господи, думаю,
хоть что-нибудь, хоть что-нибудь! Вдруг
тормозит совершенно шикарный джип. Я
таких и не видел никогда. Представляете,
спидометр... как бы объяснить... изнутри
на лобовое стекло проецируется!
- Не слабо...
- Вышел мужик. Осмотрел меня
очень внимательно, садись, говорит...
Оказалось. Эту тачку он гонит с
Дальнего Востока по какому-то крутому
заказу. И вроде как его пасут всю дорогу,
дважды пытались напасть. Я так понял, он
и посадил-то меня для подмоги: в зеркало,
там, смотреть, и вообще, мало ли что...
Ладно. Едем. Он справа, я слева10,
а между нами – заряженный “Макаров”!..
Всю дорогу этот мужик расхваливает мне
свою супер-тачку. И тут... самое смешное...
В самом горном месте это чудо техники
ломается. Заорали все датчики сразу,
оказалось – лопнул какой-то ремень. А
дальше – самое интересное. Починке
этот джип не поддаётся! Болты прикипели.
Ключи не подходят. Такое вот качество
японское... Блин! Слава – так того
мужика звали – наплевав на всех
заказчиков, молотком разгибает эти
ключи, чуть ли уже не крушит двигатель.
И хоть бы одна собака остановилась
помочь! Ловим-ловим... Что дальше? Часа
через два Слава хватает свой “Макаров”
и выбегает с ним на трассу!
Все смеются, запивая пивом.
Что же, вполне достойная и съедобная
байка. Кто дальше? У Насти – другой
случай.
- У меня всё не так драматично,
конечно. Я когда вчера ехала из Тюмени в
Е-бург... Останавливается тоже иномарка.
Дядька очень представительный. Сажусь,
мы едем, и тут начинаются все эти гнилые
разговоры: не боишься одна, не пристают
ли, а не хочешь ли ты этого сама и тэ дэ.
В общем, гражданин начинает мне
доказывать, что я хочу с ним переспать,
я – доказывать, что это не так.
- Ну и кто кого убедил?
- Я его. И он меня высадил. А
ведь в Свердловскую область ехал,
сволочь.
Эта была из числа тех историй,
которые не веселят, скорее – тут все
задумываются.
- А серьёзно: тебе не страшно
ездить без спутника? – спросил Скваер
после паузы.
- Страшно – не страшно... Я
всегда езжу одна. – Настя пожала
плечами, потом добавила, тщательно
выбирая слова. – Скажем так, я ещё не
встретила того человека, который мог бы
стать моим спутником. – После паузы. –
И я не знаю, встречу ли вообще.
Почему Вадим решил влезть в
этом месте?.. Загадка. Возможно,
повлияло пиво. Оно всегда всё облегчало,
опьяняло и делало нереальное –
возможным. А может, Вадим просто понял,
что речь идёт не о банальном спутнике
по автостопу, а о чём-то большем?.. Не
знаю. Наверное – и то, и то.
- А как ты можешь утверждать,
что до сих пор не втретила такого
человека? А может быть – я подойду?
Все посмеялись. Что же.
Шутить – так шутить!
- Видишь ли... Мне нужен не
банальный парень. Мне нужен особенный.
Как бы это сказать... С крыльями, вот!
Вид у Насти при этом был
самый мечтательный... Дело принимало
для Вадима серьёзный оборот! Она ищет
творческую личность? Она что, думает, он
– быдло какое-то?..
- “С крыльями”?! А, между
прочим, я пишу стихи, о которых многие
говорят очень хорошо. У нас в Питере
есть рок-группа, “Аничкин мост”, так
вот, у них две песни – на мои тексты!
Могу даже напеть...
- Не стоит. – Никита
переживал за друга. Он знал, что позже
Вадим слегка протрезвеет и будет
мучительно стыдиться прочитанного и,
если хотите – напетого. А слуха у него
не было вообще...
- Сними футболку. – вдруг
попросила Настя. Вадим, конечно,
удивился, но алкоголь учит нас сначала
делать, а потом уже – раздумывать...
Футболка была отброшена прочь!
Хорошо, что он пользуется
дезодорантом. Знаете, как это: весь день
на июльском солнце, в самом асфальтовом
пекле...
- Напряги бицепсы, пожалуйста.
Что же, стесняться ему,
пожалуй, нечего. Не качок, конечно, но и
не задохлик какой-нибудь. Так, развитый в меру. Для
своего возраста, для своего положения...
Одно плохо: этот несчастный
дезодорант. Вам может быть известно,
как малоэстетично, засохшими соплями,
он провисает на небритых подмышках.
Она провела пальцем по его
мышцам. Что, чёрт возьми, происходит?!
- Должна тебя огорчить:
никаких крыльев у тебя нет и в помине. “Крыльями”
у хорошо накачанных мужчин называются
мышцы под бицепсами, вот здесь, которые
немного выступают вниз. Тебе же для
того, чтобы стать парнем “с крыльями” -
качаться и качаться, дорогой мой!
Настя усмехнулась. Жестоко?
Так нечего было и лезть!
Полуголый, Вадим сидел как
оплёванный. “Итак, тебя опустили.
Бицепсы можешь расслабить”. Видимо,
Скваера и Никиту вся эта сцена тоже
смутила: оба замялись, Скваер – тот
пробормотал что-то наподобии: “Ну, все
мы тут... не Гераклы...”
“Нет, какая же стерва, а!
Фантастика! Как это говорят – фейсом об
тейбл... Я ей: то, сё, стихи, песни, чуть
ведь не зачитал! Бли-ин...” Вадима
впервые “приложили” так цинично, и он
был потрясён, потрясён до восхищения –
такое бывает. Схватив баллон, разлил
остатки: себе и Насте.
- Что ж, выпьем! Весёлая и
находчивая...
Увидев, что пиво кончилось,
Скваер вздохнул с облегчением. Ночь
глубокая: давно пора спать, тем более,
что так хочется! И уж тем более:
разговор закончился на такой ноте.
Пересидели сегодня.
- Всё, народ, ложиться надо. Во
сколько на трассу завтра собираетесь
идти?
- Здесь же минут сорок из
города выбираться, правильно?.. –
поразмыслил Никита. – Часов в семь-восемь,
в таком случае. Вообще, конечно, это
надо у Вади спросить...
А “Ваде” было не до того!
Мосты с “обидчицей” наводились уже
вовсю.
- ...И какие коллективы у вас в
Тюмени нормальные есть?
(“Коллективы” - это, конечно,
про музыку. Не про прядильные фабрики).
Короче, чему было удивляться,
когда Вадим предложил Скваеру пока не
ложиться и ненадолго “продолжить
банкет”.
- Не, исключено. Вы можете
сидеть. Я ложусь.
- Да, я тоже. – вмешался
Никита. – Вадя, нам вставать рано...
- Ладно, - Вадим игнорировал.
– Скваер, а где тут поблизости ещё
можно пива купить?
- Дело ваше, конечно. Я бы
сейчас на улицу не совался: гопоты
всякой полно шастает... Здесь недалеко
есть круглосуточный “комок”. Надо, как
выйдешь, сразу повернуть налево, а там
через дорогу. Дверь оставьте открытой...
- Долго не ходите. – добавил
Никита.
- Да мы мигом! – Вадим
подобрал футболку, отброшенную так
эффектно, метнулся с кухни в комнату, и
в следующую минуту оттуда нёсся его
весёлый голос:
- Скваер, я одену твои носки?..
Очевидно,
что с Дальнего Востока никто не
погонит машину с левым рулём. – Прим.
И.С.
VII
Через
густо захарканный подъезд, в котором в
этот час спят даже кошки – наружу, на
волю, на воздух!..
А на улице было темно. Почему-то
не работал фонарь, окна, само собой – не
горели, и ночь была непроглядной. Мы
даже не видим наших героев – мы слышим
их голоса. Вот хлопнула дверь подъезда.
Вот ветер шумит в верхушках деревьев,
тревожно...
- О, сирень!
Это голос Насти. Вот у кого
зрение как у кошки.
А это затрещали ветки. Видимо,
Вадим принял её слова как руководство к
действию. Знаете ли, с нетрезвыми
мужчинами вообще лучше того –
помалкивать.
- Прелесть какая! – снова
голос Насти, и он полон сарказма. – Он,
она, луна. Он лезет на газон и ломает ей
сирени...
- Ага – луна. Как же! Хоть бы
лампочку паршивую повесили... Ноги тут
переломаешь... На, держи!
- Ой, мерси, я так счастлива,
так счастлива! – и Настя рассмеялась...
Они шли дальше. Направление
ларька угадывалось слабо. В середине
двора им встретились тюки гудрона,
наваленные так, вероятно, для ремонта
крыши – и хоть что-то было чернее, чем
эта ночь.
- Слушай... А ты когда-нибудь
находила “счастливые” сиреньки? Ну, у
которых пять лепестков?
- Да постоянно нахожу! Не в
темноте, конечно...
Вадим усмехнулся.
- А я – никогда, представь
себе! Остобенно в детстве было обидно.
Из сада привозили кучу этой сирени, и
все только этим и развлекались: найдут
– желание загадают – съедят, найдут –
съедят... Жевали постоянно, как коровы. Я
ничего не мог найти! Мама меня жалела,
собирала “счастливые” цветочки для
меня, я их ел... Но это было не то.
- Очень трогательно.
- Видимых примет счастья мне
вообще не попадалось! Однажды ночью
стою я на балконе. О чём-то думал,
наверное. И тут вижу – боковым зрением
– сверху сорвалась звезда! Я стал
судорожно загадывать желание... Мысли
заметались... А звезда тем временем
пролетела мимо меня, упала на газон и
рассыпалась. Понимаешь? Это был окурок!
Его бросили с верхних этажей...
- Да вы, молодой человек,
просто – лорд Байрон, как я погляжу!
Попрошу не забывать, что мы тут не под
луной гуляем... Как справедливо было
замечено... А в ларёк идём! За “догонкой”.
Они беззлобно посмеялись. Не-ет,
Вадим знал, что нужно делать! Ни на что
не обижаться и все гадости пропускать
мимо ушей – вот то оружие, против
которого не будет средства.
“Так хороший стрелок, лёжа
на огневом рубеже и не видя мишени,
чувствует – попал!” (Сергей Довлатов).
- ...Но потом-то я много
падающих звёзд видел. На трассе.
И это, кстати, точно так, ибо
до Бельгии нам далеко. Это там все
автострады залиты ночью светом большим,
чем днём: якобы вся страна из космоса
выглядит ярчайшей!.. точкой... У нас по-другому.
У нас, если ночью ты оказался на трассе,
впору впадать в отчаянье: ни души –
живой, по крайней мере, ни огонька в
радиусе... Да чего считать километры! В
общем, ты один, и только звёзды...
Огромный купол, не подпорченный нигде
земными огнями... Сама вечность,
непоколебимая и печальная... Задрав
голову на трассе, можно задохнуться,
захлебнуться от звёзд, что автор и
делает – а потому замолкаю.
.....................................................................................................................................
Ночь в городе совсем другая,
и дело здесь даже не в электричестве,
мегаватты которого мешают увидеть небо
вообще. Просто ночной, в глубокой
спячке город – зрелище потрясающее и в
чём-то абсурдное. Здесь полно своих
картин вечности, печали и безлюдья.
Миллионный город: если знать, какой это
муравейник днём, то странно видеть потом
его вымершие проспекты, дворы-пустыри...
И всё это в каком-то неземном свете
силовых ламп, оттенки фонарей – один
неестественнее и мертвее другого.
В чём же абсурд?.. А вы ходили
через эти дворы часа в три ночи? Знаете
же: хочется побежать. И дело даже не в
каких-то абстрактных “хулиганах”.
Просто в этих мёртвых панорамах, под
эхо собственных шагов, окружённый
многими своими же тенями – любой
способен рехнуться! Особенно пугает то,
что люди вроде как бы есть... Должны быть...
Где-то... Но только
сотни тёмных и тёмных окон. Букашкой,
бежишь. Паранойя? Быть может. И всё-таки,
всё-таки...
- ...Я сама же виновата.
Проспала и вышла на трассу где-то в обед.
В общем, в первый день доехала только до
Е-бурга. Зато сегодня... вчера?.. короче, я
мобилизовалась! Собралась! (Смешок) – и
прошла Челябинск, до Уфы вот доехала.
- Клёво. Вот нам бы завтра так
же!..
- А мне бы завтра до Нижнего
добраться. Дальше вряд ли получится... А
впрочем... В конце концов, там и в лесу
переночевать можно. В средней полосе
меня никто не съест.
- Подавятся!
Смеясь, они ступили в
освещённый круг.
Почему-то до этого они не
видели людей, которые шли к ним
вразвалочку.
Почему-то
всегда в таких случаях чувствуешь и
понимаешь всё сразу. Нет, человек всё-таки
способен на что-то чуть-сверхестественное!
Без слов, в одно мгновенье уловить то,
что разлилось в воздухе... Чувствуешь и
понимаешь, что эта компания дворовых
подонков снялась с насиженной скамейки
не просто так, а именно по твою душу. Во
всяком случае, для двоих, вошедших в
круг фонарного света, – это стало ясно
в одно мгновенье.
Они вздрогнули, сбились с
шага... Но не бежать же, в самом деле.
Может, пронесёт. Может, “чуть-сверхестественное”
их подвело... Может, случится чудо?
- Иди по левую руку, - сказал
Вадим сквозь зубы: Настя не
прореагировала.
Компания дворовых подонков
вошла в свет фонаря и остановилась,
всем своим видом призывая сделать то же
самое (всем своим видом угрожая – вот
что в первую очередь). Выглядели
подонки соответственно, просто
классика жанра. Один был даже в кепке-“восьмиклинке”.
Да стоит ли описывать все эти бычьи шеи.
- Эй, пацан, не спеши так... Ты
откуда?
- Из Санкт-Петербурга.
Дворовым подонкам заклинило
мозги. Нижегородка, Сипайлово, Затон –
это всё они бы поняли. А ещё в Уфе есть
район с нежнейшим названием –
Глумилино.
- А чё ты здесь делаешь?
- К другу приехал.
- Как друга зовут?
- Вы его не знаете.
Подонки подумали.
- Девчонка чё, с тобой?
- Да.
Сейчас спросят про волосы.
Вадим вызубрил весь этот сценарий
наизусть: Боже, как он устал... А может, у
них у всех нет мозгов, или есть ровно
столько, чтобы думать одинаково? Во
всяком случае, поймав “неформала”, “гопы”
всех городов – пролетарии всех стран,
соединяйтесь! – задают один и тот же
вопрос: про волосы. Или про серьгу в ухе,
если таковая имеется.
(С моим хорошим знакомым был
такой случай. Он встретил на улице
бывшего одноклассника, с которым они
теперь, скажем так, принадлежали к
разным слоям молодёжи.
- Гы-гы-гы! – заржал
одноклассник. – Ты чё, совсем “неформалом”
стал? Кольцо в ухе! Ты бы его ещё в
правое ухо11 повесил! Гы-гы-гы...
- А это какое, по-твоему?
Бывший одноклассник замер,
потрясённый... По непроверенным данным,
он превратился в соляной столп).
- Слышь, пацан, а чё ты такие
длинные волосы отпустил? Чё ты этим
хочешь сказать?
В следующую секунду вожак
стаи поднёс к Вадиму руку, так, словно
это был неодушевлённый предмет, и
потрогал его за волосы! Помял между
пальцев, словно сельдерей на рынке.
Такого вынести было нельзя.
Вадим, конечно, не был героем.
Ни плюнуть в лицо фашистам, ни прочие
подвиги из старого советского кино он
никогда не смог бы повторить. Но тут
сработал рефлекс, который был быстрее
мыслей и сознания: к этой детали своей
внешности Вадим относился очень
трепетно, и так вот жамкать его волосы
не позволялось никому (девушки не в
счёт). Рука “гопа” была отброшена
очень резко. Далее события развивались
со стремительной быстротой.
- Ты чё, с-с-с...
(“С-с-с...” - это совсем не
значит, что я стремлюсь забить точками
“нехорошее” слово. Просто эти люди так
говорят. Редукция! А вы бы слышали эту “звукопись”,
когда они поют “блатняк” под гитару!)
Одновременно со “с-с-с...”
коротким и мощным движением вожак
ударил Вадима в лицо.
Всё полетело, закружилось,
засверкало. То, что он упал, Вадим
скорее понял умом, вычислил логически.
Он долго ещё – как ему казалось – не
мог осмыслить, что произошло, а всё
вокург звенело и звенело, а прямо в
глаза ему нёсся локомотив... Потом
оказалось, что это всего лишь фонарь
над его лицом. Вадима тормошила Настя.
Оказалось, всё было так.
После того, как Вадим упал, вероятно, “торжество”
– глумление над новой жертвой –
продолжилось бы полным ходом, если бы
не решительность Насти. Кричать,
умолять, звать на помощь – всё это было
бы бессмысленно: представьте, что вы в
мёртвом городе, где жителей давно нет.
Психологически так даже лучше. К чему
пустые надежды на людей из окрестных
домов?..
А Настя взяла с земли камень
и вышибла им окно на первом этаже. Она
знала, что делать в такой ситуации.
Знала, что обыватель в наше время может
проявить храбрость только в одном:
защищая своё имущество и спасая своё
жирное пузо.
Сработало! Шпана лениво
убежала. В своих дворах им было западло
бежать и прятаться всерьёз, но раз всё-таки
выскочит взбешённый хозяин окна... Раз
приедут менты... Подонки побежали,
перебрасываясь репликами – строили
планы на остаток ночи.
Теперь настал черёд
спасаться нашим героям, потому что
взбешённый хозяин разбираться в
деталях не будет. Настя подняла Вадима,
они побежали в другую сторону, а в
центре двора, в круге фонарного света,
остался лежать букет сирени. И, скорее
всего, “счастливые” цветочки в нём
были.
И опять – ни звука, ни
движенья. А никакой хозяин, кстати, так
и не выскочил. Возможно – боялся,
жалкий человек. А может, дома никого не
было. А может... Чепуха всякая в голову
лезет... Людей в городе и не было?
Равнодушные пустынные
проспекты, здания, улочки... Ветер
погнал по асфальту газету... Это
сумасшествие... Нигде – ни души, и
только панорамы, панорамы в духе “Сталкера”.
-
Как известно, в
правом ухе серьгу носят
гомосексуалисты. Вернее, самые смелые
из них. – Прим. И.С.
